Маленький голос внутри ее разума кричал, что это все не к добру, но Эйлин могла лишь следить за фиолетовым ураганом, разносящимся по… операционной? Она только сейчас заметила яркую лампу, возникшую прямо над ее головой, как в кабинете у дантиста, перемигивающиеся длинные палки на потолке, кажется, бывшие еще одним источником освещения, и ударивший в нос запах спирта. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу – она хотела бы закричать, но голос беззвучным сипением застрял в горле. Сухой кашель вырвался из него, царапая когтями слизистую, а кожаный ошейник тут же поцарапал ее кожу. Рядом тут же появилась фиолетовая фигура.

– Отлично! Она очнулась. Можно начинать! Подготовьте все к операции.

Голубые медицинские пятна засуетились за спиной фиолетовой фигуры. Он стоял над Эйлин, нависал над ней, изучал взглядом и кажется… раздевал. Нет, это было бы уже слишком для одного дня. Очнуться в непонятном месте, практически голой, было полбеды. Подвергнуться двум допросам – тянуло на просто плохой день. Но злодей-извращенец было уже из ряда вон выходящим. Читать женские романы Эйлин любила, но всегда предпочитала горячим альфа-злодеям милых и начитанных барышень, с которыми можно было хоть поговорить по душам, а не выслушивать по двухсотому кругу, насколько «он» был сегодня хорош, сколько героев убил, сколько женщин покорил и сколько сыновей у него родится в будущем.

– Маленькая, маленькая глупая пташка в клетке. – Эйлин дёрнулась, уворачиваясь от протянутой руки, но та все равно опустилась ей на голову и, как собаку, погладила по волосам. Голос мужчины был резким, скрежещущим и шипящим. Его рука в перчатке холодила кожу даже сквозь пожирневшие от нескольких дней без душа пряди, а дыхание душило своим зловонием. – Тебе стоило ответить на все вопросы сразу. Зачем ты упрямишься, Эйлин? То, что сделал мой брат, покажется тебе комариным укусом по сравнению с этими ребятами. Они хоть и люди, но… Мы все знаем, что самые ужасные преступления совершаются людьми. Во имя высшего блага. С именем бога на устах. И с абсолютной убеждённостью в непогрешимости тех, кто эти деяния совершает. Так ответь мне, Эйлин Маккензи, – он наклонился ниже, заглядывая ей в глаза, – стоит ли оно того, чтобы продолжать упрямо хранить молчание и отнекиваться? Мы ведь все равно узнаем все, что нам надо. Разница лишь в том, останешься ли при этом нетронутой ты.

«Смею заметить, что отвечать на вопросы незнакомцев в первые пять минут, да еще и привязанной к койке – не самая очевидная и оригинальная идея. Впрочем, это лишь моё скромное замечание, и решать определённо долж…»

– Поцелуй меня в зад. – Эйлин не знала, кому она отвечает в первую очередь: елейному голосу в своей голове или оказавшему совсем близко от неё лицу. Но молча ждали продолжения оба из них. – Сколько еще раз мне нужно повторить, что я ничего не знаю, чтобы вы мне поверили?!

Кожаный край впился в шею, затёкшие позвонки подозрительно хрустнули, а лоб с силой встретился с носом фиолетовой фигуры. Размах был слабый, но небольшого расстояния между лицами хватило, чтобы из носа мужчины хлынула кровь, и он отшатнулся, прижимая ладонь к носу.

«Впрочем, такой вариант ответа вполне подойдёт…»

Мужчина в фиолетовом молчал несколько мгновений, несколько долгих мгновений, во время которых единственным, что слышала Эйлин, было биение сердца в ее груди. Казалось, что даже оно стало звучать тише, замедлило свой ритм, лишь бы подстроиться под замершие фигуры вокруг. А затем резко сорвалось вперёд, врезаясь в ребра. Часы на стене защёлкали секундной стрелкой слишком быстро. И разлившийся поверх этого хохот обжигал кожу на руках невидимыми прикосновениями, – хотелось выть от боли, и, приподнявшись, Эйлин заметила на запястьях расползающиеся пятная пенящейся кожи.

– Сколько страсти. Побереги силы. Они тебе понадобятся, когда они, – он обернулся и кивнул на группу людей за спиной в черных монашеских балахонах и голубых костюмах врачей, – с тобой закончат. Я был любезен, они не будут.

– Это что, хороший и плохой полицейский?

– Считай, что да.

– Тогда боюсь, вы в пролёте, – хмыкнула Эйлин, надеясь, что ее сжатые в кулаки пальцы дрожат не слишком сильно. – Предпочитаю плохих парней.

«Не поверишь, я тоже», – невозмутимо протянул голос в голове.

Интересно, он издевался или серьёзно считал, что это поможет Эйлин продержаться еще несколько минут без накатывающей на неё истерики?

– Чего вы ждёте?! Приступайте! – рявкнула фиолетовая фигура.

Эйлин не видела ничего, но чувствовала суетящихся вокруг неё «сотрудников» , ощущала на коже ветерок от их движений и нервно водила глазами, пытаясь уследить за их торопливыми действиями. Черный круг неожиданно перекрыл свет от ярко горящей над Эйлин лампой, а затем две латексные руки растянули веки на правом глазу. Легкие струйки воздуха и прорывающегося сквозь маски дыхания сушили роговицу и покалывали ее раздражением. Эйлин лежала неподвижно, слабо дёргая руками, словно пыталась вырваться; ее глаза непрерывно вращались, пытаясь уследить сразу за всеми.

Пальцы держали ее веки еще около минуты – так сказали часы на стене, – а затем на смену им пришёл холодный металл. Он царапал глаза, впивался в кожу и растекался по вискам слабой болью. Черный круг исчез. Теперь на его месте снова была яркая лампочка, на которой Эйлин безуспешно пыталась сфокусировать взгляд. Теперь латексные пальцы принялись за левый глаз. Что-то блеснуло в свете лампы, и Эйлин едва успела заметить длинную иглу, впившуюся прямо под правым глазом.

– Что… что вы делаете? – она пошевелила глазами, но к своему ужасу поняла, что может теперь смотреть только вперёд, на идиотскую яркую лампу, от которой вокруг теперь плясали оранжевые круги. Игла снова воткнулась в неё, на этот раз где-то под скулой. Зрачки расширились, и теперь перед Эйлин было уже несколько кружащихся в хороводе ламп. – Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет. Прекратите!

«Какой печальный… конец…»

Бить кулаками по койке бессмысленно – она от этого не развалится, а наручники неожиданным образом не превратятся в пыль. Сердце выскакивало из груди, разгоняло по телу кровь и только иногда замирало, чтобы вновь пуститься в бешеный пляс. Эйлин стало жарко, щеки горели, и по телу прошёл озноб. В районе солнечного сплетения завязывался тугой узел. Мышцы сводило судорогой, каждая клеточка тела напрягалась, готовая в любую секунду взорваться. И когда ей показалось, что сейчас яркая вспышка ослепит каждого в этой комнате…

Ничего не произошло.

Только низкий смех над ухом Эйлин. А затем чужая ладонь опустилась ей на живот.

– Помещение защищено от любых возможных всплесков энергии. Не пытайся вырваться. Это бессмысленно. О, вы еще здесь? – мужчина, кажется, только сейчас заметил Шарля и Сашу. – Жаль, наказание за наблюдение за ремонтниками отменили. А то бы вы последовали за бедняжкой.

Вторая игла прошла совсем рядом от левого глаза и с лёгким уколом вошла в плоть. Эйлин видела, как палец надавил на поршень, чувствовала, как жидкость распирает себе путь изнутри и как ее дёргающийся глаз замирает в ожидании чего-то, о чем Эйлин предпочла бы никогда не знать.

– Нет, – умоляюще захныкала она. В уголках глаз нестерпимо жгло солью, но ни одна слезинка не стекла вниз по носу. – Пожалуйста, не надо!

– Нравится? – мужчина над ней снова посмотрел на замершую за спиной парочку. – Мне безумно. Приятно осознавать, что этот полусгнивший Орден продолжает работать хотя бы на небольшую часть. Наслаждайтесь. Не каждому дано увидеть работу ремонтников вживую и не умереть после этого!

– Прошу. Отпустите. Я ничего не знаю. Ни-че-го. Хватит!

– Знаешь, что самое забавное? – он обернулся к Эйлин, и его троящееся лицо приблизилось, скрывая прожектор лампы. – Элементалисты считают медиумов осквернёнными без права на жизнь. Мы же считаем выродками элементалистов. И вот ирония – чаще всего медиумы рождаются в чистокровных семьях элементалистов, в тех кланах, что ведут свои родословные от самых первых хранителей стихий, от тех, кому, как они утверждают, сами Верховные вручили силы, чтобы управлять стихиями. Смешные, ты так не считаешь? То, чего больше всего боятся элементалисты, пожирает их изнутри. Увы, развязки ты не увидишь – все медиумы слепы, как новорождённые котята. А вот твои милые глазки хоть и близоруки, но все еще прекрасно видят этот мир. Это… несколько усложняет твою связь с другими медиумами. Кто знает, может быть ты станешь первым удачным экспериментом?

– Что вы несёте? – оторопев, пробормотала Эйлин, и вздрогнула, когда крышка бутылька в руках одного из «монахов» отщёлкнула.

Лица людей плыли, их кожа оранжевела, меняла свои цвета за секунду, а затем они все исчезали в цветастом калейдоскопе. Эйлин должна была бежать, все кричало ей об этом, но она могла только хрипеть, умолять и жалко дёргать конечностями, пока ее голос не сорвался на беззвучный плач.

«Нет! Отпустите меня! Прошу! Не делайте этого! Нет!»

«Они тебя не слышат, Э-эйлин…»

Толстая прозрачная капля сорвалась с кончика замершего над ее глазом пластикового бутылька, но прежде чем роговица Эйлин зашипела неощущаемой болью, за спиной мужчины в фиолетовом мелькнул серый плащ, заставляя сердце сжаться.

Джеймс?