Ошибка маленькой вселенной (страница 12)
Тот, вопреки обыкновению, появился необычно рано, ещё не успела отгореть вечерняя заря.
– Димка, здорово! – Отец нахмурил брови, почуяв неладное, – ты чего это тут? Кота выгуливаешь? А кто уроки делать будет?
Дима поднялся и, глядя отцу в глаза, сказал:
– Папа, кажется, мама меня пыталась у… у… – он осёкся, неожиданно появились слезы. Много слёз – они катились из глаз безудержным потоком. Ему было стыдно перед отцом, он пытался как-то унять плачь, но лучше не становилось.
Отец присел перед ним на корточки.
– Ты чего это несешь, а, сын? – Спросил он, – а ну-ка успокойся, и докладывай как положено: что случилось?
Странно, но эти слова отца помогли. Слёзы остановились.
– Она вставила провода в ванну, и пыталась меня туда затащить, – сказал Дима, – меня Барс спас, он ей на голову прыгнул, и я смог убежать за дверь.
Отец долго, испытующе глядел ему в глаза. Потом поднялся, и сказал:
– Так. Пойдём-ка домой. Не бойся ничего, и не дрейфь. Разберёмся.
Дома было всё, как обычно: бубнил телевизор на кухне, вкусно пахло ужином. Мама что-то напевала себе под нос. Услышав, что открылась входная дверь, она вышла в коридор.
На ней был привычный домашний халат, в руке – лопатка, чтобы помешивать жареное. Лицо в нескольких местах было заклеено лейкопластырем.
– Дорогой, нам надо избавиться от этого кота, – она вытянула палец, и показала на Барса, – ты не представляешь, что он сегодня учинил! У него бешенство, наверное! Он может быть опасен для Димочки!
Отец, не отвечая, и не разуваясь прошёл в ванную. Включил свет.
Дима был уверен, что, конечно то, что когда-то было его мамой, в ванной убралось. Но нет. Судя по выражению лица папы, провода были на месте.
– Ой, что это он тут соорудил? – то, что когда-то было Диминой мамой, прыгало у входа в ванную, и причитало, – а я давно говорила, нечего ему тут днём собираться!
Отец вышел из ванной. Серьезно посмотрел на Диму, и сказал:
– Бери кота, и жди у подъезда.
– Пап, но… – Дима хотел возразить, что не хочет оставлять его наедине с этим существом, но отец перебил его.
– Иди на улицу, – сказал он стальным голосом.
И Дима, аккуратно взяв Барса на руки, вышел.
Довольно быстро подъехала скорая. Бригада необычно крепких врачей с носилками вошла в подъезд, не обратив никакого внимания на Диму. Через несколько минут они спустились в сопровождении папы. На носилках лежало и извивалось существо, которое когда-то было его мамой. К счастью, кричать и сыпать проклятиями оно не могло – мешал кляп.
– Звоните завтра в отделение, – сказал один из врачей, давая на подпись папе планшет с бумагами, – по диагнозу пока ничего не скажу, но точно потребуются юридические формальности и экспертиза. И показания ребёнка. Так что подготовьтесь.
– Ясно, – кивнул отец, – благодарю.
– Если вам потребуется психологическая помощь, позвоните по номеру…
– Я справлюсь. Не беспокойтесь.
– Отлично. И, пожалуйста, проследите за сыном. Ему помощь точно потребуется. Если вдруг разовьется шоковое состояние, вызывайте нас.
– Ясно, – повторил отец, – не беспокойтесь, мы справимся.
Скорая уехала. Они вернулись домой. Отец выбросил всё, что приготовила мама, и соорудил ужин из тушёнки, хлеба и овощного салата. Дима сидел рядом, и ковырялся в тарелке. Он ждал, что папа поговорит с ним. Ему очень сильно, отчаянно хотелось услышать от кого-то близкого, что всё будет в порядке. Но отец молчал весь вечер. Только укладываясь спать пожелал Диме спокойной ночи.
В тот вечер он думал, что не уснёт. Но далеко за полночь, когда шум машин под окнами почти стих, он всё же провалился в сон. Тот сон был необыкновенно реальным. Ему приснился старый пустой двор, и мертвец на багги, который хотел куда-то его забрать.
Часть вторая
Вместо пролога. Тень
Тихий лотосовый пруд на берегу закрытой бухточки. Святая святых его владений. Место большой печали и великих знаний.
Это место напоминало ему об очень далёком детстве. Там, возле рисовых полей была тихая запруда, где росли лотосы. На рассвете, перед работой, он иногда мог позволить себе посидеть пару мгновений на берегу, глядя на умирающие звёзды, пока окрик старшего брата не прерывал его мечты.
Стоило закрыть глаза, и воскресали запахи и звуки той далёкой эпохи. Свежесть воды, дымок далёких очагов, зыбкие окрики сборщиков чая. Обрывки воспоминаний, самые яркие, самые ценные. Он так старался их сохранить, так часто оживлял и реставрировал, что, признаться, не был до конца уверен – действительно ли на самом деле всё было именно так? Или же он лелеет воспоминания о воспоминаниях?
Он не хотел знать ответа на этот вопрос.
Тень была рядом, он чувствовал. Знаки не врали, с убийственной точностью сообщая время и место очередной встречи.
Тень подошла и присела рядом, на низкую лавочку из сандалового дерева. Помолчала минуту. И начала разговор.
– Ты всё ещё помнишь его лицо?
Они так давно вместе, что никаких уточнений не требовалось.
– Помню, – ответил он, не открывая глаз, – конечно, помню.
– Но скорби нет, верно?
– Конечно, нет. Я слишком много знаю.
– Извини, – сказала тень; на секунду ему даже показалось, что ей и правда искренне жаль, – настал тот период, когда каждая ступень познания, причиняет всё большую боль. Я говорила, что так будет. Всё честно.
– Всё честно, – кивнул он, почти не сдерживая боли.
– Я принесла новые знания. Без них ты не сможешь помочь.
– Я готов.
– Знаю. Но не спеши.
Он промолчал, глядя на лотосы с безумной надеждой, что тень его просто предупредила. А саму пытку знаниями перенесёт на пару столетий.
– Скажи, – наконец, спросила она, – что тобой движет сейчас?
– Ты знаешь ответ, – он пожал плечами, – ты обещал забвение, если я пройду этот путь до конца.
– Ты парадоксальным образом жаждешь забвения, но так дорожишь собой, что когда-то согласился ступить на эту тропу.
– И это тоже очевидно, – он вздохнул, – чем дольше песчинка раздражает раковину, тем толще слой перламутра на ней. Забвение не равно небытие.
– Конечно, – он не мог этого видеть, но представил, что тень улыбнулась, – но разве тебе не хотелось бы вместо забвения получить нечто более ценное? Просветление?
Он снова вздохнул, глядя на нежно-розовые в свете разгорающейся зари лепестки лотосов.
– Ты знаешь, что для меня этот путь непосилен, – привычно ответил он, – поэтому ты меня и выбрал, верно? Другой человек, может, и смог бы осилить такую дорогу за прошедшие века. Но не я.
– Ты очень высокого о себе мнения, – тень опять невидимо усмехнулась, и перешла к делу.
После разговора о делах он просидел на скамейке из сандалового дерева до полудня, когда солнце разогнало все тени, и стало жарко.
– Сюй Мэй! – Наконец, позвал он.
– Да, отец, – она появилась так быстро, что, казалось всё это время ждала прямо у него за спиной. Разумеется, это было не так.
– Скажи мне, – он тяжело вздохнул, – ты боишься северного ветра?
– Мы в закрытой бухте, отец, – ответила она, – у нас не причин бояться ветров.
– Пришло время выйти в море. Ты ведь знаешь о временах, когда Зефир наполнял наши паруса, но приносил страшное опустошение на суше?
– Знаю, отец, – она почтительно кивнула, – но Борей нынче слаб. Железо для гвоздей не может наполнить наши паруса для хорошего похода.
– Вечерняя прохлада принесла мне весть, что Борей породит Феникса. Он родится в центре шторма, там, у створа гнезда больших птиц на юге, в час быка. Его надо проводить домой.
– Будет сделано, отец, – она почтительно кивнула.
Он замер, глядя вдаль, как будто любуясь пейзажем. Поняв, что больше поручений не будет, она развернулась, и быстрым шагом пошла по гравийной дорожке в сторону чайного павильона. Её элегантный деловой костюм дополняли строгие туфли на довольно высоком каблуке, но её походка на зыбком гравии оставалась такой же лёгкой и непринуждённой, как на дорогом паркете.
В павильоне она легонько прикоснулась к одной из бамбуковых опор. Раздался тихий гул, и кусок газона чуть в стороне от входа поднялся, открывая проход на узкую каменную лестницу. Девушка вышла из павильона, уверенно и привычно ступила на лестницу. Спускалась она довольно долго, терпеливо и размеренно цокая каблуками по полированному камню. Внизу её ждал небольшой тамбур с рядом железных шкафчиков, оснащенных кодовыми замками. Она ввела нужную комбинацию на одном из них, замок щелкнул, и она достала из стальной ниши сумочку и смартфон. После этого подошла к дверям, похожим на обычные створки лифта в офисном центре, посмотрела наверх, и произнесла:
Когда за правду выдается ложь, -
Тогда и ложь за правду выдается,
Когда ничто трактуется как нечто,
Тогда и нечто – то же, что ничто!
Створки открылись; за ними стояла открытая прозрачная капсула с единственным креслом. Она элегантно опустилось в его мягкие объятия. Прозрачный колпак с легким щелчком закрылся, тёмный тоннель наполнился низким гулом, и капсула рванулась вперёд, набирая скорость, как взлетающий лайнер.
Уже через пять минут девушка выходила из лифта на вершине одной из башен делового квартала Гонконга. Помещение на первый взгляд было довольно аскетичным: серые стены, украшенные традиционными каллиграфическими свитками, сдвижные черные двери на противоположной от лифта стороне помещения, простые чёрные кресла для посетителей, и узкая стойка рецепции. Однако впечатление аскезы рассеивалось, если пристально исследовать детали: эксперт бы определил, что скромная каллиграфия на стенах принадлежала кисти Ван Сичжи и Ци Байши, а кресла – ни что иное как кресла Elysium-R от Роллс-Ройса.
Три человека за стойкой почтительно встали. Девушка постояла минуту, что-то сосредоточенно изучая на экране смартфона.
– Сообщите совету, что заседание откладывается, – наконец, сказала, не отрываясь от экрана, – вертолёт прогреть, пилотов джета оповестить, вылет немедленно. Я возьму Globe Master.
– Статус, госпожа? – спросил один из ресепционистов – крепкий мужчина среднего возраста, в строгом черном костюме.
– Статус неофициальный.
– Сопровождение?
– Красный посох, – ответила девушка загадочной фразой, – кроме сорок пятых. Максимально серьезно. И быть готовыми немедленно дать ответь по анализу внешности.
– Направление?
Девушка поколебалась секунду, а потом ответила:
– Россия, Москва, Домодедово.
– Принято. Вертолет подтверждаем через две минуты. Прошу на площадку, госпожа, лифт готов.
Она повернулась было, чтобы уйти, но задержалась на секунду, чтобы сказать:
– Да, шефу доставьте Аньцзи Байча. Если он всё еще у лотосов. Если нет – то не надо.
– Принято, госпожа.
Море
Этот автомобиль был похож на капсулу, которая позволяет выпасть из времени и пространства, настолько «продвинутой» была изоляция. Тихая музыка, полумрак, мерцание кнопок и мониторов – и едва ощутимое движение. Если бы не знал, Дима ни за что не поверил бы, что они едут по стыкам разбитых плит старой бетонки.
Он хотел посмотреть солдату в глаза, хоть полумраке салона это сделать было сложно; пытался поймать его взгляд. Дима помнил холод в груди, когда он увидел направленный ему в лицо ствол винтовки. А еще из головы не шли слова Джессики про Росскую Империю, пажеские корпуса, стажировки.
«Кто же ты такой, солдат?» – подумал он. И неожиданно получил беззвучный ответ: «Ты сам ответил на свой вопрос. Я солдат».
Дима подскочил на сиденье, но быстро взял себя в руки, заметив заинтересованный взгляд Джессики.
«Что еще я про вас не знаю, а, ребят?»