По поводу его происхождения ходили легенды. Его мать забеременела им, пока отец коротал срок в тюрьме. На тот момент, если не ошибаюсь, в их семье уже было двое детей. Эдик родился недоношенным и слабым. Когда батя вернулся, он побил свою неверную с досады, но ребенка все же оставил – а вдруг свой?

Эдик учился в специализированной школе среди таких же, как он. О своей уникальности не подозревал. По молодости даже успел жениться и родить дочь.

– Она толще меня раза в четыре, – говорил он про бывшую жену, – люблю толстушек. Есть за что обнять.

– Зачем развелся?

– А ее батя за нами подглядывал!

Эдик был добродушный, не жадный и вполне себе амбициозный. Его главная амбиция упиралась в два фанфурика^[5]. Когда появлялись деньги, он пил все, что содержало спирт. Когда деньги заканчивались, шел работать: он оказался неплохим подсобником. Обычно бегал по улицам частного сектора и искал заказы (или они искали его). Главной фишкой продвижения его бизнеса было сарафанное радио.

– Старый дом надо разобрать. Кого бы нанять?

– Эдика.

– Дрова перетаскивать?

– Эдик поможет!

– Туалет почистить?

– Зови Эдика.

Когда мы переехали жить на огородный массив и муж решил бурить вручную скважину на воду, тоже позвали Эдика.

Эдик был небольшого роста, худощавый, загорелый, с выбитой верхней челюстью.

– Где зубы-то потерял?

– Возвращался поздно домой, решил через забор перемахнуть, не рассчитал – сорвался и зубами в этот забор.

Вспоминал и при этом забавно хихикал, демонстрируя нижнюю челюсть.

Условий для трудоустройства Эдика было два: накормить и дать денег на спиртосодержащий напиток.

Ел Эдик безмерно! Мог проглотить все содержимое большой кастрюли за раз. Я удивленно расширяла глаза, когда он стремительно уплетал содержимое тарелки.

– Ну правильно, – говорил муж, – он ведь не знает, когда поест в следующий раз. Быть может, только через два дня, а может, только через неделю. Запасается.

Однажды его спросили:

– А ты бы смог на спор съесть крысу или воробья?

– Не-а! Воробей невкусный. Я один раз ощипал и пожарил. Одни кости, там и поесть нечего.

Кстати, Эдик отличался хорошим здоровьем. Наверное, ни разу за свою жизнь ничем не болел. По больницам не бегал. Даже зубы себе сам вырывал – это нам довелось увидеть своими глазами.

Однажды у него заболел зуб. Он попросил у нас плоскогубцы и прямо на наших глазах и вырвал. Экстремально!

Эдик вообще был еще тот экстремал. Когда мы купили свою первую квартиру, позвали его вытащить хлам от старых жильцов к мульдам^[6] и помочь перетащить мебель. Вдруг неожиданно в дверь позвонили. Это была мама мужа – строгая завуч коррекционной школы наподобие той, в которой учился Эдик. Видимо, он испугался ее осуждающего взгляда («выпимши» же был) – и пока она его не увидела, без предупреждения сиганул в окно. Мы жили на втором этаже хрущевки. Была зима. Он прыгнул в сугроб и побежал. Я очень переживала, что он повредил себе что-то, но через пару часов он прибежал обратно: забыл взять зарплату. Целый и невредимый. Забавно хихикал нижней челюстью над своей выдумкой – когда он смеялся, то делал это только оставшейся нижней челюстью, она неестественно тряслась.

Но однажды Эдик пропал: устроился на постоянную работу. Еще когда он помогал нам бурить скважину, его приметила хозяйка местного коттеджа, владелица сети свадебных салонов. Дом у нее отапливался углем. Старый печник ушел, и она позвала работать Эдика.

С тех пор мы его видели редко, а потом он совсем из виду пропал. Встретили мы его на похоронах отца мужа. Он выглядел, как настоящий франт из начала 90-х: на нем были почти новенькие джинсы и джинсовая куртка.

– Ты куда пропал-то?

– Да мы ведь новые салоны в Москве открываем…

Деловой!

Через некоторое время хозяйки салона не стало. И постоянной работы у Эдика тоже.

Мы про него долгое время не слышали ничего. А спустя пару лет случайно узнали, что нет больше Эдика: сгорел заживо в строительной бытовке. Похоронил его родственник той самой хозяйки свадебных салонов.

Все соседи с улицы, где он жил, взгрустнули. Он был добрый малый, несмотря на свое пристрастие к спиртосодержащим напиткам.

Я знаю, что такие посты, как написанный мною про Эдика, набирают мало просмотров. Потому что они про печаль. Потому что общество не хочет думать про таких вот отверженных. Но удивительно, что в комментариях под постом меня ждала бурная реакция. Одни писали, что им жаль Эдика, другие – что не жаль и он сам выбрал такую жизнь. Но больше всего меня зацепил комментарий о том, что Эдик был по-своему счастлив в своей жизни. А ведь правда: я ни разу не слышала, чтобы он жаловался на свою судьбу.

Коська

Коська был патологический лгун. Врал он так искусно и филигранно, время от времени вплетая в свои рассказы реальные эпизоды своей жизни, что многие верили до последнего, пока последствия его лжи не всплывали уж слишком жирными обстоятельствами.

Познакомились мы с ним, когда я была примерно на седьмом месяце беременности. Мы с мужем тогда жили с родителями в их доме. Я сидела за столом на кухне на цокольном этаже, а они с моим свекром спустились и о чем-то долго разговаривали.

Коська был долговязым большеголовым подростком – светловолосым, с ярко выраженными веснушками. Одет скромно, постоянно себя одергивал и суетился, немного заискивая перед собеседником.

– Точно не краденый?

– Не-е-е, дядь Вить, взял у старшего брата. Ноутбук ему не нужен.

– Ну смотри у меня.

Дядя Витя торговал б/у техникой на рынке, и ему часто приходилось так вот «проверять на вшивость» тех, кто ее приносил. Сводилось все к тому, что он верил на слово. Но, как позже выяснилось, Коське доверять было нельзя.

Второй раз я встретила Коську, когда мы с мужем и маленькой дочкой жили на огородном массиве. Муж делал пристройку к основному дому – там планировали оборудовать теплый туалет и душ. Ему нужен был рабочий-подсобник, а тут случайно всплыл Коська.

– Я вместе с братом часто брал калым на стройке. Умею класть кирпич.

Так мы и взяли его к себе на работу. Парень он был неглупый, диалоги с ним было вести интересно. Он рассказывал какие-то невероятные истории, от которых я то и дело хохотала. Смех у меня звонкий и заливистый – и, слыша его, Коська заливал еще и еще: видимо, очень нравилось ему меня веселить. Его истории казались такими невероятными, что я им ничуть не верила. Но было смешно.

А иногда он рассказывал очень грустные истории из его детства. И мне почему-то казалось, что тут он не врет. Рассказывал про старшего брата, который был для него настоящим авторитетом. Про местную «майскую» шпану, с которой он связался и попал в тюрьму по малолетке. Про маму…

– Она меня никогда не любила. Когда меня посадили, ни строчки мне не написала, ни одной передачки не принесла. Сказала просто – сам, мол, виноват!

– Да нет же, как мама может не любить своего ребенка? Это она от отчаяния так сказала, – успокаивала я его.

Время от времени в его речи мелькал зэковский жаргон: Коська понтовался. Подражал, наверное, своему брату, который был его намного старше и по возрасту вполне вписывался в формат бандитов 90-х, жил «по понятиям». Видимо, в другом обществе это казалось круто. Но мой муж сразу это пресек:

– Давай тут без этого. Ты не на зоне. У меня тут жена и маленькая дочка.

Со Стасей он часто любезничал. Она много болтала на своем непонятном детском наречии, а он ее как будто понимал и поддерживал диалог. Когда он приходил, она радостно кричала:

– Дядя Котя, дядя Котя!

Вообще он был добрый малый, незлобивый. Хотя и обидчивый сильно, да и кирпич клал плохо – криво-косо и очень медленно. Я почему-то нервничаю, когда кто-то медлит. А тут ведь еще грязь все время таскается в дом. И так на протяжении многих дней.

Как-то, видимо, сказали мы ему что-то неаккуратно. Обиделся и на следующий день не вышел, и трубку не взял. Ну и Бог с ним.

Он вообще обладал уникальным свойством неожиданно пропадать и так же неожиданно появляться.

Не помню, как он возник в следующий раз. Кажется, когда мы проводили канализацию в дом: нам снова понадобились подсобники. Платили мы немного, сами были голодными студентами. Но, видимо, в нас видели душевных ребят – нам можно было излить душу.

И снова все повторялось. Коська рассказывал то веселые истории, то грустные. На этот раз я узнала, что его мама сильно больна, у нее обнаружили рак. А еще – что у него есть девушка, и она ждет от него ребенка. И что он маме об этом рассказал, и та очень хочет с девушкой познакомиться.

– Мне кажется, она верит, что ты, женившись, образумишься. Она желает тебе счастья.

Его мама работала во флюорографическом отделении медсестрой. Заболела тяжело. Не справилась с болезнью, умерла. Коська сильно переживал утрату. После ее похорон он снова пропал. Наверное, на год или два.

Однажды нам на почту пришло «живое» письмо от Коськи. Он писал много слов благодарности – что муж мой ему как брат, что он ему многим обязан, что только он с дядей Витей к нему хорошо относились. Писал он из тюрьмы… честно говоря, после этого письма все несколько исказилось: теперь он в моих глазах был не просто парнем, который по дурости отсидел по малолетке, а рецидивистом.

И вот он вернулся. Неожиданно заглянул зимним вечером к нам. Мы угощали его чаем на нашей нищей кухне и мучали вопросами. Вот только веселых рассказов больше не было.

– Как твоя Вера?

– Ее больше нет.

– А что с ней случилось?

– Дочка у нас умерла. От пневмонии. Скорую поздно слишком вызвали. А она сказала, что все это из-за меня. Я и ушел. Пожениться мы так и не успели. Для меня ее больше нет. Считай, умерла.

– Что дальше думаешь делать?

– Хочу нормальной жизни! Я раньше ходил в Центр для трудных подростков, занимался альпинизмом, меня очень хвалила руководитель. Обещала характеристику написать мне хорошую на работу.

Не знаю уж, получилось ли начать хорошую жизнь. Но попытки, видимо, были: познакомился с девчонкой романтично. Вступился за нее на ночной дискотеке, когда к ней пристали хулиганы. Она втюрилась в него по уши. А он ей предложил жениться.

– Я тебе говорю, дурак он! Ничего не получится у вас, – говорил мой муж его будущей жене.

– Я знаю, – хохотала та.

Позвали мужа по-дружески пофотографировать их свадьбу. Ну как «свадьбу» – просто торжественную церемонию в ЗАГСе. На фото два счастливых человека с обручальными кольцами на вытянутых вверх безымянных пальцах. У них даже сын потом родился. И с квартирой мама жены подсуетилась. Казалось бы, живи и радуйся, что все хорошо. Но с работой не ладилось. Ну не умеет он так – делать что-то под чью-то указку.

Пришел как-то к нам за характеристикой. Принес мне все свои документы. Откровенно говоря, впервые в жизни держала их в руках: видимо, слишком мы доверчивые с мужем – ни разу не спрашивали. Разворачиваю свидетельство о рождении, смотрю имя и начинаю хохотать.

– Так тебя, оказывается, не Коська, а Елисей зовут? – хохочу до колик и не могу остановиться.

– Да нет же, паспорт посмотри, это же свидетельство о рождении сына.

И действительно: документы были подлинные. Я написала ему характеристику, отметив, что он у нас работал подсобником, помогал по хозяйству, внесла данные документа, распечатала и расписалась.

Кажется, его тогда никуда и не взяли. Встретили мы его снова спустя полгода – теперь он важно раздавал распоряжения на стройке торгового центра. Мы ему не верили, думали, опять врет. Возможно, нам он не врал, но вот когда устраивался на работу, навешал лапши на уши кадровикам по полной. И ведь, наверное, очень уверенно навешал, раз его взяли.