История Золушки (страница 8)
А «лавочкин» уже качается из-за малой скорости. Он на пределе. И Кира давит левой рукой на секторы газа и шага винта, а сама не сводит взгляда с «макки» и видит, как закачался вдруг итальянский истребитель – скорость потеряна! – и в тот же миг сваливается вниз, в пикирование. И Кира готова уже торжествовать: в упор, мол, расстреляю гада. Но машина не слушается, вздрагивает, вот-вот сорвется в штопор. И вместо того, чтобы развалить противника убийственным с такой дистанции огнем двух двадцатимиллиметровых пушек, Кира плавно переводит ее в пикирование, но враг быстро уходит, дистанция увеличивается, и его уже не догнать.
Однако в тот краткий миг, когда они снова оказались «лицом к лицу» на встречных курсах, Кира на миг действительно видит лицо итальянца, в шлемофоне, без очков, и взгляды их встречаются, чтобы сразу же разойтись. Но мгновенное впечатление от этой встречи остается, как моментальная фотография, буквально выжженная ярким солнцем и кипящим в крови адреналином на серой поверхности Кириного мозга, который занят в этот момент совсем другим.
Объяснить, что Кира тогда почувствовала, невозможно. Нет таких слов. Ее понял бы, вероятно, волк, промахнувшийся по оленю. А нормальным людям такое не дано и не надо. Она дала – «для порядка» – длинную очередь вдогон, но, увы, безрезультатно. Выходило, что они с итальянцем только посмотрели друг на друга и чинно разошлись. Такого не должно было случиться, ведь в маневре Кира получила явное преимущество, однако реализовать его не сумела. А, кроме того, оторвалась от ведомого, потеряв того где-то на подъеме, и осталась одна.
Она в последний раз посмотрела вслед уходящему «макки» и, развернувшись, на максимальной скорости пустилась догонять своих.
Глава 3
Будильник, сука – убийца девичьих снов. Зазвонил, как водится, не вовремя и звонил, звонил… А Кира после двух дней «в седле» устала так, что и восемь часов сна показались ей каплей в море. Но если труба зовет… Она поднялась с постели только из чувства долга, да еще, быть может, из-за ощущения смутной тревоги, которое давно – еще в детстве – научилась принимать всерьез. Мать, бывало, говорила о таком – вещует, де, сердце, и возможно, права была покойница. Кержачки, которые умом не тронулись или в оборотни не подались, – все ведьмы. Такой и Кира уродилась. Чего не знала, всегда угадывала. И в то утро тоже почуяла – «оно!». Соскребла себя с койки. Умылась, прихорошилась, в смысле причесалась, надела старенькую и порядком вылинявшую винтажную тужурку довоенного покроя, но с актуальными знаками различия, и повязала шейный платок. Нацепила темные очки, чтобы скрыть нездоровую красноту глаз, вышла на веранду, тянувшуюся вдоль всего фасада, и огляделась, узнавая привычную суету. Все-таки не тревога, скорее, праздник.
«Гости приехали!»
– Кого это к нам ветром занесло? – спросила, закуривая и стараясь не косить глазом на соседа.
– А черт их знает, папуасов, командир! – Львов сидел в старом плетеном кресле, положив ноги в войлочных тапочках на перила, читал книжку, курил. Казался умиротворенным.
«И ведь как специально!»
«Таких совпадений не бывает!» – подумала она в то свое первое утро в полку, обнаружив, кто является ее соседом по коттеджу. Но и подозревать «заговор и коварство», тем более «коварство и любовь» было вроде бы не с чего. Приходилось принимать как есть: жизнь ведь, действительно, на то и жизнь, чтобы никто не заскучал.
– Что читаете? – все-таки не удержалась, посмотрела на поручика, мазнула быстрым взглядом по небезупречному, но скорее приятному, чем наоборот, профилю, привычно «споткнувшись» о шрам на нижней челюсти.
– «Основы метафизики нравственности», – Львов не выпендривался, он действительно читал Канта.
«Безумие какое-то!» – застонала мысленно Кира, готовая заорать, но при этом твердо знавшая, что никогда этого не сделает.
– И как вам? – спросила вслух, стараясь казаться равнодушной.
– Сказать, что божественно? Так не поверите же.
– По-моему, скукочища, – пожала плечами Кира, вспомнив кантовскую заумь про категорический императив и автономную этику.
– В переводе читали?
– Нет, – зло усмехнулась Кира, которую Львов временами доводил до белого каления, – наслаждалась подлинником.
– Значит, вы, командир, женщина не только умная, но и образованная, что, учитывая все прочие ваши достоинства…
– Хотите на гауптвахту, Яков Иванович? – прищурилась Кира. – Ненадолго. Денька на три, пока не распогодится. – Глянула она на обложенное облаками небо. – Как думаете?
– Я к вам с разговорами не приставал, командир, – Львов демонстративно открыл книгу и уперся взглядом в текст.
«Это точно, сама пришла…»