Увидев свои голые ноги, мадам Лохтина слабо зашептала:

– Но хорошо ли это?!

– Всем хорошо от этого, – хриплой скороговоркой шептал Гришка. Он навалился на Лохтину и продолжал шептать: – Нам хорошо с тобой медовенькая будет, потому что согрешим, а потом вместе покаемся и очистимся от скверны. И Господу приятно будет, потому, как сильнее возлюбим мы его, когда покаемся.

Дальше мадам Лохтина помнила всё смутно, она улетела в блаженные, сладкие, греховные дали. Они до двух часов ночи грешили и каялись, а потом вновь грешили и каялись. После ухода Гришки, мадам Лохтина провалилась в глубокий сон.

Впервые за многие года она спала не четыре-пять, а двенадцать часов подряд, и весь следующий день летала, словно на крыльях. Даже Владимир Николаевич, уже давно смотревший на жену как на пустое место, заметил:

– Вы милочка, словно на двадцать лет помолодели!

На следующий день статский советник Лохтин собирался на заседание правления Пейского золотопромышленного общества, а жена восторженно рассказывала ему о божьем человеке Григории, который излечил её своими молитвами.

– Он будет у нас сегодня на обеде, ты должен обязательно познакомиться с ним! – заявила Ольга мужу.

С этого дня Гришка поселился на квартире Лохтиных, и все были чрезвычайно довольны – Гришка поменял монастырскую келью, на квартиру, где был сытный обед и водки давали, мадам Лохтина, счастлива от того, что болячки её пропали, а переходы от греховного состояния к покаянию и обратно, были упоительны и сладостны. Владимир Николаевич так же был доволен, его жена, наконец, вышла из депрессии.

Поселив Гришку в своей квартире, Ольга Лохтина познакомила его с подругами, у которых были схожие проблемы со здоровьем. Теперь Распутин «лечил» и подруг Ольги Лохтиной. Так слава о божьем человеке Григории, стремительно распространялась среди светских дам Петербурга. Вскоре Ольга Лохтина привезла Гришку в модный салон графини Клейнмихель, которая арендовала особняк на Каменном острове.¹⁴

В особняке графини Марии Эдуардовны Клейнмихель собиралась «сливки» светского общества Петербурга. Сама графиня была любительница спиритических сеансов. Она увлекалась мистикой, и Гришка со своими байками о чудесах в святых местах очаровал светское общество так же, как и безграмотных монахов, в монастырях, где ему доводилось останавливаться.

Во время спиритических сеансов, все знаки из потустороннего мира, Гришка комментировал цитатами из Священного писания. Цитаты он приводил наобум, говорил то что помнил, от того часто не попадал по смыслу. Но присутствующим в салоне графини Клейнмихель, вся эта белиберда казалась наполненная высшим смыслом. Так Гришка Распутин получил славу медиума передающего волю духов.

Графиня Клейнмихель познакомила Гришку с генеральшей Софьей Сергеевной Игнатьевой, в её особняке на Французской набережной¹⁵ собирались дипломаты и члены царской фамилии. Там Распутин повстречался с великими княжнами Милицей и Станой. Те, приехав из Киева, рассказали своей подруге, императрице Александре Фёдоровне о божьем человеке Григории. Жена Николая II, как и её подруги Стана и Милица, была особой экзальтированной, верила в магов, потусторонние силы и божественный дар юродивых. Именно Милица познакомила царскую чету с французским мошенником, называвшим себя месьё Филиппом. Тот утверждал, что он маг и медиум, побывавший в загробном мире. Так же черногорские княжны познакомили царскую чету с юродивым Митей Козельским. Теперь вот рассказали Александре Фёдоровне о божьем человеке Григории. Милица со Станой решили познакомить Григория Распутина с царской четой, поэтому и спешил в этот день Гришка в особняк графини Клейнмихель, оттуда его должны были доставить в усадьбу Сергиевка, которая принадлежала великому князю Петру Николаевичу.

Весь 1905 год Николай II чувствовал себя весьма неуютно. В России полыхали восстания, бунты и мятежи. Армия выходила из-под контроля, многие сановники в окружении царя были напуганы революцией, своей паникой, они вгоняли в тоску и уныние царя. Он опасался за себя и семью. Николай II не доверял никому, даже войскам, охранявшим его дворец. Страх русского царя почувствовал даже кайзер Вильгельм II в Берлине. Он прислал письмо Николаю II, с предложением перебраться вместе с семьёй в Германию, а в Россию ввести германские войска для подавления мятежей.

Николай II по этому поводу советовался с графом Витте, который занимал пост председателя Совета министров. Сергей Юльевич был против ввода германских войск на территорию Российской империи, но допускал отъезд императора с семьёй за границу. Николай II рассказал об этом князю Мещерскому, другу своего отца.

– Витте тут же введёт в России Конституцию. Он спит и видит себя премьер-министром в парламентской России, – покачал головой Владимир Петрович Мещерский, – это не тот путь для нашей страны. У нас огромная империя, которой невозможно управлять с помощью парламента.

Николай II был на распутье: уезжать или нет из страны? В таком состоянии, он с женой и поехал в Сергеевское. Именно там, 1 ноября¹⁶ 1905 года, Николай II познакомился с Гришкой Распутиным. Собственно всё это чаепитие в Сергеевке, Станой и Милицей задумывалось, что бы показать старца Григория царской чете.

– Из каких мест будешь, божий человек? – спросил Николай II.

– Из Тобольской губернии батюшка, – ответил Гришка, в пояс, поклонившись, царю, – исходил я Россию-матушку вдоль и поперёк. Много всякого народу перевидал.

– Что говорят в народе? – поинтересовался царь.

– Нуждишки разные у людей, – погладив бороду, ответил Гришка, – оно конечно Господь сотворил человеков подобно себе, да ведь всяк своим умишком живёт. У кого это хорошо получатся, тот всегда сыт, а кого Господь умом обделил, тот иной раз и голодает. От голода людишки ропщут. Оно ведь как, сытый голодного не уразумеет, голодный сытого, чуть что, норовит на вилы поднять. Все беды людские от недостатка ума.

– Жаль, что люди этого не понимают, – вздохнул царь, – они наслушаются всяких смутьянов, которые подбивают народ против власти бунтовать.

– Э батюшка, грешные люди смутьяны те, – махнул рукой Гришка, – гибель ждёт их. Ибо восстав против царя, против Бога бунтуешь. Сказано: «Противящийся власти, противится Божьему установлению. А противящиеся сами навлекут осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от неё, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из-за страха наказания, но и по совести».

– Только люди стали забывать заветы Божьи, – покачал головой Николай II.

– Ничего, вскорости вразумит их Господь, – ответил Гришка, – ибо как непослушание одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного человека, сделаются многие праведниками. Вразумит Господь заблудших и отринутся они от грешников – бунтовщиков, возмутителей спокойствия. А те, кто не вразумятся от истины Божьей, падут от меча слуг Господа.

Спокойная и неторопливая речь Гришки благотворно подействовала на царя. К себе во дворец он ехал в приподнятом настроении, чего с ним не было уже давно. Приехав во дворец, царь написал письмо Вильгельму II, в котором благодарил того за заботу о нём и его семье, но предложение ехать в Германию отклонил. Покончив с письмом кайзеру. Николай II написал в своём дневнике:

«1 ноября. Вторник. Холодный, ветреный день. От берега замёрзло до конца нашего канала и ровной полосой в обе стороны. Был очень занят всё утро. Завтракали: кн. Орлов и Ресин (деж). Погулял. В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губернии. Вечером укладывался, много занимался и провёл вечер с Аликс».¹⁷

Закончив писать дневник, царь вспомнил, что не изучил ещё доклад министра внутренних дел Дурново.

25 октября 1905 года Николай II принял, наконец, отставку прежнего министра МВД Булыгина, окончательно убедившись в его полной неспособности обуздать ситуацию в стране. Новый министр Пётр Николаевич Дурново, неделю изучал ситуацию в стране, и подал царю доклад, в котором он писал, о том, что неспокойно по всей стране. Особое беспокойство у Дурново вызывала ситуация в Москве.

Летом 1905 года в Москве рабочие на предприятиях стали организовывать комитеты. Перед хозяевами эти комитеты выдвигали чисто экономические требования – сокращение рабочего дня с 14 часов до 8 часов, повышение зарплаты и выплаты больничных, в случае травмы на производстве. Владельцы фабрик, заводов и мануфактур взывали о помощи к московскому обер-полицмейстеру Дубасову, просили его, навести порядок на их предприятиях, и разогнать комитеты рабочих. Однако тот мер не принимал. Причина в том, что солдаты московского гарнизона были ненадёжны, в казармах околачивались агитаторы от различных революционных партий. Офицеры, опасаясь за свою жизнь, не препятствовали им приходить в казармы. Полагаться Дубасов мог только на полицию и казаков, но их в Москве было недостаточно, для того, что бы справиться с рабочими.

Царь и председатель правительства Сергей Юльевич Витте возлагали большие надежды на Манифест от 17 октября 1905 года, дающий некоторые послабления. Однако проблем рабочих этот манифест даже не затрагивал, а потому после его опубликования митинги и забастовки не прекращались. В воздухе пахло восстанием. Рабочие захватывали предприятия, причём производство там они не останавливали. Фактически, владельцами предприятий становились рабочие комитеты.

С октября в Москве, разрозненные комитеты стали объединяться, налаживать контакты с такими же комитетами в Петербурге и других городах Российской империи. Пока это было стихийное движение.

Революционные партии – эсеры¹⁸ и социал-демократы (большевики и меньшевики), практически никакой роли не играли. Эсеры вообще больший упор в своей пропаганде делали на крестьян. Большевики работали среди рабочих, но охранка¹⁹ и жандармы постоянно громили их организации, потому большевиков на свободе было мало – они либо сидели в тюрьмах, либо находились в ссылке или были в эмиграции. Меньшевики агитацию вели посредством газет, и среди рабочих они практически не появлялись.

В сентябре первые социал-демократы, а именно Троцкий и Парвус поехали в Россию. Они приехали в Петербург, и включились в работу Совета народных депутатов, который возглавлял социал-демократ Георгий Хрусталев-Носарь. После его ареста, Троцкий возглавил Совет.

В Москву никто из лидеров эсеров и социал-демократов не приехал. Несмотря на это, московская организация РСДРП²⁰, приняла решение активизировать подготовку к вооружённому восстанию.

Ещё летом в Москву приехал с Урала Эразм Кодомцев – товарищ Владимир, как он значился в партийной организации большевиков. На Урале братья Кодомцевы организовали боевые рабочие дружины. Сам Эразм бывший офицер, дезертировавший из армии. Он участвовал в русско-японской войне, так что боевой опыт имел. В Москву Эразм приехал с братом Иваном, в их задачу входило создание в Москве рабочих боевых дружин и их обучение. Так же в Москву приехал химик-бомбист имевший псевдоним Аптекарь. Ему раздобыли подложный паспорт на имя Егора Агафоновича Иванова, и по нему Аптекарь устроился на мебельную фабрику Шмидтов, которая находилась на Пресне. Там Аптекарь организовал химическую мастерскую по производству бомб.