– Вот и я не пойму! Она же мне ясно сказала, что все сделает, даже если я уеду, что план – наша общая задача. А теперь получается, что двух из четырех книг вообще нет, их надо делать с нуля, и контракт с автором расторгнут, а нового автора нет. А вторая книга из серии, которая должна была уехать в типографию еще в апреле, отправлена с опозданием и до сих пор не поступила в магазины. Конкуренты рвут рейтинги продаж, а наша одинокая книжка лежит незаметно, на нее никто и не смотрит. И это вместо того, чтобы делать серию!

Сережа, скрестив руки на груди, смотрит на меня с укоризной.

– Да, вот ты еще на меня так посмотри, мало мне Вороны! – не выдержав напора своих эмоций, я вскакиваю из-за стола и начинаю метать тарелки в мойку.

– Ты не так меня поняла, Наташа, – говорит муж с расстановкой. – Тебе нужно уходить оттуда. Немедленно. С этими людьми работать нельзя. Это безумие просто, за такие деньги так убиваться!

– Сереж, ну что ты опять о деньгах! В конце концов, не только же в них дело!

– Ну конечно. Ты просто так, ради собственного удовольствия, растрачиваешь себя на эти книжки. Но это, извини, не жизни спасать. Это просто бумага. А ты посмотри на себя, в каком ты состоянии. И дома обстановка боевая – из-за чего? Из-за твоей начальницы стервы? Я работаю, как вол, я хочу дома отдыхать, а не слушать твои крики…

Я хлопаю дверью спальни так, что зеркало чуть не срывается со стены.

Глотая злые слезы, сижу в темноте, стискиваю пальцы. Конечно, ему все это кажется ерундой, ведь моя зарплата почти ничего не решает в нашем бюджете, а скоро и вовсе перестанет существовать. И на что тогда будет похожа наша семейная жизнь? Я тихо шепчу обрывки своих горестных мыслей, и это постепенно помогает успокоиться.  Снова обнимаю себя, но вместо того, чтобы сосредоточиться на дыхании, непроизвольно тянусь пальцами к безболезненной плотной шишке в правой груди. И снова мне кажется, что откуда-то снизу, из-под поверхности обычной жизни густо звучит страшная тишина…

Глава 4

Мою машину уже отдали знакомому «жучку», чтобы тот продал ее и оформил все документы. В Перми у меня, наверно, будет другой автомобиль, более выносливый и практичный. А пока я езжу на работу на троллейбусе – получается хоть и не так быстро, как за рулем, но зато можно смотреть в окна на весенний, ежегодно молодеющий в мае город.

На маммограмму в клинику меня внезапно решил везти Сережа, который вообще-то всегда занят и к тому же терпеть не может больницы.

– У меня есть время, я потом еще в одно место заскочу, там рядом, – объяснение звучало правдоподобно, хотя, наверно, мне было бы приятнее услышать, что Сережа за меня волнуется. Но может, он и правда ничего не боится, не то, что я.

Я, конечно, уже гуглила и знаю, что бояться есть чего. Проклятая шишка неподвижна – а это верный признак того, что в ней прячется рак. Да я и сама чувствую, что плотный шарик в правой груди чем-то отличается от всего, что было раньше. Раз в месяц грудь набухала и побаливала, иногда в ней можно было нащупать какие-то неопределенные припухлости и уплотнения, но в целом мой четвертый размер – вовсе не источник проблем, а краса и гордость, лучшая часть моей в целом неплохой фигуры. Но эта новая шишка – другая. От нее веет хтонической жутью, я как будто проваливаюсь в страшную молчаливую пустоту каждый раз, когда снова и снова мну ее пальцами. Но может быть, я просто накрутила себя, а все не так страшно? Я записалась на маммограмму в модную платную клинику. Всего в двух остановках от дома онкологический институт, в который приезжают больные со всей России, но идти туда ради банального исследования?  Только врачей отвлекать, они там заняты настоящими больными, а не дамочками с ипохондрией.

– Подождите пока здесь, лифчик не надевайте, только кофточку, – пропела врач, освобождая меня из железных тисков маммографа.

Я быстро натягиваю блузку, а лифчик запихиваю в сумку – огромный баул, с каким ходят все, по Сережиному выражению, «девушки богемных профессий». Выглядываю в соседнее помещение. Врач с невозмутимым видом что-то печатает на клавиатуре компьютера, и не взглянув на меня, делает мягкий жест рукой в сторону противоположной стены:

– Пройдите, пожалуйста, в ту дверь, нужно еще уточнить кое-что.

В затемненном кабинете с кушеткой у аппарата УЗИ сидит пожилой мужчина с внешностью земского доктора: невысокий и плотный, с умным сосредоточенным взглядом за стеклами очков.

– Не волнуйтесь, мы просто еще раз посмотрим, – говорит он ласково, и я, снова сняв блузку, ложусь на кушетку. В голове нет ни одной мысли.

Аппарат попискивает, головка прибора скользит и ерзает по груди… в основном по правой, но потом «земский доктор» долго изучает и левую, потом велит повернуться сначала на один бок, на другой, поднять руки, чтобы он мог поерзать этой штукой по подмышкам. Даже по спине поелозил. Я пытаюсь, но не могу вспомнить, было ли когда-то в моей жизни такое длительное УЗИ.

Наконец, «земский доктор» мягко произносит:

– Мы закончили. Муж с вами?

– Да, он ждет в коридоре, – говорю я быстро, зачем-то вспоминая, что мужем мне Сережа стал всего две недели назад.

– Одевайтесь, пожалуйста, и пригласите его, пусть войдет.

Я сижу в коридоре перед кабинетом и смотрю на большой черно-белый постер: красивая коротко остриженная женщина смотрит прямо на меня, держа перед собой пышный цветок, вроде хризантемы. На соседнем постере она же приложила руки к груди. На третьем – поднесла ладони к лицу в кокетливом жесте. Я просто смотрю на женщину, оглушенная тишиной в голове – там совсем пусто, ни одной мысли.

Дверь в кабинет УЗИ снова открывается, и «земский доктор» жестом приглашает меня войти.

– Наталья Викторовна, к сожалению, я должен сказать, что образование в вашей правой груди внушает серьезные опасения. Это похоже на раковую опухоль. Размер небольшой, около полутора сантиметров. Но необходимо срочно начинать лечение. Вам предстоит операция, и в зависимости от анализов, еще химиотерапия и лучевая.

Я молчу. В глубине души я давно понимала, что это рак. Сейчас я просто получила подтверждение. Я не удивлена, не злюсь и кажется, даже не испугана. Просто меня охватила большая тишина.

– Вы уверены? Ведь бывают доброкачественные опухоли, – спрашивает Сережа. Он тоже говорит тише обычного.

– К сожалению, я уверен. Перепутать сложно. У злокачественных опухолей очень характерные рваные края, видите? – врач указывает на экран аппарата УЗИ, где застыла картинка моего обследования. – Опухоль как будто вгрызается в окружающие ткани. Но конечно, нужно делать биопсию, чтобы уточнить морфологию. От этого зависит вся дальнейшая тактика.

Я, наконец, открываю рот:

– Биопсию можно сделать у вас?

Врач разворачивается всем телом и очень внимательно смотрит мне в лицо:

– Можно, но я бы вам советовал не тратить на это время. Оно драгоценно. Лучше сразу обратиться туда, где вы планируете лечиться, – поскольку я никак не реагирую на его слова, он снова обращается к Сереже. – В нашей клинике это невозможно, мы не лечим онкологические заболевания. Проще всего пойти в онкодиспансер по месту жительства, там сейчас все процессы налажены, вас быстро начнут лечить по мировым протоколам. Рак груди – очень исследованная болезнь, врачи умеют его лечить. Главное, начинайте немедленно.

Сережа кивает на его последние реплики, а я снова подаю голос:

– Но я прописана в другом городе… – много поколений женщин до меня выживали в нечеловеческих условиях. Эта неожиданная практичность, кажется, говорит во мне их голосами.

– Чтобы лечиться по ОМС, нужно иметь прописку в Москве. Возможно, у вас какие-то знакомства найдутся? Платно можно обратиться вот сюда, – он быстро роется в письменном приборе и достает небольшую бумажку, протягивает Сереже. – Но, конечно, бюджет может оказаться очень большим, это зависит и от типа опухоли…

– То есть вы уверены, что это рак? – снова переспрашивает Сережа, и я вдруг чувствую страшную злость. Он так и будет спрашивать, пока ему не скажу то, что он мечтает услышать?

Но «земский доктор» реагирует спокойно.

– Да, к сожалению, весь мой опыт говорит за это, – он разводит руками и делает шаг в направлении к двери. Все вместе мы выходим в коридор, где с трех постеров смотрит в пространство красивая черно-белая женщина с цветком.

«Рас-троенная, – думаю я, – едина в трех лицах. Или триединая, как тут правильнее выразиться?»

– Не теряйте времени, прошу вас, – еще раз говорит, пожимая Сережину руку, нахмуренный доктор, и обращается ко мне. – Вы не хотите принять успокоительное?

Я отрицательно качаю головой и, не попрощавшись, иду по белому коридору к выходу.

***

Я сижу на пассажирском сиденье Сережиного джипа. Не плачу, не смеюсь, ничего не говорю. Слышу, как тяжело и часто дышит мой муж. Слышу его голос:

– Хочешь, поедем домой?

– Нет, зачем. У тебя же были какие-то дела…

– Можем заехать туда вместе, да? – он очень старается быть заботливым и поэтому выглядит неуверенно. Взрослые люди всегда так выглядят, когда сильно стараются. – Ты можешь сходить со мной, у меня там дел на пять минут.

– Не надо, я посижу в машине, – механическим голосом отвечаю я.

Пока его нет, я чувствую, как по лицу начинают бежать слезы. Они теплые и противные, я не мешаю им скатываться к подбородку и падать на блузку. Нос подтекает, я шмыгаю им и лезу в свою бездонную сумку, чтобы найти бумажные платочки. Тихо подвывая, сжимаю в руке некстати попавшийся лифчик. С какой радостью я его выбирала, представляла Сережкину реакцию на новые кружева. А потом надевала эту красоту на то, что теперь меня убьет. Слезы продолжают капать, я вытираю мокрый нос рукавом и не замечаю, как возвращается Сережа. Он открывает дверь с моей стороны и молча тянется меня обнять. Я не отвечаю на порыв, только хлюпаю носом, а руки безвольно висят вдоль тела. У меня нет сил. Совершенно нет сил. Сережа пытается меня поцеловать, но я мотаю головой отрицательно, и он с коротким яростным стоном закрывает дверь машины с моей стороны. Садится на водительское место.

– У меня все хорошо, все успел. Осталось собрать вещи, и можно выезжать в Пермь, – говорит он в воздух перед собой, выводя машину со стоянки.

– Выезжать в Пермь? – неожиданно яростно кричу я. – В Пермь?! Ты что, вообще не слышал, что мне сказал врач?

– Мало ли, что он сказал. Биопсии еще не было. Они постоянно ошибаются.

– Ошибаются… – шепчу, мгновенно потеряв все силы. Словно это не я кричала минуту назад.

Глава 5

Так проходят два выходных. В субботу мы собираем вещи, которые Сережа хочет отправить в фургоне или увезти с собой. Пакуем чемоданы, складываем коробки. Отделяем его от моего – мои вещи пока остаются в Москве. Я то работаю споро, как ходящая по кругу лошадка, то вдруг, всхлипнув, падаю, как подкошенная, на ближайший стул и начинаю плакать – долго, отчаянно, совсем без слов. Сил у меня сразу стало очень мало: воцарившаяся внутри тишина пожирает всю энергию. Теперь она похожа на глубокую яму, на дне которой смерть. Прямо внутри моего тела – смерть.

В воскресенье мы едем к маме. Я не смогла бы рассказать ей о диагнозе, но Сережа решил, что это обязательно нужно сделать. Мама сказала только:

– Все понятно. Приезжайте.

Мама и сама живет «с онкологией». Уже восемь лет прошло, как несколько тяжелых операций изменили мамину внешность и весь образ жизни. Это похоже на ДТП – ты входишь в кабинет врача из своей нормальной жизни, а спустя всего несколько минут все бесповоротно меняется. Смерть смотрит в твое лицо, и отвернуться не получится. У мамы была опухоль во рту, ей чуть не отняли нижнюю челюсть вместе с языком. Я только один раз рассказала Сереже, как болела мама, и он попросил меня больше так не делать никогда.