Но вместо того, чтобы вмешаться, Илено просто повернулась к нам спиной, наблюдая за людьми в первом зале. Чертова сучка стояла на страже, пока ее муж собирался изнасиловать меня, наверняка намереваясь так сломить. И они верно все рассчитали. В такой час мало кто вставал, а из этого коридора вечно доносились странные звуки из-за гуляющих сквозняков, да и, как поговаривали, жутких существ, что обитали на нижних уровнях местных катакомб и давали о себе знать через вентиляцию. Поэтому вероятность того, что мне кто-то поможет, очень мала. И понимание этого неожиданно высушило мои слезы, помогло вернуть абсолютную ясность сознания. Помочь мне придется себе самой. Как, впрочем, я и делала последние два с лишним года.

– Думаешь, если трахнешь меня, это как-то разубедит меня в том, что ты мерзавец и ни черта не нужен мне в качестве мужа со своей брюхатой сукой в придачу? – презрительно спросила, нашаривая верхнюю пуговицу на вороте замшевой туники.

Выравнивая дыхание, скользнула рукой за пазуху, нащупывая плетеный кожаный шнур на шее, тогда как Саймон уже принялся сталкивать мои штаны вниз одной рукой. Не тратя время и силу на сопротивление, потянула шнурок и вытащила наружу крошечные ножны из тисненной кожи с обсидиановым кинжалом, размером не больше мизинца, но таким же безжалостно острым, как и его большие собратья. Этот для меня сделал папа, еще когда была ребенком, и я носила его, сколько себя помню, воспринимая как украшение или талисман. Хотя сейчас, наверное, это, скорее, оберег, который, надеюсь, выручит меня.

– Конечно, поможет, Элли! Я тебя сейчас так поимею, что ты стоять завтра не сможешь и только и думать будешь, как приползти ко мне и еще попросить! – самодовольно заворчал Саймон и, поняв, что я не сражаюсь с ним больше, стал по-настоящему ласкать меня.

Делать он это, надо сказать, всегда умел. Широкие ладони гладили и прижимались с идеальным давлением, ловкие опытные пальцы легко находили нужные чувствительные точки, губы и язык мягко терзали шею, скулу, уговаривая даже, а не заставляя повернуть лицо для поцелуя. Возможно, на кого-то неопытного, смущенного и подверженного его обаянию и красоте, это и оказало бы мощное воздействие, убеждая уступить. Но мое тело больше не реагировало на Саймона. Не в сексуальном плане уж точно. Он – насильник, а не просто нахальный соблазнитель, потерявший голову от страсти. И хочет он не только и не столько мое тело, сколько все, что я имею, включая и тайны, и наследие моего отца. Так что, пошел он!

Выудив кинжал из ножен, я захватила удобно крошечную рукоятку и, сжав зубы от отвращения, потерлась уже обнаженной задницей о стояк Саймона, отчего мужчина тут же застонал и стал нетерпеливо дергать собственные штаны.

– Вот так, сладкая Элли! – отрывисто захрипел он. – Я же знал, что ты меня хочешь, просто ломаешься. Сейчас будет хорошо, Элли. Сколько у тебя никого не было, а? Тугая будешь, небось, не протолкнуться. Всегда была тугая, а сейчас…

– Лицом к лицу! – собрав все самообладание, приказала я, обрывая отвратительный словесный поток. – Хочу видеть, кто меня трахает, Саймон.

– А ты властная похотливая сучка, Элли, и точно знаешь, чего хочешь, когда тебя разогреешь, – цинично хохотнул мужчина и, перестав вжимать меня своей тушей в стену, развернул.

И я мгновенно прижала клинок в его толстой шее, прямо там, где быстро колошматил от похоти его пульс. Пока плашмя, только чуточку взрезав кожу, чтобы дать понять, что я не шучу.

– Если ты дернешься, даже слишком глубоко вздохнешь, то убьешь сам себя, – прошипела я. – Истечешь кровью.

Обсидиановые грани остроты неимоверно, они наносят раны одним легким касанием, боль от которых настигает тебя лишь спустя несколько секунд. Ты уже видишь кровь, но осознаешь, что случилось, только позже.

– Убьешь меня, Элли, и сама сдохнешь. – Саймон замер, злобно уставившись на меня, боясь теперь и вздохнуть поглубже. – Каратели убийств не спускают, и им плевать на мотивы.

На самом деле я не знаю никого конкретного, кого бы наказали Черные за это. Но считать так было принято. А вот что ходу мне на Ярмарки больше не будет – факт. Но это сейчас не имеет значения.

– Даже если и так, тебе-то уже будет все равно, Саймон, – вложив в свой голос всю доступную мне сейчас беспечность и решимость загнанной в угол, чуть дернула рукой, не раня сильнее, только обещая.

– Ты чокнутая сука! – процедил гаденыш сквозь зубы, скривившись.

– Еще какая! А теперь слушай и запоминай! Твоей женой, неважно, какой по счету, я не буду. НИКОГДА. Сколько бы ты меня по углам ни зажимал, как бы ни расстарался, трахая. Встану, подотрусь, максимум за то, что неплохо обслужил, поблагодарю, но на этом все! Забудь про меня, мой скит, все чем владею. Это – мое и твоим никогда не будет.

– Это ведь можно и проверить! – попытался он оскалиться на меня угрожающе, но не впечатлил. – Что, если Каратели узнают о мастерской твоего папаши? А она ведь есть, я точно знаю, хоть и не нашел вход, пока ты дрыхла посте того, как я тебя хорошенько объезжал по ночам. И я знаю, знаю точно, что и отец раньше, и теперь ты делаешь эти свои обсидиановые штучки совсем не разрешенным способом!

– Сообщи! Вот только тогда и сама мастерская, и скит мигом горсткой пепла обернутся. И ты все равно останешься ни с чем!

Саймон с минуту злобно сопел, сверля меня в полутьме убийственным взглядом.

– Убери свое оружие. Давай разойдемся. – Дважды меня просить не надо было, и я тут же скользнула по стене из-под него, продолжая держать кинжал в вытянутой руке, а второй неловко возвращая на место одежду.

– Разойдемся, Элли, – повторил Саймон, отступая подальше. – Пока.

– Насовсем! – поправила я его и, отойдя на несколько шагов, сунула кинжал в карман и затянула шнурок на штанах так, что едва вздохнуть могла.

– Я от своего не отступаю, – огрызнулся Саймон, прижав пальцы к порезу на шее.

– А у меня ничего твоего и нет! – в тон ему ответила я и стала обходить его боком, почти прижимаясь к противоположной стене, так чтобы не выпускать из виду. – И никогда не будет!

– Бесплодная никчемная Элли! – выплюнул Саймон мне вслед, стремясь как всегда врезать в самое уязвимое. – Ты ведь только и пригодна что для удовольствия в постели и ценна знаниями своего отца! Даже Джон устал от твоей бесполезности под конец, знаешь ли. Устал и нашел себе нормальную бабу. У него ведь сын растет в ските Ладун. Уже четвертый год пошел.

Мне не было больно. Боль от подобного приходит лишь с осознанием, как от пореза беспощадно острым лезвием обсидиана по голым нервам. А мне сейчас было не до подобных ощущений.

– Врешь ты все, Саймон! – Я ускорила движение и уже ясно могла различить искаженное злобной гримасой лицо Илено.

– Если так, то зачем же Джон так часто ходил на восток последние месяцы, а, Элли? – безжалостно рассмеялся мужчина мне вдогонку. – С тобой он не видел будущего и оставался просто ради удобства и по привычке! Остался бы он жив, и через годик-другой привел вторую жену с ребенком в ваш скит.

Я развернулась и понеслась вперед, бесцеремонно отпихнув со своего пути Илено. Примчавшись на место, свернулась клубком, накрываясь с головой меховым одеялом. Я не буду думать! Не буду! Это ложь! Джон бы не стал… он бы не предал… он мне не лгал бы… Но… ведь правда в том, что в последние год-полтора перед смертью он действительно зачастил на восток. И именно из похода туда он приполз к нашему порогу весь истерзанный, истекающий кровью в последний раз.

Глава 3

О сне речи больше не шло, я просто лежала, свернувшись калачиком вокруг своей извечной боли, умоляя ее уняться, и держала глаза крепко закрытыми, запрещая думать о гадких словах Саймона снова и снова. Запрещая себе вспоминать детали, мельчайшие изменения в поведении, отношении Джона в последние месяцы нашей жизни. Запрещая находить себе все больше подтверждений, что сказанное его проклятым братом – правда. Но на самом деле уже знала, что будет. Я сама пойду на восток и найду тот самый скит Ладун. Весной или даже раньше. Найду и узнаю правду, или просто не смогу жить дальше. Хотя, и как жить, если окажется, что Саймон не солгал, я тоже не представляла. Стоило только допустить самый отблеск мысли, что Джон мог изменять мне, обманывать, причем не раз, не два, а на постоянной основе… что он, по сути, имел вторую семью и ребенка там… Моя боль из беспрестанно нудящей пустоты внутри обращалась топящим в себе пламенем. Я никогда почему-то не ревновала своего мужчину при жизни. Мне это и в голову не приходило. От него всегда на меня изливалось столько теплоты, страсти, чуткого внимания к любой мелочи, что и зародиться подобному было не из чего. А если это все было не только моим? Не только мне доставалось такое? И по уму бы не сверлить себе душу такими мыслями. Джон умер. Что было даже, то закончилось. Но, к сожалению, я-то до сих пор жила мыслями о нем. Я его оставила в своей жизни, не отпустила.

Юмсэ только протопал в один из боковых коридоров, отходяших от первого зала за дровами, подчиняясь приказу Андре, что собиралась заняться приготовлением завтрака для гостей Ярмарки, а я принялась укладывать свое добро в дорогу.

Потянуло дымом, закашляли, заворочались вокруг торговцы, пробуждаясь, а я уже впряглась в лямки и потянула заметно потяжелевшие сани к выходу из зала.

– Элли, ты чего это в такую рань! – удивилась Андре. – Там же едва светать начало и морозец еще давит.

– Это даже и лучше. Хоть кусок дороги до Цаева поворота проскочим удачно. А то потеплеет – народ повалит, и размесят все, – натянув на лицо улыбку, ответила я. – Увидимся весной, Андре!

– Да куда ж ты, даже не перехватив ничего? Танхорд, проснись, лежебока чертов! Элли уходит ни свет ни заря!

– Не нужно… – начала я, но скрипучий голос оборвал мою попытку.

– Да не сплю я давно! Ты же так грохочешь да костями скрипишь, старая, что и глухой спать не смог бы. – Старик, покряхтывая и прихрамывая, вышел из-за шкуры-занавеса и направился ко мне. – Элли, ну-к постой! Провожу тебя чуток, дочка.

– Поесть бы ей… – начала его женщина, но он отмахнулся, строго нахмурившись.

– Лучше пусть идет. Юмсэ! Давай подмогни нам!

– Танхорд, да не нужно меня провожать! – принялась я его уговаривать, но хозяин Ярмарки взял меня под локоток и повел к выходу, оставив сани тащить помощнику.

– Обидел? – тихо спросил он, только мы вышли из-под сводов хоть как-то, но прогретого, зала в холодный проход наружу, и я поежилась, хапнув морозного воздуха. – Видел я вчера, что Саймон за тобой ходил. И что эта змея конопатая его – тоже. Но вроде вернулась ты сразу цела-невредима. Так успел обидеть-то?

– Я ему этого не позволила. И не позволю. – Эх, быть бы еще самой в этом уверенной.

– Дрянь он человек, знаю я, дочка, и будь только моя воля – гнал бы отсюда и не пущал бы больше. Да только же он не сам за себя.

– Я знаю, – кивнула, глядя в сторону.

Скит Намар, откуда и Саймон, и Джон мой был, – один из самых больших, богатых и влиятельных в округе, я другого такого не знаю. Полных сто взрослых, разрешенных Карателями, дети, подростки, да плюс еще вокруг небольшие скиты раскиданы, что на самом деле все их родня. Там много сильных молодых мужчин, охотников и добытчиков, разведчиков, которые ходят дальше других и находят иногда что-то весьма ценное и редкое. Из Намара традиционно привозят на Ярмарку очень много разнообразного товара на мену, так что гнать кого-то из их скита совсем не в интересах дела для Танхорда. Не говоря уже о том, что ссориться с ними просто опасно. Открытая агрессия, конечно, жестко осуждаема и наказуема Карателями, но они должны еще об этом узнать, а всегда есть способы совершить что-то по-тихому. К тому же, если даже Каратели и узнают потом, когда бедолагу найдут со сломанной шеей, и уничтожат виновного, то пострадавшему-то жизнь вернуть не в их силах.

– Элли, задержись вы там – я бы пришел, – продолжил старик. – Под моей крышей никто тебе ничего не сделает, так и знай!

Почти сделали, но то, что в итоге он вмешался бы, душу согрело.

– Я знаю, Танхорд, – кивнула я снова, накидывая капюшон.

– А что раньше решила домой идти – это ты молодец, Элли, – одобрил он, доводя меня до выхода, и, прищурившись, посмотрел в серое небо с тонкой полоской розового на востоке. Еще только обещание восхода. – От греха подальше. А то мало ли. Гнаться точно не станет, а вот раньше выйти и подстеречь… сама, в общем, понимаешь.