Услыхав, что его зовут, Микеле заложил руки в карманы и ленивой походкой направился к ним. Он имел вид заправского корсиканца, несмотря на рыжий парик, который он надел, чтобы сделать себя неузнаваемым. Овод же воплощал в совершенстве тип корсиканского безработного.

Они пошли вместе слоняться по базарной площади. Микеле насвистывал сквозь зубы, а Овод шел с трудом, изгибаясь под тяжестью узла, который он нес через плечо, и волоча ноги, чтобы сделать менее заметной свою хромоту. Они ждали товарища, который должен был получить от них и отвезти дальше важные сообщения.

– Смотрите: это едет Марконе; вон, за тем углом, – вдруг прошептал Микеле.

Овод, еще более согнувшись, потащился по направлению к всаднику.

– Вам, барин, косаря не надо ли? – сказал он, прикладывая руку к изорванному картузу, и потом слегка дотронулся до поводьев лошади.

Это был условный знак. Всадник, которого можно было по виду признать за управляющего имением, сошел с лошади и забросил поводья ей на спину.

– А ты какую работу можешь делать?

Овод мял в руках картуз.

– Косить траву, ставить плетни, – начал он и продолжал, не изменив голос: – В час ночи у входа в круглую пещеру. Понадобятся телега и две хорошие лошади. Я буду ждать в пещере… И копать умею, сударь, и…

– Ладно, этого довольно. Мне косарь только нужен. Ты уж в людях когда-нибудь жил?

– Да, жил один раз. Имейте в виду, что надо быть хорошо вооруженным. Нам придется, может быть, встретиться с летучим отрядом. Не ходите лесной дорожкой – другой стороной будет безопаснее. Если встретите шпиона, не тратьте время на пустые разговоры – стреляйте немедленно… Уж так бы я рад был стать на работу, сударь.

– Так-то оно так, мне нужен человек, хорошо знающий дело. Нет у меня сегодня мелочи, старина.

Старый нищий, весь в лохмотьях, подошел к ним тяжелой походкой и затянул жалобным, монотонным голосом:

– Во имя Пресвятой Девы сжальтесь над бедным, слепым стариком… Исчезайте немедленно отсюда, едет летучий отряд… Пресвятая Царица Небесная, Дева Непорочная… вас ищут, Риварес; через две минуты они будут здесь… Да наградят вас святые угодники… Вам придется прорвать их ряды: всюду полно шпионов, и нет никакой надежды уйти незамеченными.

Марконе сунул Оводу поводья:

– Торопитесь! Выезжайте на мост, отпустите там лошадь, а сами спрячьтесь в овраге. Мы все вооружены, и я уверен, нам удастся задержать их минут десять.

– Нет, нет! Я не хочу, чтобы всех вас забрали. Держитесь вместе и стреляйте вслед за мной по порядку. Двигайтесь по направлению к нашим лошадям – вон они привязаны у дворцового крыльца, – и готовьте оружие. Мы отступим, сражаясь, а когда я брошу картуз наземь, вы перережете недоуздки, и каждый вскочит на ближайшую лошадь. Так нам, вероятно, всем удастся добраться до леса.

Разговор велся вполголоса и таким спокойным тоном, что даже стоявшие рядом не могли бы заподозрить, что речь идет кое о чем поопаснее сенокоса.

Марконе взял свою кобылу под уздцы и повел ее к привязанным лошадям; Овод поплелся рядом, волоча по-прежнему ноги, а нищий шел за ними с протянутой рукой и не переставая жалобно голосить. Микеле, посвистывая, направился к ним: нищий успел предупредить его, проходя мимо, а он подошел как ни в чем не бывало к трем крестьянам, лакомившимся под деревом луком, и сообщил им новость.

Они сейчас же поднялись и пошли за ним. Таким образом, все семеро, не возбудив ничьего внимания, стояли теперь вместе у ступенек дворца; каждый держал одной рукой спрятанный в кармане пистолет, и все старались не отходить далеко от привязанных у крыльца лошадей.

– Не выдавайте себя, прежде чем я не подам сигнала, – сказал Овод тихим, но внятным голосом. – Они, может быть, нас и не узнают. Когда я выстрелю, открывайте огонь и вы. Но не в людей, а лошадям в ноги: тогда им нельзя будет нас преследовать. Стреляйте поочередно. Трое пусть стреляют, а трое заряжают. Если кто-нибудь встанет между нами и нашими лошадьми – убивайте. Я беру себе саврасую; как только я брошу свою шапку на землю, бегите, кто куда может, и не останавливайтесь ни в коем случае.

– Вот они едут, – сказал Микеле.

Овод обернулся, сделав наивное и глупо-изумленное лицо. Торговля вдруг приостановилась, и все лица повернулись к переулку, из которого шагом выезжали пятнадцать вооруженных всадников. Они медленно продвигались вперед, с трудом прокладывая себе дорогу через толпу. Если бы не шпионы, расставленные на всех углах, все семь заговорщиков могли бы спокойно скрыться, пока толпа глазела на солдат. Микеле слегка придвинулся к Оводу.

– Не уйти ли нам теперь?

– Это невозможно: мы окружены шпионами, и один из них уже узнал меня. Вот он послал сказать об этом капитану. Наш единственный выход – это ранить их лошадей.

– Где он, этот шпион?

– Это первый человек, в которого я буду стрелять. Все ли готовы? Они уж проложили себе дорогу к нам. Сейчас атакуют.

– Прочь с дороги! – крикнул капитан. – Именем его святейшества приказываю вам расступиться!

Толпа раздалась, испуганная и удивленная, и солдаты быстро ринулись на кучку людей, стоявших у дворцового крыльца. Овод вытащил из-под блузы пистолет и выстрелил, но не в приближающийся отряд, а в шпиона, подходившего в эту минуту к лошадям. Тот сразу упал с раздробленной ключицей. Почти в ту же секунду раздались один за другим еще шесть выстрелов, и заговорщики начали отступать к своим лошадям.

Одна из кавалерийских лошадей поскользнулась и сделала скачок в сторону. Другая упала на землю с громким болезненным ржанием. В толпе, охваченной паникой, послышались крики. Потом, покрывая их, раздался властный голос офицера, командовавшего эскадроном. Он поднялся на стременах и, взмахнув саблей, закричал:

– Сюда, ребята! За мной!

Вдруг он закачался в седле и опрокинулся на спину: Овод снова выстрелил и не промахнулся. Алым ручейком полилась кровь по мундиру капитана, но страшным усилием, цепляясь за гриву коня, он снова выпрямился в седле и яростно крикнул:

– Убейте этого хромого дьявола, если не можете взять его живым! Это Риварес!

– Еще по выстрелу, живо! – крикнул Овод своему отряду. – А потом бегите! – И он бросил наземь свою шапку.

Это было как раз вовремя: сабли разъяренных солдат мелькали уже над самой его головой.

– Бросьте оружие! Все!

С этим возгласом кардинал Монтанелли кинулся между сражающимися.

И вслед за тем раздался полный ужаса крик одного из солдат:

– Ваше преосвященство! Боже мой, вас убьют!

Но Монтанелли сделал еще шаг вперед и стал перед дулом пистолета Овода.

Пятеро заговорщиков уже были на конях и мчались вверх по крутой улице. Марконе только что вскочил в седло. Но, прежде чем ускакать, он обернулся посмотреть, не нуждается ли в помощи их предводитель. Саврасый стоял тут же. Еще миг – и все семеро были бы спасены. Но в ту минуту, когда фигура в пунцовой рясе выступила вперед, Овод вдруг покачнулся, и рука, державшая пистолет, опустилась. Это мгновение определило исход дела. Его немедленно окружили и грубо повалили на землю; один из солдат ударил его саблею плашмя и выбил оружие из его руки. Марконе дал своей лошади шпоры. Копыта кавалерийских лошадей грохотали по холму в двух шагах от него. Было бы бесполезно остаться и быть тоже взятым. Он повернулся в седле, чтобы послать последний выстрел в упор ближайшему преследователю, и увидел Овода еще раз. Лицо его было залито кровью. Лошади, солдаты и шпионы топтали его ногами, и Марконе слышал яростные проклятия победителей и их визгливые, полные злобного торжества голоса.

Монтанелли не видел, что произошло. Он отошел от крыльца и пытался успокоить объятых страхом людей. Но вдруг, в то время как он наклонился над раненым шпионом, толпа испуганно всколыхнулась, и это заставило его поднять голову.

Солдаты пересекали площадь, волоча своего пленника за веревку, которой были связаны его руки. Он задыхался. Лицо его сделалось багровым от боли. Он обернулся в сторону кардинала и, улыбаясь побелевшими губами, прошептал:

– П-поздравляю, ваше преосвященство!..

Пять дней спустя Мартини подъезжал к Форли. Джемма прислала ему по почте пачку печатных объявлений – условный сигнал, что присутствие его необходимо ввиду чрезвычайных событий. Он вспомнил разговор на террасе и сразу угадал истину. Всю дорогу он не переставал твердить себе, что с Оводом, вероятно, не случилось ничего особенного. Но чем основательнее рассуждал он в этом направлении, тем сильнее овладевала им уверенность в том, что несчастье случилось именно с Оводом.

– Я угадал, что случилось. Риварес взят, не так ли? – сказал он, входя к Джемме.

– Он арестован в прошлый четверг в Бризигелле. Он отчаянно защищался и ранил начальника отряда и шпиона. Вооруженное сопротивление. Дело плохо!

– Ему-то все равно. Он был так серьезно скомпрометирован, что лишний выстрел не многим изменит дело.

– Что они, по-вашему, с ним сделают?

Бледное лицо Джеммы стало еще бледнее.

– Я думаю, нам незачем ждать, пока мы это узнаем.

– Вы думаете, нам удастся освободить его?

– Мы должны это сделать.

Он отвернулся и начал насвистывать, заложив руки за спину. Джемма не мешала ему думать. Она сама вся ушла в свои думы.

– Вы его видели? – спросил Мартини, перестав на минуту шагать взад и вперед.

– Нет, мы должны были встретиться с ним здесь на следующее утро.

– Да, да. Я помню. Где он сидит?

– В крепости, под усиленной охраной и, как говорят, в кандалах.

Он пожал плечами.

– О, это не важно, хороший напильник справится с какими угодно кандалами, если только он не ранен…

– Кажется, ранен, но насколько серьезно, мы не знаем. Да вот послушайте лучше Микеле: он был при аресте.

– Каким же образом он уцелел тогда? Неужели он убежал и оставил Ривареса одного в решительную минуту?

– Это не его вина. Он сражался не хуже других и исполнял в точности все распоряжения. Да и никто ни в чем не отступал от них, за исключением самого Ривареса. Он как будто вдруг забыл их или допустил какую-то ошибку в последнюю минуту. Все это как-то странно, и никто не может понять его поведения. Подождите, я сейчас позову Микеле.

Она вышла из комнаты и вскоре вернулась с Микеле и с каким-то широкоплечим крестьянином-горцем.

– Это Марко, один из наших контрабандистов, – сказала она. – Вы слышали о нем. Он только что приехал и сможет, вероятно, дополнить рассказ Микеле. Микеле, это Чезаре Мартини, о котором я вам говорила. Расскажите ему сами все, что произошло на ваших глазах.

Микеле рассказал вкратце о схватке между заговорщиками и эскадроном солдат.

– Я до сих пор не могу понять, как все это случилось, – сказал он под конец. – Никто из нас не уехал бы, если бы мы предвидели, что его возьмут; но он дал нам точные распоряжения, что и как делать, и нам в голову не приходило, что, бросив шапку на землю, он останется на месте схватки и позволит солдатам окружить себя. Он был уже рядом со своим конем, я видел, как он перерезывал недоуздок, и я собственноручно подал ему заряженный пистолет, прежде чем вскочить на свою лошадь. Может быть, он из-за своей хромоты оступился, садясь на коня, – вот единственное, что я могу предположить. Но ведь и в этом случае он мог бы выстрелить.

– Нет, не то, – вмешался Марконе. – Он и не садился на лошадь. Я видел, что произошло. Моя кобыла испугалась выстрелов и стала кидаться в сторону: мне поэтому пришлось уехать последним. Отъезжая, я оглянулся посмотреть, все ли обстоит благополучно. Он отлично мог бы уйти, если бы не кардинал.

– А! – вполголоса воскликнула Джемма, а Мартини повторил в изумлении:

– Кардинал?

– Да, он бросился вперед и стал прямо под дуло пистолета, черт бы его побрал! Риварес, вероятно, вздрогнул от неожиданности; рука его, державшая пистолет, опустилась, а другую он поднял вот так. – Марконе приложил кулак левой руки к глазам. – Тут-то они на него, конечно, все и набросились.

– Ничего не понимаю, – сказал Микеле. – Совсем не похоже на Ривареса терять голову в опасности.