Прикрутил крышку обратно и отправил флягу во внутренний карман фланелевой куртки. Поежился. Как-то вдруг его приморозило – странно приморозило. Холод будто прокрался под одежду и ползал по телу. Он отступил на пару шагов назад, запрокинул голову, чтобы рассмотреть дом целиком. Тот нависал над ним, треугольная крыша вонзалась в затянутое лиловыми облаками вечереющее небо, напоминая клык. Белая краска слезала с ветхих деревянных стен, словно дом сбрасывал кожу. У его основания буйно разрослись сорняки, тут и там они проникали под кирпичный фундамент. Однако за все те годы, что дом стоял брошенный, неухоженный, стекла нигде даже не треснули. Целее целого – каждый день в них отражалось солнце.

Дом тревожил Кэппи. Он толком не мог объяснить почему. Суевериями он не страдал. В Бога не верил. Но истории об этом месте слышал. И теперь вот увидел дом своими глазами, и тот казался… как бы это сказать? Коварным. Именно. Будь Кэппи попьянее, он поклялся бы, что дом ждет чего-то, затаившись посреди прерии.

Кэппи досадливо встряхнулся. Посмотрел на часы. Без четверти шесть.

– Эй, Дик! – позвал он. – Заканчивай давай и погнали домой. Твоя маманя скоро ужин на стол поставит.

Ответа не последовало. Не было слышно и сердитого скрежета гвоздей, выдираемых из дерева. И даже ни единого бранного слова.

– Дик! – снова позвал Кэппи.

Тишина.

Из дубовой рощи неподалеку вдруг вылетела стая черных птиц. Описала над деревьями круг и скрылась в сумерках. Кэппи сделал пару неохотных шагов к дому.

Прямо за входной дверью кто-то хихикнул. Но это не мог быть Дик. Хихикнул будто бы маленький ребенок, но в то же время со значением, как взрослый.

Кэппи остановился в паре футов от крыльца. Наклонил голову, прислушался, но из-за закрытой двери не раздалось больше ни звука. Кэппи осторожно поднялся по кривым ступеням на опоясывающую дом веранду. Иссохшее дерево стонало под его весом. Он медленно приблизился к двери, глухо стуча рабочими ботинками, – под потолком веранды шаги отдавались эхом.

Толстые, шипастые зеленые плети снизу доверху оплели дверь и обвились вокруг ручки. Их надо было бы убрать несколько часов назад, но ни Кэппи, ни Дик не торопились подниматься на крыльцо. Кэппи оборвал растительность с двери. Потянулся к потускневшей латунной ручке – и замер. В доме что-то шевельнулось. Он услышал дрожащий вздох. Что бы там ни скрывалось, это «что-то» было охвачено волнением. Ему не терпелось, чтобы Кэппи вошел.

– Эй? – Кэппи уловил в собственном голосе страх.

Коснулся ручки пальцами и снова замер.

В памяти вспыхнул образ – наследие бессчетных вечеров, проведенных перед телевизором: Бетт Дэвис из фильма «Что случилось с Бэби Джейн?». Лицо старой ведьмы, густо намазавшей себя белым гримом в омерзительной попытке стать похожей на девочку-куколку. Кривящиеся в усмешке черные губы, а над ними – широко распахнутые глаза.

Кэппи не хотел открывать дверь. Конечно, Дик мог забраться в дом через черный ход, чтобы разыграть папашу. Но что-то в глубине души – лежащее глубже любви к жене и сыну, даже глубже страха, что надрывный кашель может быть первым признаком рака, – что-то в самой сердцевине его естества требовало не открывать дверь.

Однако Кэппи открыл. Он мягко толкнул дверь, и она медленно подалась на древних петлях, распахнулась внутрь.

В глубине дома раздались торопливые удаляющиеся шаги.

Даже в полутьме Кэппи видел, что за дверью никого нет.

Кэппи позволил себе вздох облегчения. Он как раз взялся за ручку, собираясь закрыть дверь и пойти поискать Дика с другой стороны дома, когда мимо внезапно пронесся, дико свистнув в передней, порыв ветра. Кэппи оглянулся через плечо: сильный ветер никак не затронул мир за пределами дома. А в дверном проеме он разбушевался, свист перешел в вой. Кэппи чувствовал, как что-то давит ему в спину, как невидимая рука толкает его вперед, понуждает войти в дом. Он отважился сделать полшага, покрепче упершись ногой в пол, чтобы выстоять в призрачном урагане.

И тут ветер умчался так же стремительно, как и примчался, – взвился вверх по лестнице и пропал. Мгновение спустя в доме вновь царила тишина.

– Пап?

Кэппи вскрикнул и резко повернулся.

Сзади стоял Дик, с молотком в одной руке и ключами от машины – в другой.

– Поехали?

Кэппи пронесся мимо сына, слетел с крыльца, прыгая через две ступеньки.

– Я уже минут двадцать как готов ехать, – огрызнулся он, надеясь, что Дик не станет спрашивать, какого черта он вдруг так расскакался.

– Но а остальное как же? А генератор?

– С остальным завтра разберемся, – отрезал Кэппи.

Черта с два, подумал Кэппи, завтра он пошлет сюда с Диком кого-нибудь из магазина: Рики, может быть, или Клейтона. Сам он сюда не вернется.

Пикап завелся со второй попытки, и вскоре Дик уже вел машину по извилистой грунтовке к шоссе К-10. Маманя Дика, наверное, и вправду уже поставила ужин на стол, но Кэппи не собирался посвящать этот вечер семейным посиделкам. Он хотел одного: добраться до бара на Шестой улице и ужраться в хлам.

Он не сможет рассказать парням в баре, что пережил. Даже Дику рассказать не сможет. Они подумают, что он бредит. А это и вправду бред. Но там, на пороге, Кэппи был готов поклясться, что дом вздохнул.

Глава 6

Воскресенье, 30 октября

Из люка на потолке в полутемную комнату падал луч света. Посередине комнаты стояла деревянная скамья.

Мор прислушалась к звуку своих тихих шагов, эхом отдающихся в бетонных стенах и дальних коридорах. Здесь были и другие люди, они двигались медленно, поглощенные молчаливым созерцанием, но Мор не обращала на них внимания. Она пришла сюда не за вдохновением, как многие другие, а для того, чтобы отключиться, повернуть тумблер в голове и просто… быть.

Сейчас это требовалось ей сильнее, чем когда-либо.

Прогони мысли. Просто существуй. Плыви сквозь пространство. Обратись в ничто.

Центр Гетти появился в Лос-Анджелесе не так давно: он открыл свои двери для посетителей в 1997-м. Пожалуй, именно это в нем больше всего нравилось Мор по сравнению с прочими художественными музеями – у Центра Гетти не было своей истории. Он притворялся таким же древним и почтенным, как экспонаты, выставленные в его стенах. Старая душа в новой оболочке. Здание полагало, что окажет искусству честь, оберегая его, демонстрируя его людям. Оболочка пригласила душу к себе. Однажды оболочка рассыплется, и душа найдет себе новое вместилище.

Душа-паразит.

Мор смотрела, как темные фигуры скользят вдоль стен, уделяя каждому шедевру по тридцать секунд.

Люди-тени. Для Мор они были пустым местом.

Она, как обычно, устроилась на скамье под световым люком и устремила взгляд на свою самую любимую картину в этом музее. Артемизия Джентилески написала «Юдифь, обезглавливающую Олоферна» в начале XVII века. Служанка прижимает злодея Олоферна к постели, пока Юдифь вонзает лезвие меча ему в горло. Он сопротивляется, руки его в отчаянии упираются в подбородок служанки, но та держит крепко. Какой же ужас он, наверное, ощутил, когда пробудился и понял, что его голову отделяют от тела. Какое бессилие. Какую беспомощность.

Мор прищурилась и всмотрелась в кромешную тьму между служанкой и Олоферном. Вовсе не выражение холодного расчета на лицах женщин-убийц возбуждало ее, а эта бездна между двумя борющимися телами. Промежуток, обозначавший мощь женщины сверху, ничтожество мужчины снизу. Мор чувствовала здесь столкновение сил: он отталкивает ее, она удерживает его.

Пересечение наслаждения и боли.

Тьма словно разрасталась перед ней, как космическая черная дыра, затягивала ее в себя, заполняла собой все. Тьма хотела заполучить Мор. Чтобы познать ее. Чтобы поглотить ее.

К Мор подошел мужчина лет пятидесяти с небольшим, прядь волос нелепо зачесана поперек лысины.

– Ти-Кэй Мор? – спросил он, даже не пытаясь скрыть раздражения.

– Да?

– Пэтти попросила сводить вас в запасник, – фыркнул мужчина.

Мор растянула губы, уголки рта почти врезались в скулы. Так могла бы улыбаться змея.

– Ведите, – сказала она.

Мужчина представился Чедом. Без фамилии. Без должности. Мор заключила, что это «шестерка», которую послали присмотреть за работающим в музее писателем. Исходящее от Чеда ядовитое презрение лишь подтверждало эту версию.

Помещение, куда Чед привел Мор, оказалось, вопреки ее ожиданиям, не зловещим подвалом, а светлым научным кабинетом с длинными металлическими столами и мониторами. Они миновали нескольких мужчин и женщин в лабораторных халатах, те проводили Мор любопытными взглядами, кое-кто радушно улыбнулся. Мор шла, глядя прямо перед собой.

– У нас тут две картины импрессионистов на реставрации, если вам вдруг будет интересно, – заметил Чед.

– Я что, похожа на гребаную шестиклассницу, которая пришла с классом посмотреть на кувшинки? – спросила Мор.

Чед бросил на нее взгляд и сощурился:

– Нет, не похожи.

В дальнем конце кабинета один деревянный стол был поставлен перпендикулярно остальным. Его освещала яркая светодиодная лампа на длинном металлическом штативе. А под лампой в мягком белом сиянии лежала на пластиковой подложке глиняная табличка. На ней были грубо выдавлены фигуры: рычащий лев, однорогий козел, летящее насекомое с человеческой головой.

Рядом, прислонившись спиной к стене, стоял охранник в отутюженных черных брюках и белой рубашке. Он краем глаза следил за Мор. Та шагнула к табличке.

Чед предостерегающе вытянул руку, не давая ей идти дальше:

– Смотреть можно отсюда.

– Расслабьтесь, – отрезала Мор. – Я не собираюсь лизать эту хрень.

Она пробежала взглядом по фигурам. В дальнем правом углу была изображена женщина в длинном одеянии с затейливым узором по краю. На голове у нее красовалось нечто вроде украшенной цветами квадратной короны. На затылке лежала закрученная коса. Единственный видимый наблюдателю глаз был широко раскрыт и глядел многозначительно.

Чед кивнул на фигуру:

– Это Кубаба. Она была шумерской царицей…

– Чед, я некоторым образом тороплюсь, – перебила Мор, – так что давайте опустим урок истории.

– Я просто подумал, вы захотите узнать…

– О единственной женщине в Шумерском царском списке? Представительнице Третьей династии Киша? Хозяйке трактира, затем ставшей одной из самых могущественных женщин в мире, а позже – месопотамской богиней, которой во втором веке было посвящено множество культов? Как вам мои познания?

Чед нахмурился. Что-то из сказанного Мор он определенно слышал впервые и теперь боролся с желанием обвинить ее в ошибке. В конце концов он просто осведомился:

– А с чем конкретно мы вам здесь помогаем, мисс Мор?

– Со сбором информации, – пояснила она. – Для книги. Не волнуйтесь, я тут не задержусь. Мне нужно уезжать из города.

– И почему эта табличка так важна для вашей… книги?

Слово «книги» Чед произнес так, словно поверить не мог, что стоявшая перед ним женщина способна произвести нечто подобное.

– Я хотела заглянуть в ее глаз, – сказала Мор.

– В ее глаз?

Не обращая внимания на охранника, Мор наклонилась к табличке. И заглянула в глаз Кубабы.

«Скольких царей она повидала за свою жизнь? – подумала Мор. – Сколько мужчин пытались оспорить ее власть? Сколько хеттов заглядывали в этот глаз так же, как я сейчас, и пытались обрести ее силу через ритуалы, которые придумали сами? Скольким это удалось?»

Чед кашлянул.

– Вы можете идти, Чед. Тут же охранник стоит. Если я попытаюсь утащить вашу табличку, он шибанет меня электрошокером.