Итак, ранние годы Александр провел в окружении женщин – матери и ее служанок, няни, сестры, бабушки. Он слушал их истории, наслаждался их привязанностью. Все жены Филиппа, вероятно, имели отдельные покои во дворце и неподалеку от него, но общение между ними не прекращалось, и Александр виделся с другими царскими отпрысками: единокровной сестрой Киннаной, дочерью Аудаты-Эвридики, Арридеем, старшим по возрасту кузеном Аминтой. Женщины, по всей видимости, враждовали, но, возможно, у кого-то складывались дружеские или прагматичные союзы. Филипп, отец и муж, по большей части отсутствовал, а их, несмотря на разное происхождение и амбиции, сближали общие интересы: все они были чужестранками при македонском дворе и изо всех сил пытались найти свое место под солнцем. Как и многие соперничающие матери, Олимпиада подталкивала Александра к тому, чтобы он становился во всем лучшим, всегда был настороже и мог при случае проявить инициативу. Его формальное образование началось в возрасте семи лет. Он пережил опасности младенчества, и теперь пришло время покинуть мир женщин и вступить в мир мужчин. Его молосское наследие будет влиять на него и в дальнейшем, но проявить себя как личность ему придется в македонском обществе.

Глава 2. Знакомство с македонянами

Темпейская долина – самый известный и живописный путь в Македонию. Для древних греков, которые отважились отправиться на север, оставив родной очаг, это восьмикилометровое ущелье, протянувшееся между горами и расположенное на юго-восточной границе Македонии, было линией разлома, границей между мирами. Именно греческие описания, прежде всего афинян, преобладают в книгах по истории, помогая нам понять, как современники относились к македонцам. Такой сторонний взгляд позволит нам по-новому посмотреть на личность Александра, ведь он был частью самобытной культуры, неразрывно связанной с характерными ландшафтами его родины. Пройти через Темпейскую долину и выйти по другую сторону гор – значит попасть в его ускользающий мир и переосмыслить то, что видели античные авторы.

После путешествия по равнинам Фессалии пейзаж начинает меняться, земля идет складками, вздымается перед путником, словно непреодолимый каменный барьер. Извилистая река Пеней (или Пиньос) – лучший проводник. Как нить Ариадны, она уверенно указывает проход через скалистый лабиринт. Сельскохозяйственные угодья, тут и там встречающиеся по обоим берегам, постепенно мельчают. Посевные поля сменяются фруктовыми садами, ряды плодоносных деревьев сужаются в тех местах, где остатки обрабатываемой почвы поглощаются надвигающимися обрывами. Однако для деревьев еще находится место между рекой, главной дорогой и вершиной гор. Эта полоска пышной растительности наделяет Темпейскую долину природной красотой, которая мало изменилась за прошедшие тысячелетия. В древности ущелье было воспето в поэзии и прозе. Римский император Адриан даже воссоздал схожую сельскую идиллию в обширном комплексе вилл в Тиволи в Центральной Италии, идеальном прибежище для отдыха от забот по управлению империей. Это уютный, прохладный и восхитительно зеленый район. Утром туман окутывает края ущелья, словно дыхание Зевса. Закаты превращают осенние деревья в богатое лоскутное одеяло из красновато-коричневой и блекло-золотой зелени. Темпейская долина – природное чудо Греции.

Существует предание, которое приписывает создание горного прохода Посейдону, разорвавшему цепь скал землетрясением и открывшему реке доступ к долгожданному Эгейскому морю^[106]. Долина считалась священным местом поклонения Аполлону, пришедшему сюда, чтобы очиститься после убийства змееподобного чудовища Пифона в Дельфах, а поэт Овидий выбрал Темпейскую долину фоном, на котором разворачиваются события знаменитого мифа об Аполлоне и Дафне^[107]. Согласно его рассказу, сохранившемуся в «Метаморфозах», юную нимфу преследовал обезумевший от страсти бог-лучник, и она, опасаясь за свою добродетель, вознесла молитву к своему отцу – речному богу Пенею, умоляя о спасении. Внезапно ее тело онемело, кора окутала девичью плоть, из кончиков пальцев выросли листья, пальцы ног превратились в корни. Дафна обернулась лавровым деревом^[108]. Аполлон гладил новоявленный ствол и чувствовал трепетание сердца нимфы под жесткой корой.

Бог – ей: «Если моею супругою стать ты не можешь,
Деревом станешь моим, – говорит, – принадлежностью будешь
Вечно, лавр, моих ты волос, и кифары, и тула»^[109][110].

На берегах реки еще можно найти несколько лавров, ярких и благоухающих, прячущихся в тени величественных платанов, опускающих ветви в бурые воды Пенея, словно потоки масла стекающие к морю^[111].

Пейзаж, который открывается путникам, отличается от того, что можно увидеть в других областях Греции^[112]. Оливковые рощи – оплот средиземноморской культуры – начинают исчезать, сохраняясь лишь на нескольких участках вдоль побережья. Появляются густые леса, никогда не пересыхающие реки, множатся горы и равнины. Это самодостаточная земля, богатая природными ресурсами, с климатом, который нельзя отнести ни к средиземноморскому, ни к балканскому, он представляет собой смесь того и другого. На выходе из Темпейской долины открывается вид на зубчатый массив Олимпа. В его тени пролегла тонкая полоска земли, обращенная к северу, к открытым равнинам Пиерии и плодородному полумесяцу Эматии. На западе за ширмой скал спрятаны нагорья Верхней Македонии с полными рыбой озерами и обширными плато, на которых до сих пор обитают волки и медведи. Это земля, которую Александр когда-то называл своим домом. Это Македония.

Для древнего путешественника, пришедшего с юга, край этот был странным и экзотическим, его окружали враждебные народы: иллирийцы, пеонийцы и фракийцы. Это была срединная земля на пересечении дорог. На протяжении большей части своей истории Македония оставалась суровым краем, Диким Западом античного мира. Ландшафт и социальные условия сформировали людей, которые были, как заметил один современник, «грубыми деревенщинами», склонными «называть корыто корытом»^[113]. Многие жители плотничали или рубили лес; бесконечные запасы македонской древесины помогли построить афинский флот, а запах плавящейся на солнце смолы и свежесрубленных сосен пропитал каждый уголок. Другие были пастухами или скотоводами, а ископаемые богатства региона позволили сформироваться узкоспециализированной прослойке ремесленников и кузнецов, трудившихся в городах и поселках. Македоняне поклонялись тем же богам, что и их южные соседи, в стране были распространены греческие имена, население придерживалось многих эллинских обычаев. Однако были и различия. Простолюдины говорили на македонском диалекте греческого языка, лингвистически сходном с тем, что существовал в Фессалии и на северо-западе Греции; зачастую его с трудом понимали греки, непривычные к северному выговору. Так, македоняне произносили «ф» как «б» – «Филипп» звучало в их устах как «Билипп»^[114]. Национальным головным убором была каусия, похожая на объемный берет, который защищал голову от метели и заменял в бою шлем. Основу македонской культуры составляли сражения и пиршества, охота и верховая езда; считалось, что в Македонии почти невозможно найти порядочного раба^[115]. В отличие от большинства греческих народов и городов-государств, Македония сохранила монархию, царей постоянно окружали десятки знатных людей и приближенных, называемых сподвижниками, Спутниками (гетерой). Такой общественный порядок пришел напрямую из гомеровской эпохи. О любви македонян к вину ходили легенды, как и об их склонности к соперничеству. Это было предельно мужское общество, в котором запрещалось мыться горячей водой и лежать на пиршественном ложе, пока не убил кабана без использования сети. В давние времена убийство человека в бою было в Македонии древним обрядом посвящения юноши во взрослые, и те, кто пока не совершил такой подвиг, вынуждены были носить на талии недоуздки^[116]. Так что недаром слово «македонский» этимологически восходит к слову «горец»^[117]. Это были крепкие и суровые люди.

Архаический поэт Гесиод во фрагменте утерянного «Каталога женщин» включил македонян в греческое генеалогическое древо. Он сообщает, что Пиерия и Олимп некогда были царством бога Македона – того, кто восхищается лошадьми, сына Зевса и Тии, дочери Девкалиона, чей брат Эллин считался основателем эллинской расы. Позднейшая генеалогия делает эту связь более явной, утверждая, что Македон на самом деле был сыном Эола, сына Эллина, и прародителем эолийского племени греков^[118]. Понятие принадлежности к греческому роду со временем менялось, как менялись и географические границы Греции (Эллады), сквозь которые проникали обычаи и порядки, казавшиеся южным грекам примитивными. Да и смешение македонцев с некоторыми негреческими народами делало их для эллинов скорее варварами, чем греками, что нередко использовалось в политических целях^[119]. Однако царская семья Македонии претендовала на особое происхождение. Она прослеживала свою родословную до самого известного из греческих героев, Геракла, и через него до Зевса.

Геродот в V веке до н. э. дает самое раннее изложение македонского мифа, который он услышал «из первых уст» во время пребывания при македонском дворе^[120]. Он сообщает, что три брата, потомки Геракла через Темена (царя Аргоса), были изгнаны из своего родного города Аргоса на Пелопоннесе. Они отправились на север, найдя убежище в Иллирии, а затем перебрались в Верхнюю Македонию, где стали служить местному царю в месте под названием Лебея (то есть Котел). Гаванес и Аероп, два старших брата, заботились о лошадях и волах, а младший, Пердикка, пас скот поменьше – овец и коз. Жена царя отвечала за кормление работников, но каждый раз, когда она пекла хлеб для маленького Пердикки, он увеличивался в два раза по сравнению с обычным размером, что считалось важным предзнаменованием. Когда это повторилось несколько раз подряд, царица решила посоветоваться с мужем. Вместе они истолковали это как предупреждение богов. Трех братьев вызвали в царский дворец и велели покинуть страну. Но они отказались уйти без причитающейся им платы. Царь пришел в ярость и указал на солнечный луч, струившийся через отверстие в крыше – дымоход для центрального очага. «Вот плата, которую вы заслуживаете!» – воскликнул он. Гаванес и Аероп были ошеломлены. Однако Пердикку не смутил гнев царя. Вынув свой железный нож, он небрежно прочертил линию вокруг пятна солнечного света на полу и начал зачерпывать лучи в складки своей туники, тем самым принимая божественное благословение. «О царь, мы принимаем то, что ты нам предлагаешь», – только и сказал он. Затем все трое ушли.

Вскоре после этого один из приближенных лебейского царя указал на странность этого поступка и возможные опасности, которые он предвещал. Вооруженных всадников послали выследить и убить братьев, но было уже поздно. Беглецы пересекли реку, которая чудесным образом поднялась за их спиной. Всадникам пришлось отказаться от погони, и братья были спасены. Они продолжили странствие вниз по равнинам и наконец поселились в месте под названием Сады Мидаса на склонах горы Бермия (или Вермион). Геродот торопливо заканчивает рассказ, коротко заявляя, что они продолжали завоевывать окружающие территории. Пердикка стал первым царем, исполнил свое предназначение и основал правящую семью Македонии. Геродот называет их Теменидами, в честь происхождения Пердикки от Темена, но в других источниках они упоминаются как Аргеады – имя, которое предпочитают современные историки^[121]. Вероятно, Аргеадами македонские цари были названы по имени Аргея, сына Пердикки, созвучному Аргосу, или в честь Аргея, сына бога Македона.