– Но он, вероятно, опустил свой пистолет из боязни убить безоружного, – заметил Мартини.

Микеле пожал плечами:

– Безоружным незачем совать нос туда, где дерутся. Война – так война. Пусть бы Риварес угостил пулей его преосвященство, а не дался им в лапы, как ручной кролик! На свете было бы тогда одним честным человеком больше и одним сатаной меньше.

Он отвернулся, закусив усы. Еще минута, и гнев его прорвался бы слезами.

– Как бы там ни было, – сказал Мартини, – а дело кончено, и обсуждать, как все это произошло, – значит терять даром время. Теперь перед нами стоит вопрос, как организовать побег. Полагаю, что все согласны рискнуть на это?

Микеле не удостоил даже ответом этот праздный вопрос, а контрабандист сказал с усмешкой:

– Я убил бы родного брата, если бы он не был согласен.

– Прекрасно. Приступим тогда к делу. Прежде всего, есть ли у вас план крепости?

Джемма отперла ящик и вынула оттуда несколько листов бумаги.

– Я составила все планы. Вот первый этаж крепости. А это – нижние и верхние этажи башен. Вот план укреплений. Тут дороги, ведущие в долину; а тут тропинки и тайные пристанища в горах и подземные проходы.

– А вы знаете, в какой он башне?

– Восточной. В круглой камере с решетчатым окном. Я отметила ее на плане.

– Откуда вы получили эти сведения?

– От солдата крепостной стражи, по прозвищу Сверчок. Он двоюродный брат Джино, одного из наших.

– Скоро вы справились.

– Нельзя терять времени. Джино немедленно отправился в Бризигеллу, а кое-какие планы были у нас уже раньше. Список тайных пристанищ в горах составлен самим Риваресом; видите – его почерк.

– Что за люди солдаты стражи?

– С ними нам пока не удалось познакомиться. Сверчок только недавно туда попал и не знает еще своих товарищей.

– Нужно расспросить Джино, что за человек сам Сверчок. Известны ли намерения правительства? Где будет суд? В Бризигелле или в Равенне?

– Этого мы еще не знаем. Равенна – главный город легатства^{71}, и по закону важные дела должны разбираться в суде первой инстанции только там. Но в Папской области с законом не особенно считаются. Он меняется по прихоти того, кто в данную минуту стоит у власти.

– В Равенну его не повезут, – вмешался Микеле.

– Почему вы это думаете?

– Я в этом уверен. Полковник Феррари, военный начальник Бризигеллы, – дядя офицера, которого ранил Риварес. Это мстительное животное: он не упустит случая отомстить врагу.

– Вы думаете, что он станет добиваться, чтобы Ривареса оставили в Бризигелле?

– Я думаю, он постарается, чтобы Риварес был повешен.

Мартини взглянул на Джемму. Она была очень бледна, но лицо ее не изменилось при этих словах. Очевидно, она уже освоилась с этой мыслью.

– Нельзя, однако, обойтись без необходимых формальностей, – спокойно сказала она. – Он, вероятно, добьется военного суда, выдумав для этого какой-нибудь предлог, а потом будет говорить в свое оправдание, что был вынужден сделать это ради спокойствия города.

– Ну а кардинал? Разве он согласится на такое беззаконие?

– В военных делах он не является юридической инстанцией.

– Но он пользуется огромным влиянием. Полковник, конечно, не отважится на такой шаг без его согласия.

– Ну, согласия-то он никогда не добьется, – вмешался Марконе. – Монтанелли был всегда против всяких военных судов. Пока Риварес в Бризигелле, положение еще не очень опасно. Кардинал всегда примет сторону обвиняемого. Больше всего я боюсь, чтобы они не перевезли его в Равенну. Там уж он наверное погиб.

– Нельзя допустить, чтобы его туда довезли, – сказал Микеле. – Мы можем устроить побег с дороги. Ну а уйти из здешней крепости будет потруднее.

– Я думаю, – сказала Джемма, – что бесполезно ждать, пока его станут перевозить. Мы должны попытаться освободить его в Бризигелле, и терять времени нельзя. Чезаре, давайте-ка мы с вами займемся планом крепости и придумаем, как организовать побег. У меня уже есть идея, только я не могу еще разрешить одного затруднения.

– Идем, Марконе, – сказал Микеле, вставая, – оставим их придумывать план побега; мне нужно отправиться в Фолипьяно сегодня, и я хотел бы взять вас с собой. Винченцо не прислал нам патронов, а они должны были быть здесь еще третьего дня.

Когда они оба ушли, Мартини подошел к Джемме и молча протянул ей руку. Она на минуту положила в нее свою.

– Вы всегда были добрым другом, Чезаре, – сказала она наконец, – и всегда помогали мне в тяжелые минуты. А теперь давайте говорить о деле.

Глава III

– А я еще раз самым серьезным образом уверяю, ваше преосвященство, что ваш отказ угрожает спокойствию города.

Начальник города старался сохранить почтительный тон, каким он обязан был говорить с высоким сановником церкви, но в голосе его слышалось раздражение. Его мучила болезнь печени, жена разоряла его ужасными счетами, и вот уже три недели, как терпение его подвергалось жестоким испытаниям. Настроение у жителей города было мрачное; недовольство зрело с каждым днем и принимало все более и более угрожающие размеры. Вокруг, по всей области, возникали бесконечные заговоры, и вся она была наполнена тайными складами оружия. Гарнизон был жалкий, а лояльность его более чем сомнительная. И ко всему тому приходилось иметь дело с кардиналом, которого в частном разговоре с адъютантом начальник назвал «святейшим воплощением ослиного упрямства». Все это довело его уже почти до отчаяния, а тут еще откуда ни возьмись появился Овод – это воплощение зла.

Начал он с того, что изъял из обращения любимого племянника полковника и его самого лучшего шпиона. Потом «лукавый испанский дьявол» совратил с пути истинного всех сторожей, запутал всех офицеров, ведущих допрос, и превратил тюрьму в увеселительное место. Вот уже три недели, как он сидел в крепости, и власти в Бризигелле не знали, что с ним делать. Они снимали с него допрос за допросом, пускали в ход, чтобы добиться его признания, угрозы, увещания и всякого рода средства, какие только могли изобрести, и все-таки не подвинулись ни на шаг вперед со дня ареста. Теперь начальство в Бризигелле начало уже думать, что было бы лучше сразу отправить его в Равенну. Было, однако, уже поздно исправить сделанную ошибку. Военный начальник, отправляя легату доклад об аресте, просил у него, как особой милости, разрешения лично заведовать следствием; получив на свою просьбу милостивое согласие, он не мог взять ее назад без унизительного признания, что оказался не по плечу своему противнику.

Тогда, как это и предвидели Джемма и Микеле, ему пришла мысль выйти из затруднения, добившись военного суда. Это было единственное удовлетворительное решение вопроса, и упорный отказ кардинала Монтанелли скрепить его своим одобрением был последней каплей, переполнившей чашу неприятностей полковника.

– Я думаю, – сказал он, – что, если бы вы, ваше преосвященство, знали, сколько пришлось мне и моим помощникам вынести от этого человека, вы иначе отнеслись бы к делу. Я вполне понимаю, что из добросовестности вы возражаете против неправильных юридических приемов, но ведь это исключительный случай, требующий исключительных мер.

– Для меня, – возразил Монтанелли, – нет случаев, которые можно было бы разрешить несправедливостью. Судить обыкновенного гражданина тайным военным судом – это несправедливо и незаконно.

– Разберем данный случай, ваше преосвященство! Заключенный явно виновен в нескольких тяжких преступлениях. Он принимал участие в возмутительном покушении в Савиньо, и военно-полевой суд, назначенный монсеньором Спинолой, несомненно, приговорил бы его к смерти или каторжным работам, если бы ему не удалось скрыться в Тоскану. С тех пор он не переставал организовывать заговоры. Известно, что он очень влиятельный член одного из самых зловредных тайных обществ страны. Имеются большие основания подозревать, что он санкционировал, если не сам организовывал, убийство по меньшей мере трех агентов тайной полиции. Теперь его, можно сказать, поймали на контрабандной перевозке оружия в Папскую область. Он оказал вооруженное сопротивление властям и тяжело ранил двух должностных лиц при исполнении их обязанностей. А теперь – он живая угроза спокойствию и безопасности города. Всего этого, несомненно, достаточно, чтобы оправдать военный суд.

– Что бы этот человек ни сделал, – ответил Монтанелли, – он имеет право быть судимым по закону.

– На ведение дела обычным законным порядком потребуется много времени, ваше преосвященство, а нам дорога теперь каждая минута. Притом же я в постоянном страхе, что он убежит.

– Если побег его возможен, то это уже ваше дело усилить надзор.

– Я делаю все, что от меня зависит, ваше преосвященство, но мне приходится полагаться на тюремный персонал, а заключенный точно околдовал всю стражу. В течение трех недель я четыре раза сменял всех приставленных к нему людей, я не переставал налагать взыскания на солдат, а толку все никакого: я не могу добиться, чтобы они перестали передавать его письма на волю и приносить ему ответы. Глупцы! Они влюблены в него, точно в женщину.

– Это любопытно. Должно быть, он необыкновенный человек.

– Необыкновенно искусный в дьявольских выдумках. Простите, ваше преосвященство, но, право же, этот человек выведет из терпения и святого. Вы не поверите, но мне самому приходится вести допрос, потому что офицер, на котором лежит эта обязанность, не мог выдержать больше.

– То есть как?..

– Это трудно объяснить, ваше преосвященство, но вы бы поняли, если бы услышали хоть раз, как Риварес держит себя на допросе. Можно подумать, что ведущий допрос офицер – преступник, а он – судья.

– Но что же он может сделать особенно страшного? Он может, конечно, отказаться отвечать на ваши вопросы, но у него нет другого оружия, кроме молчания.

– У него есть еще острый как бритва язык. Все мы грешные люди, ваше преосвященство, и большинство из нас наделало в свое время промахов. Никому не хотелось бы, чтобы о них знал весь свет. Такова уж человеческая натура. А тут вдруг выкапываются все ошибки, сделанные двадцать лет тому назад, и бросаются вам в лицо.

– Разве Риварес коснулся какого-нибудь личного секрета офицера, который вел допрос?

– Да. Видите ли, в бытность свою кавалерийским офицером бедный малый вошел в долги и взял взаймы небольшую сумму из полковой кассы…

– То есть, на самом деле, украл доверенные ему общественные деньги?

– О, это было, разумеется, очень дурно с его стороны, ваше преосвященство, но его друзья сейчас же внесли за него всю сумму, и дело, таким образом, замяли. Он был из хорошей семьи и с тех пор был всегда безупречен. Не могу понять, откуда мог Риварес узнать про эту старую скандальную историю; но на первом же допросе он начал с того, что вывел ее на свет Божий, да еще в присутствии нижних чинов! И сделал при этом такое невинное лицо, как будто читал молитву! Само собой разумеется, что теперь об этом говорят во всем легатстве. Если бы вы, ваше преосвященство, побывали хоть на одном допросе, вы, конечно, поняли бы… Риварес ничего об этом не должен знать. Вы могли бы услышать все из…

Монтанелли повернулся к полковнику и посмотрел на него с выражением, какое редко бывало на его лице.

– Я служитель церкви, – сказал он, – а не полицейский шпион. Подслушивание у дверей не входит в круг моих профессиональных обязанностей.

– Я… я не хотел сказать ничего оскорбительного…

– Я думаю, что дальнейшее обсуждение этого вопроса не приведет ни к какому результату. Если вы пришлете заключенного ко мне, я поговорю с ним.