– Мик, приходите купаться, я буду вас ждать здесь каждый день в шесть вечера, когда спадёт жара.

С того дня я перестал посещать наш центральный пляж: мало ли что взбредёт в очередной раз в голову больному человеку.

РОМАНТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

За зиму намело сугробов немало. Глядя на островерхие холмы в саду, пенсионер Станислав Игоревич переживал, что в этом году весна наступит не скоро.

Но она пришла, как всегда неожиданно: снега в одночасье потемнели и ночью с лёгким шорохом, словно вздохнул с облегчением кто-то большой и неуклюжий, заметно осели, на дорожках появились талые лужицы. Железные крыши за день, нагревшись, парили, искрились на солнце последние прозрачные сосульки. Всюду слышалась звонкая капель.

И если юркие синицы в элегантных манишках с весёлым циканьем обследовали яблони, то шалопутные воробьи, взъерошив перья, уже вовсю купались в многочисленных мелких лужах.

Утром Станислав Игоревич заметил солнечное пятно на цветных обоях. На ощупь оно оказалась тёплым, и он понял, что весна наконец-то пришла окончательно. Накинул старенькое дочерино пальто, сунул ноги в тёплые галоши и вышел на веранду.

Жёлтые жизнерадостные занавески усиливали ясный свет с улицы, и пенсионеру показалось, что он находится на солнечной поляне.

Станислав Игоревич распахнул дверь, ступил на порог, глубоко вдохнул свежего воздуха. В груди тотчас кольнуло. Он машинально помассировал левую сторону, и больное сердце немного отпустило. Жмуря под тёмными очками близорукие глаза, с тихой улыбкой оглядел наполненный солнцем двор и с чувством произнёс:

– Хорошо!

В дом возвращаться не хотелось. Станислав Игоревич, держась за перила, осторожно спустился на дорожку, не спеша пошёл вглубь сада, хлюпая галошами по лужам.

В прошлом году он неожиданно для себя стал одиноким: жену Настю, с которой дружно прожили тридцать семь лет, увёл другой мужчина. Непорядочным человеком оказался друг семьи, который всё это время ухаживал за их дочерью Зинкой. Станислав Игоревич долго держал обиду, но потом смирился, приняв как данное: жене, – а она младше на восемь лет – и мужчина нужен моложе. Настя навещала часто, теперь вот подались вместе с сожителем на заработки в столицу.

– А где же моё счастье, – горько усмехнулся над собой Станислав Игоревич, – в каком углу запылилось-залежалось?

Без женского пригляда он как-то сразу почувствовал себя обездоленным. Позаботиться о нём, конечно, было кому, – и дочь имелась и две красавицы-внученьки. Правда с недавних пор съехали и они: непутёвая Зинка вроде бы взялась за ум и сошлась с бывшим ухажёром. Ей сейчас было не до отца.

В опустевшем доме поселилась невыносимая скука. Чтобы занять себя хоть каким-то делом, Станислав Игоревич, как и прежде, стал пописывать стихи, бренчать на гитаре свои и чужие песни. Всё это он выкладывал в интернет, теша себя лайками и количеством просмотров, словно школьник.

– А всё же весной хорошо! – с удовольствием крякнул он, почувствовав, как кровь веселее побежала после зимних холодов.

Станислав Игоревич оживлённо слепил мокрый снежок, прицелился и запустил в сторону дощатого забора. Там на гвоздике висела с осени забытая крышка от зелёного бидона. И скорее всего, попал бы, если бы не поскользнулся, – снежок перелетел через забор и угодил точно в соседское окно. Удар к счастью вышел слабый, и стекло осталось целым. Но и этого хватило, чтобы на порог тотчас выскочила рассерженная соседка – одинокая и бездетная пятидесятилетняя Евгения.

– Это кто там балует? – окликнула она, вытягивая шею, стараясь заглянуть через забор. – Вот я уши-то надеру!

Станислав Игоревич испуганно притих, затем пригнувшись, прокрался к своей веранде. Он уже собрался по-быстрому юркнуть в дверь, но опять подвели просторные галоши, упал на спину в сугроб.

Евгения тем моментом проворно сбежала с порожек и приникла одним глазом к щёлке в заборе. Некоторое время она с любопытством наблюдала, как её пожилой сосед беспомощно кувыркается в рыхлом снегу, будто большая черепаха.

– Дуралей старый, ещё простынет! – всплеснула она руками и, перепрыгивая через лужи, как была раздетая и в домашних тапках на босую ногу, побежала его спасать.

Когда сердобольная соседка, запыхавшись, влетела с улицы во двор, Станислав Игоревич стоял на четвереньках и чертыхался.

– Вот, что ты за человек, Игоревич! – в сердцах выговорила Евгения. – Сердце больное, а ты прёшься незнамо куда! Не дай Бог окочуришься, что я тогда твоей Зинке скажу?

Она помогла подняться, двумя пальцами выудила из лужи грязные очки, наскоро вытерла их о свою большую грудь и водрузила ему на нос.

– Ты Женечка, не думай, – принялся перед ней хорохориться посрамлённый Станислав Игоревич, уже находясь на веранде, – если бы стекло разбилось, я бы тебе вставил. Не пожалела бы.

– А что, Игоревич, – вдруг нервно хохотнула Евгения, сверкнув на него шалыми глазами, – осталось ещё силёнок, чтобы вставить?

Она дурашливо приосанилась, выставив на обозрение крутое бедро, и беззастенчиво приподняв платье выше колена, игриво изогнула бровь.

– Ты это, – смутился семидесятипятилетний Станислав Игоревич, – дурака не валяй.

– Дуру.

– Чего… дуру? – не понял он.

– Правильно надо говорить: «Дуру не валяй», – кокетливо пояснила обольстительница. – Я же женщина.

С той поры между ними завязались романтические отношения.

– Игоревич, – призналась Евгения позже, – вот нравишься ты мне своей интеллигентностью. Весь из себя такой уютненький, добренький, да к тому же ещё и умный. А уж до чего обходительны-и-ий, слов нет!

Станислав Игоревич умел красиво ухаживать за женщинами. По выходным он неизменно дарил ей букетик каких-либо цветов, за которыми специально ездил на рынок, покупал бутылочку хорошего вина. А ещё приносил с собой гитару и душевно пел о неразделённой любви, или проникновенно рассказывал свои стихи, посвящённые новой пассии.

– Игоревич, вот умеешь ты растрогать, – всхлипывала Евгения и шла застилать постель.

Со временем они сблизились настолько, что лишь в саду успел растаять снег, как влюблённый пенсионер разыскал в сарае ящик с инструментами, достал гвоздодёр и деловито выдрал три доски в заборе. Затем вкопал два столба и отпилил лишние бруски. Теперь проход между домами был готов, и ходить через улицу необходимость отпала.

– Игоревич, рукодельный ты мужик! – опять восхитилась Евгения. Она сидела на пороге и, облокотившись на полные колени, с умилением наблюдала за его работой. – Мне бы такого мужа, я бы в него, знаешь, как вцепилась? Дура твоя Настька!

Доброе слово слышать было приятно. А тут ещё и собственная дочь Зинка, которая изредка забегала проведать отца, одобрила его выбор.

– Пап, я смотрю, ты тут время зря не теряешь, молодец! – ухмыльнулась она, заметив проход в заборе, легкомысленно оглядела дом и спешно убежала. – Не буду мешать!

Станислав Игоревич на её мимолётные визиты не обижался: главное, чтобы не сорвалась и вновь не запила. Сам он уже начал привыкать к размеренной жизни, даже больное сердце как будто стало реже беспокоить.

В воскресенье влюблённый пенсионер поднялся очень рано. В цветущем саду ещё клубилась предрассветная лиловая дымка, а он уже хлопотал на кухне, чтобы удивить свою Женечку тортиком. Станислав Игоревич так торопился успеть к её пробуждению, что прозевал негромкий стук на улице, а когда вышел из дома, аккуратно неся свежий тортик на расписном подносе, был несказанно поражён: со стороны соседки проход был наспех забит крест- накрест какими-то гнилыми досками.

Пока он в растерянности топтался на месте, из сиреневых кустов вышла Евгения в шёлковой ночной сорочке, как видно специально поджидая его.

– Игоревич, – заговорила она быстрым свистящим шёпотом, поминутно оглядываясь на окна, – извини меня, пожалуйста. Ничего личного. Тут ребята из ближнего зарубежья приехали к нам асфальт класть, я с одним из них познакомилась. Сам понимаешь, мне жизнь свою надо устраивать. Больше не ходи ко мне.

Станислав Игоревич, который славился мирным характером, вдруг размахнулся и с силой швырнул в забор утренний презент. Торт, сплющившись, прилепился к доске и медленно сполз на траву, громыхнув, отлетел поднос. Пенсионер поддел его ногой, круто развернулся и с обидой вернулся к себе.

Посчитав инцидент исчерпанным, Евгения испуганно перекрестилась и, зябко ёжась, убежала в дом, как видно под тёплый бочок нового ухажёра.

К сожалению, любовь, которая нечаянно случилась между Станиславом Игоревичем и столь безответственной соседкой четыре месяца назад, в душе его не умерла, и отвергнутый пенсионер стал вынашивать план мести.

Вначале хотел сам поколотить залётного гастарбайтера. Но увидев высокого и жилистого парня, понял, что погорячился. Тогда решил обратиться к местному криминалитету. Но и тут его постигло горькое разочарование: вряд ли хватит пенсии оплатить дорогостоящие запросы бандитов, привыкших жить на широкую ногу. Вендетта того не стоила. Потом хотел подговорить свою знакомую переночевать у него, чтобы вызвать у соседки яростную ревность. Но и от этой мысли пришлось отказаться, чтобы не позориться перед приличной женщиной.

Как-то на глаза ему попалась маленькая затрёпанная книжечка замечательных стихов одного известного советского поэта. Станиславу Игоревичу настолько запали в душу проникновенные слова о любви и расставании, как будто списанные с него, что загорелся сочинить к ним музыку. Целую неделю он корпел на компьютере, нервно пощипывая свою аккуратную бородку. Когда электронная композицию была готова, Станислав Игоревич красивым голосом исполнил песню собственного сочинения. Несколько раз с удовольствием её прослушал и привычно выложил в интернет. Уже к вечеру музыкальный ролик набрал четыре тысячи просмотров.

Но самое удивительное, что на него отозвалась ещё живая дочь поэта семидесятитрёхлетняя Жанна Герасимовна, прожившая в Краснодарском крае. «Станислав, – писала она, – низкий вам поклон за память о моём дорогом папе». Они подружились.

Судя по видео, которыми пенсионеры стали обмениваться, Жанна Герасимовна оказалась дамочкой невысокого росточка, довольно шустрой для своего возраста со следами увядающей былой красоты, – она и сейчас выглядела довольно привлекательной, – с прелестным характером. Поддавшись её обаянию, Станислав Игоревич однажды расчувствовался и пожаловался на своё одиночество и на болезнь.

«Станислав, – тотчас отозвалась Жанна Герасимовна, – я кандидат медицинских наук, а это, как вы понимаете, кое-что значит. У меня ещё остались знакомые из числа медицинских светил, которые меня уважают или чем-либо обязаны, они вас осмотрят. Поэтому приглашаю к себе, поживёте, подлечитесь, а там, если сойдёмся характерами, можете остаться навсегда. Мы с вами одинокие люди. Но я вас не неволю. Сейчас, в августе, самое время приехать. Прошу вас отнестись к моему предложению со всей ответственностью».

Станислав Игоревич стал готовиться к поездке: купил билет на проходящий поезд до Анапы, здесь же в бутиках при железнодорожном вокзале приобрёл дорожную сумку на колёсиках, чтобы в пути не надорвать больное сердце, парочку новых рубашек, белые шорты, носки и соломенную шляпу. Эту роскошную шляпу с шёлковыми тесёмками, как у ковбоев, он приглядел давно, да как-то не было повода купить.

В день отъезда Станислав Игоревич по старому доброму обычаю присел перед дорогой на продавленный диван, грустными глазами оглядел своё хозяйство, тяжело вздохнул, и было поднялся уходить, как в горницу ввалилась пьяная Зинка, волоча за руки напуганных детей.

– Я, бать, назад вернулась, – заявила она, безвольно мотая головой, – ну её в задницу эту семейную жизнь.

Через два часа, когда Зинка захрапела, Станислав Игоревич с внучками поехали сдавать билет до Анапы.

ОРДЕНОНОСЕЦ С ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ