– Джеймс. Это весьма… – он что-то чиркнул, закинув ногу на ногу, – интересная информация. Но мы все еще не выяснили главное. Как ты оказалась здесь? Как прошла через границу?

– Почему они не замолкают?

Казалось, вопрос Эйлин застал ее «инквизитора» врасплох. Он открывал и закрывал рот, как рыба, пока она стискивала виски пальцами. Да, это определённо могло помочь избавиться от боли – не сдавливай сейчас собственная рука дыхание, Эйлин бы без сомнения посмеялась собственной глупости. Но обруч сжимался, кости черепа хрустели, а голоса становились только громче. Они окружали Эйлин, дотрагивались до ее плеча и обращали на себя внимание. Они хотели, чтобы она заметила их, ответила и… Нет, это было бредом. Ладонь судорожно дотронулась до ледяного лба – у Эйлин не было жара, а значит и бредить она не могла.

Парень на стуле оглянулся и, не найдя никого, обвёл её скептичным взглядом.

– Кто? Мы здесь одни.

– Голоса. Эти, – Эйлин оперлась локтями о колени, снова схватилась руками за голову и зарылась пальцами в короткие волосы, – голоса. Они не затыкаются. Я не хочу их слышать. Почему они просто не могут заткнуться.

– Что они говорят?

Ей хотелось взвыть от боли. Хотелось стянуть с черепа этот бесполезный волосатый кусок кожи, разломить кости по швам, как орех, и выкинуть. Лишь бы только эта пытка прекратилась. Ногти впивались в кожу, входили в неё, оставляя раны, и Эйлин чувствовала, как по пальцам потекли тонкие струйки крови. Голоса становились громче, сливались в единую какофонию уродливой суспензией. Они царапали ее сознание, разрывали его яркими всплесками и подпитывались болью. Они гоготали, кричали и плакали, сцепляясь в единое целое. Как маленький ребёнок, что не в силах определиться, чего он больше хочет: есть или новый подгузник. Кто-то снова пытался окрикнуть Эйлин в этой толпе звуков, но она слышала только собственный воющий от боли голос.

– Я… пусть они просто заткнутся. Это так сложно? Вы можете мне помочь? – Она резко вскинула голову, едва удерживая себя в сознании, и уставилась на незнакомца. – Прошу.

Ошибка…

– Как же больно.

Повторная инициализация…

– Пусть оно прекратится.

Слабое соединение с сервером…

– Хватит!

Связь прервана…

Темнота оказалась спасением. Она тонула в ней, пока та вытягивала из неё боль. Темнота была другом, в котором даже мягкий пушистый снег был способен смыть с рук всю кровь. Эйлин смотрела на указатель перед собой, нервно поправляла очки и выпускала вверх колечки сигаретного дыма. До Инвернесса шестьдесят семь миль, а машина назло заглохла. Полицейский остался где-то там, в двух милях от неё, он лежал в снегу, припорошившем его тёплым одеялом. Наверно, нужно было помочь ему. Но вместо этого Эйлин продолжала тонуть, цепляясь пальцами за полы кофейного пальто.

Темнота была для неё спасением.

Но ненадолго.

– О, ты снова очнулась! – незнакомый голос раздался в ее голове интонациями диктора во время матча.

Чья-то рука мягко похлопала ее по щеке, заставляя распахнуть веки и уставиться в незнакомые ярко-голубые глаза. Темные каштановые волосы, ямочки от лёгкой полуулыбки, застывшей на лице, и внимательный взгляд – кажется, он уже успел остановиться на каждой детали Эйлин Маккензи, прежде чем вернуться к ее вытаращенным глазами.

– Отлично. – Мужчина распрямился, нависая над распластавшейся на койке Эйлин и скользя взглядом по всему ее телу: она только сейчас поняла, что кроме идиотской больничной рубахи на ней абсолютно ничего не было. – С тобой хотят поговорить. Очень срочно. Прости, я бы хотел, чтобы это отложили на некоторое время, но… – он притворно поднял взгляд к потолку и вздохнул, – у нас его практически нет. Они знают о тебе, и хотят больше информации. Лучше расскажи, как ты прошла через барьер.

– Прошла через что?

Если бы Эйлин давали доллар каждый раз, как она слышала сегодня про какой-то барьер, шоколадный батончик из ближайшего автомата уже был бы ее. Она вытаращилась на стоящего перед ней человека сквозь толстые стекла очков, ощущая, как ноги слабо вибрируют маленькими иголочками, прежде чем заметить возникшую позади него серебристую макушку ее предыдущего дознавателя. Тот уверенно отодвинул своего коллегу от кровати Эйлин и, склонившись к ней, свёл брови к переносице и впился бледными глазами в ее собственные.

– Через барьер. Я пытался расспросить тебя об этом, но ты заговорила о каких-то голосах и упала в обморок, – он резко вцепился Эйлин в плечи и поднял на кровати. Еще несколько пар рук тут же подхватили ее и поставили на ноги. Она только и успела, что заметить мелькнувших за спиной людей, облачённых в странные тёмные балахоны. Словно они с какого-то собрания «Ку-клукс-клана наоборот» пришли выпить кофе и помочь старому другу. – Мне жаль тащить тебя куда-то в таком состоянии, но приходится. Долг превыше всего. А долг перед этим миром заставляет меня поспешить. – Он щёлкнул пальцами, и дверь за его спиной распахнулась. – Она твоя, Шарль. Постарайся не ударить в грязь лицом. Снова.

Темноволосый мужчина поёжился и нервно сглотнул. Он недовольно покосился на Эйлин и, махнув фигурам в балахонах рукой, широкими шагами направился прочь из комнаты. Или правильней будет назвать это камерой? Эйлин не успела определиться с ответом, потому как тяжелый кусок металла за ее спиной захлопнулся – она едва успевала шлёпать босыми ногами и озираться, разинув от удивления рот.

Они действительно были под землёй: прежде чем Эйлин начала пристальней всматриваться в окружающую обстановку, они успели пересечь несколько «перекрёстков», из которых отходило по пять, а то и шесть длинных темных коридоров. В воздухе тянуло сыростью, мхом и плесенью – Эйлин громко чихнула и недовольно хлюпнула носом. Иногда мимо промелькивали яркие фонари, освещавшие небольшие лесенки, ведущие к современным дверям с табличками. Увы, рассмотреть надписи она не успевала, но запоминала цвета дверей. Непонятно, зачем – это вряд ли помогло бы ей выбраться из этого непонятного места.

Быть героиней дешёвого фэнтези-романа было не так здорово, как могло показаться. А задавать вопросы не было ни сил, ни возможностей – любая попытка пресекалась недовольным цоканьем и вскидываемой вверх рукой. Шарль быстро шагал вперёд, подгоняемый брошенным в спину напутствием светловолосого дознавателя. Иногда они останавливались, и Эйлин досматривали встречающиеся по дороге охранники в черной форме. Что веселило и раздражало её одновременно, потому как под непонятным куском ткани в горошек, в который ее нарядили, не было абсолютно ничего. К тому же, один из сопровождающих уж очень тщательно исследовал ее грудь, мял так, будто внутри могло что-то храниться. Трижды. Эйлин считала, гадая, через сколько они начнут проверять, не спрятала ли она что-то внутри себя. Правда, тогда жанр книги, в которую она попала, резко бы сменился. Да и увы, но Шарль не походил на горячего и властного мужчину. Скорее, на его лучшего друга.

Наконец, длинные земляные коридоры сменились неожиданно высоким светлым холлом. Стены медного цвета были отделаны листами металла с огромными уродливыми заклёпками, потолок поддерживали высокие прямые колонны, а в нишах рядами располагались стеклянные сосуды с зеленоватой жидкостью, в которых плавали… люди. Эйлин вздрогнула и попыталась попяться назад, но ее удержали, толкая вперёд за Шарлем. Некоторые из людей в колбах были похожи на саму Эйлин, другие скорее могли претендовать на место экспоната в музее уродцев: две головы, три глаза или шесть рук поворачивались, следили за ней или махали вслед. Кожа покрылась мурашками – трудно сказать, от чего больше: холода или глядящих на неё живых «экспонатов». Казалось, этот холл бесконечен, он тянулся вслед за Эйлин, то расширяясь на несколько проходов, в каждом из которых стояли зелёные сосуды, то снова сужаясь. Помещение давило на Эйлин, сгущалось над ней, угрожало сделать одним из своих постояльцев, если она не расскажет про какой-то «барьер».

На выходе, когда они практически уже шагнули на уходящую вверх винтовую лестницу, плавающий в одной из «чаш» парень приветливо улыбнулся и помахал Эйлин. Его грудная клетка была вскрыта, на месте сердца виднелась маленькая коробочка с проводами, а от спины вверх отходили трубки, подающие внутрь него тёмную, почти черную жидкость.

– Где мы? – охрипший голос Эйлин едва слышно вырвался из горла, но этого хватило, чтобы Шарль остановился.

Он обернулся и, сжав губы в тонкую обескровленную полоску, покачал головой.

– Не задавай вопросы, ответы на которые ты не хочешь получить.

– Не решайте за меня, что я хочу знать, а чего нет.

– Ты…

Соединение с сервером установлено…

– Что за срочность? Почему нас вызвали?

Снова чужой голос, прорвавшийся сквозь вспышку яркого света. Эйлин моргнула. Она уже не стояла около лестницы вместе с Шарлем, но ее ноги сгибались в коленях, словно она поднималась по ступеням. Она шагала на месте, а вокруг вместо отливающего зелёным холла вырос просторный отделанный слоновьей костью зал. Высокие витражные окна тянулись вдоль стен, люстры под потолком переливались золотом и хрусталём, а выложенный черно-белой шахматкой пол блестел. Посреди зала тянулась отороченная золотом бордовая дорожка, в конце которой возвышался постамент с шестью бронзовыми креслами. Казалось, этот зал выскочил прямо из эпохи рококо, грозя затащить и Эйлин в это безумие вычурности и безвкусицы. Она продолжала куда-то идти, но видела лишь этот светлый зал и вырисовывающиеся в воздухе фигуры. Облачённые в длинные мантии с капюшонами, они кружили в пространстве, поправляя маски, как у чумных докторов, пока не замерли, заняв отведённые им места, словно кто-то из съёмочной команды пометил их идиотскими крестиками на полу.

– Шарль Делакруа. – Облачённая в синюю мантию фигура с мужским голосом быстро прошла мимо Эйлин, слегка задев плечом. – Парижский департамент. Утверждает, что у него есть для нас очень важная и срочная новость. Надеюсь, оно того стоит. Его репутация подпорчена за последние несколько лет. Слышал, он не справляется. – Фигура остановилась около одного из кресел, – Эйлин только сейчас заметила, что каждой мантии соответствует свое место на «пьедестале» – и опустилась на него, опершись локтями об один подлокотник и закинув ноги на второй. – Сначала история с восточным департаментом, затем восстание элементалистов в Афинах. Кажется, были еще небольшие вспышки волнений по Империи, но они были подавлены, а все мятежники преданы суду и казнены. Увы, среди бедолаг это не прибавило очков в пользу Шарля.

– Как будто ему есть до этого дело. – Жёлтая фигура недовольно повела плечами, распрямляясь в своём кресле. И почему Эйлин не заметила ее сразу? Ее женский голос казался искажённым маской, и все же было трудно не расслышать в нем мягкие девичьи нотки. – Он выполняет нашу волю. Он несёт людям нашу волю.

– Людям плевать на нашу волю. Они хотят слышать голос всемилостивого и всепрощающего бога. И мы им его даём.

Фигуры замерли, их силуэты замерцали, как на изношенной кассете, а затем поменялись местами, – Эйлин не успела даже моргнуть, как диспозиция на шахматном поле преобразилась, будто кто-то вставил в проектор новый слайд с фотографией. Теперь на постаменте восседали все та же синяя фигура и присоединившаяся к ней бордовая. Даже за маской Эйлин чувствовала надменное выражение лица и презрение к окружающим – до того у неё была ровная и втянувшаяся по струнке спина, что позвонки Эйлин заныли от боли. Жёлтая фигура теперь стояла в центре. Подёрнутая рябью, она ходила из стороны в сторону, заложив за спину руки, и трясла головой.

– Все протоколы нарушены, все правила перевёрнуты с ног на голову.