Отчего же ты нас ищешь, ловец без стрел?
Разве пашни не пышны и без Кибелы,
Рокот моря не слаще Сирен,
Разве ты не рад, что не нужно
Отдавать охранительным богам
Самый сочный плод, самый тяжкий грозд, самую белую телицу?
Пожинай свой хлеб, ешь и пей, плачь и смейся вровень с миром,
Человеку боги не надобны.

Но я вижу, слова мои напрасны.

Тогда слушай. Я одна из тех,
И одна еще вижу этот свет,
Потому что я земная и подземная.
Вот плод, вот семя его: вкуси,
И закрой глаза от золота ночи,
И безмолвствуй.
Шаг, другой. Осторожней. Ниже. Стой.
Теперь смотри.

Смутный мрак, темный свет,
Черная и тинистая река, кольцом
Обомкнувшая то крутой, то пологий
Остров, где ютятся боги. У них
Белые волосы и седые бороды.
Толстый Вакх
Опускает пересохший кувшин:
Тирс без лоз, жезл без змей,
Сломлен рог на ширококостном лбу
Фавна, и тоскливые спят сатиры
В бестелесной тиши.
Марс подвязывает медную подошву,
И Венера щупает черный Стикс
Все еще прекрасной ногой,
И Нептун ищет брод концом трезубца.

Это они
Были встарь и судьба и прорицание,
Клик волхва и отголосок пещеры,
Лира и кимвал, лавр и роза,
Колесничный гром,
Шепот неба, трепет земли,
Волны нив, долгий ветер над дубровой,
Говор моря, родник, ручей, река,
Стрелы в тело, молнии в скалы,
Дрожь любви между небом и землей,
А теперь ничего. И только тишь.

Поворачивая голову, они
Водят взглядами, следя круговой
Бег Пегаса: он вскинется, он грянется,
То помчит, то вздымется на дыбы
И заржет, но ни звука в воздухе,
И разбросит крылья, и вновь, и вновь,
А они тяжелы и опадают.

Это все, сын мой.
Ступай назад,
В жизнь —
А мне пробил мой преисподний час
Меж земной и подземной половиною,
Полупленнице, полустраннице.
Но пред тем, как переступить
Твой порог, отряхни с своих подошв
Черный прах,
Еще влажный брызгами Стикса.

Песенка 9 19/33

     Вчера была зима,
Сумрак, ветер, море, дождь и снег,
Жесткая подстилка.
По булыжнику шла с мертвым лицом
Рослая Печаль,
И я молча клонился у обочины
И ловил слезами ее ладонь.

     Апрель смел снега,
Вывший ветер шепчет и нежит,
В море – лодки, в саду – цветы,
И с цветком на пороге – ты
Улыбаешься моему приходу,
Встав под сводом узловатых ветвей,
Где в кровавых шипах родятся розы.

     Что сказать тебе? Давай помолчим.
Замирает моя поступь. Ручей чуть плачет.
Помолчим.
Опахнули нас широкие крылья вечера.
Завтра я расскажу тебе светлый сон.

Былое 7/28

Зрелые плоды, красные цветы. Море.
Мост на черных ногах и в белой пене.
Желт закат. Блеск резной сирены на корме.
Борт плывет. Ветер с моря, ветер с гор.
Те цветы были в ветре еще душистее.
Дух как парус. Сердце спит, как сирена.
Память моря – как якорный канат.

Спутник

     По следам твоим ступает Былое.
Смутный спутник, невидимый для видящего,
Он у тебя за спиною,
Но оборотись, и он послышится впереди.
     Мы сбираем цветы, а он – их тени.
Мы вкушаем гроздья с его посадок.
Мы обсохнем у огня, он – у пепла.
     Отраженье его – в твоем ковше,
Его голос – в отголоске твоих выкликов.
Где паук ткет ткань, там и он,
И одежда твоя соткана из прошлого.
     Он спит в твоем сне,
Он идет за тобой с зари до вечера,
Чтобы в полдень протянуть тебе зеркало.
     И увидишь ты в тусклом хрустале:
Вот – ты, вот – он,
Ибо все, что было, всегда при нас.
     Он все помнит, а ты лишь вспоминаешь.

Песенка 6 18/31

     Скажи:
Это осень пришла, шурша по листьям,
В чащу входит стук топора,
И над прудом вянут птицы и падают,
Стрела за стрелой.

     Скажи:
Вот зима, над морем солнце, как кровь,
Лодки вмерзли в берег, дымит очаг,
Гложет ветер, и горек вечер,
Я – зима и боль.
И я буду тебя любить.

     Но ты скажешь:
Посмотри: все зеленое и розовое,
И звенящий апрель сплетает в прядь
Розу с розой и радость с радостью.
Я – заря твоя, крылья ввысь, сладок рот,
И к тебе
Мои руки цветут весенним запахом.

Незримое присутствие 6/24

Шелест времени над травами. Червь
В балке, рябь в ручье. Стертость, ржавчина,
Трещина. От прикосновения плод
Загнивает. Не нужно ни циферблата,
Ни соборных колоколов. Всё скажут
В бледной влаге бледные лепестки.

Песнь 4 28/52

Сквозь апрель смеялась весна
И плескалась смехом
От ствола к стволу, от зари к заре,
Пел ли мальчик, напевал ли старик,
Откликаясь каждому оклику.
С виноградною лозою в руке
Она шла к зеленому пруду,
Где я срезал, чтобы спеть ей привет,
Самую зеленую из тростинок.
Лето спит щекой на руке,
И в разжатых пальцах – дремлющий колос.
Спящий серп обещает выжать степь
До краев синевы, где серп небесный.
Время каплет, в струйке ручья —
Мертвый лист, и увядает цветок,
Тополя поворачивают тени,
И рассвет
Серебро моей цевницы красит в золото.

Сквозь туман улыбалась осень,
Лоб в морщинах, руки в жилах, ноги в крови.
Виноградари обирали гроздья
И в больших корзинах несли в давильни,
Окликали ее, а она ни слова.
Она шла с неживой улыбкой, тихая,
От лозы к лозе, от ручья к ручью,
Все суровее, все высокомернее,
И ей слышался в неостывшем вечере
Плач зимы в почернелых тростниках.

Ноша 18/40

Оставь меч, оставь свирель.
Перевей тирс меркуриевыми змеями.
Час покоя. Жар зари стал пеплом заката.

Пусть тростник на том берегу
Ждет другого, чтобы запела флейта.
Лавр бойцов – лишь сень над асфоделями.

Свет зари, злато полдня, черная ночь.
Жизнь – покой для прожившего и отжившего.
Кровь из раны не бьет, а лишь сочится.

Радость, Горе, Любовь перецвели.
Рыжегривая Гордыня подмята Участью.
И Надежда заблудилась на гнутых тропах.

Брось свирель и меч. Стебель вял, сталь иззубрена.
Ясный день, ненастный день – ночь одна.
Изваяй гробницу всему, что в памяти.

Страх прошел, как жизнь. Встреть приветливо
Жезл Меркурия, две свитых змеи —
Ключ к покою.

Ключ

Не спеши
В жизнь, где плоть – как цветы, и плоды – как золото,
Кипарисы – как грусть, а тростник в ветру – как радость:
Прежде пусть вручит тебе Рок
Ключ от долгого твоего приюта.

А потом ступай себе в путь
Меж двух спутниц, Надежды и Любви,
Одна – с пальмовой ветвью и черной флягой,
А другая – с тяжкой гроздью и вздетым зеркалом.
Будут море, грозный лес, гневное золото
Нив под светлым ветром; нагое лето
Даст губам твоим пьяный плод в раскрытой раковине;
Брызнет персик, хрустнет в зубах
Отзвучавший свою песню тростник;
Будет ветер мчать, вода смеяться сквозь плач,
И напористый ливень, и робкий дождик
От первого листка до последнего цветка.

Но когда наступит осень, вечер и в тяжком
Золоте дубрав по дороге вдаль
Канут друг за другом Любовь и Надежда, —
Ты услышишь ли у черного твоего пояса
Ключ,
Кованный из золота, железа и меди
Для дрожащей руки перед замком
Вечных врат, где створы – мрак и пороги – ночь?

«Моя песня…»

     Моя песня
Тяжела любовью, глуха враждою,
     А твой рот
Мил любови, нежен вражде,
     И ни слова,
Как смеешься ты себе у ручья,
И ни эха имени твоему.
Я иду по откосу над ручьем,
     Плещет эхо,
     Пасется стадо,
Изгороди в красном шиповнике.
     Небо и земля,
     Больше ничего,
И в погоде щепотка милой осени.

КАРТИНЫ, 1

ЭМИЛЬ ВЕРХАРН
Из «Призрачных деревень»

Перевозчик 17/60

Перевозчик гребет к бурному берегу,
     А в зубах зеленая камышинка.

Крут поток,
     И все дальше облик на берегу.

Сломлено весло.
     Смотрят очи окон и циферблаты башен.

Сломлено другое.
     Все отчаянней облик на берегу.

Сломлен руль.
     Меркнут очи окон и циферблаты башен.

Он без сил.
     Только слышен голос на берегу.

Рвется взгляд
     В умирающий голос на берегу.

Море раскрыло пасть.
Гибнет страсть,
     Но жива в волнах зеленая камышинка.

Рыбаки 15/88

Ночь. Снег.
Река. Луна.
Огоньки. Рыбаки.
Судьбы в безднах. Неводы над безднами.

     Полночь бьет.

Сырость. Сирость. Безмолвие. Онемение.
Каждый тянет свое из черных вод:
Боль. Беду. Нищету. Раскаянье.

     У реки ни конца и ни начала.

Тишь. Смерть.
Не дырявит туман кровавый факел.
Люди удят себе погибель.

     А над спинами, над тучами, над мраком —
     Светлокрылые звезды в голубизне.

Но застывшие этого не чувствуют.

Столяр 12/75

Столяр знания
Шарит вздыбленным мозгом
В золотой ночи мирозданья.

Блеклый взгляд сквозь очки,
Растопыренный циркуль, отвес, лекало,
Тень от рамы крестом на верстаке.

Мир сквозь ум
Точится в квадраты, триангли, диски —
Без огня и даже без тоски.

     Эти диски – как просфоры причастия.

Он умрет – и будут играться дети
Безделушкой вечности.

Звонарь 15/78

Как слепые быки, ревет гроза.
     Молния в колокольню!
Запрокинутый звонарь в вышине —
И набат над площадью
     Громом рушится в зернистые толпы.

     Колокольня осыпается искрами.
Звонарь бьет в безумье и в страх.

     Колокольня по швам в разрывах пламени.
Дико пляшут колокола.

     Золотые щупальца вкруг помоста.
Звонарь вызвонил погребальный зов.

     Раскололись стены.
Черными углами метнулись колокола.

Звонница иглою в земле.
     Звонарь мертв.

Канатчик 21/106

На столбах крюки, на крюках волокна,
За столбами поля и закатный горизонт,
А перед столбами канатчик
Сучит вервь из волокон и лучей, —
Отступая вспять, вспять, вспять,
Тянет из заката пыланье далей.

     Там бушует ярость веков,
     Полыхают путеводные молнии,
     Красной пеной кипят отравы.

По дороге пыльной, вспять, вспять,
Тянет на канате буйные дали.

     Там пылает металл в плавильнях,
     Жизнь и смерть из реторт взрывают мир,
     Знанье бьет крылами над гробом Бога.

Меж рекой и лугом, вспять, вспять,
Тянет к яви строгие дали.

     Там сплотится мечта и мысль,
     Там закон осенит покой,
     Там в любви отразится Бог.

Вспять —
На канате звездные дали.

Могильщик 21/115

     В черном зеве ямы рябит могильщик.

Кладбище – сад гробов и кипарисов.
Треснутые плиты, отравленная пыль.

     Яма ждет покойников нищеты.