Мешков было много, но ладно, с мешками Стася справится, в конце концов, разгрузкой она в аптеке одна занималась, потому как заведующей не с руки ящики таскать, у Никитичны спина, а водители, они разгружать не обязаны.

Справится.

Но…

– Во-первых, – сказала себе Стася строго, пытаясь этой строгостью унять нервную дрожь и панику, которая грозила вновь захлестнуть ее, что обернулось бы истерикой и слезами, а кому это надо? Никому. – Во-первых, надо понять, где здесь погреб. Или ящик. Или… в чем тут продукты хранят?

Бес лениво поднялся, кончик хвоста его качнулся влево, потом вправо, после чего кот решительным шагом направился к дальнему углу. Просочившись меж двух шкафов, которые, казалось, стояли до того плотно, что меж ними и вилка не упадет, не то чтобы взрослый кот протиснется, он требовательно заорал.

– Думаешь, там? – Стася вытерла ладошкой глаз, убеждая себя, что плакать не станет, хватит, уже наревелась за первые дни. – Я шкаф точно не сдвину…

Огромный, едва ли не под потолок – а местные потолки разительно отличались от привычных Стасе – он был сделан из дерева, причем толстого, украшен инкрустацией, забит столовым серебром и фарфором… в общем, двигать этот шкаф однозначно казалось плохой идеей.

И второй ему вполне соответствовал.

Но…

Из щели показалась кошачья голова, и рев повторился. Орать Бес умел, это его умение стоило Стасе изрядных нервов, особенно потом, когда котенок слегка подрос и осознал, что жизнь его изменилась и явно к лучшему.

– Иду, – вздохнула Стася, поскольку отказаться от высокой чести пролезть между шкафами было невозможно. Если Бес принимал решение, то Стасе оставалось лишь исполнять его.

Она подошла к шкафу и ткнула в него пальцем, убеждаясь, что шкаф твердый.

И стоит крепко.

Вон, резные ножки упираются в камень, можно сказать, в этот самый камень вросли. А щель между шкафами имелась.

– И что? – спросила она, пытаясь понять, сумеет ли протиснуться. – Даже если я пролезу, то… это, это в конце концов неудобно! И мешки не пройдут.

Кот поглядел с укоризной.

– Ладно… я попробую, – Стася прижалась к теплой поверхности дерева и изо всех сил втянула живот, впрочем, скорее для самоуспокоения, чем и вправду из необходимости. Щель была узкой, а Стася… это кошки обладают удивительной способностью просачиваться в самые узкие щели.

Стася не кошка.

Стася человек.

И… все-таки у нее вышло. Сперва исчезло давящее чувство, то самое, когда кажется, что тебя того и гляди расплющит двумя шкафами, а потом и шкаф пропал.

Стася даже моргнула.

Точно.

Пропал.

Вот стоял тут, такой весь из себя солидный, что и подойти-то страшно, отгораживался от мира инкрустированными дверцами, защищая хрупкое свое содержимое, а потом взял и пропал.

– И… что это было? – осведомилась Стася, присев. Она потерла каменную плиту, пытаясь убедить себя, что видит на ней следы ножек. Должна видеть. Но камень был равномерно-грязным, никаких пятен, никаких потеков.

Бес фыркнул.

– Ведьма, – раздалось сзади с упреком, и стало вдруг совестно-совестно. Со Стасей такое и прежде приключалось, а тут… мало того, что влезла в чужой дом, да не одна, а с кошачьим выводком, так еще и шкаф исчезла.

– Это не я! – сказала Стася торопливо и руки за спину спрятала.

– Это я, – согласился господин Евдоким неожиданно довольным тоном. И рукой взмахнул. Взлетело кипенное кружево, чтобы раствориться в воздухе, а господин Евдоким соизволил материализоваться в другом месте. Стася же вяло подумала, что уже не вздрагивает от этих вот перемещений и, кажется, вовсе привыкать начала.

Ну а что ей еще остается.

– И что это было? – спросила она, усаживаясь на пол. Господин Евдоким нахмурился. Наверное, в том его мире, который существовал еще до появления Стаси и вполне себе уживался, что с бархатными платьями, что с нижними юбками и корсетами, воспитанные девицы на полах не рассаживались.

Но Стася устала.

И сегодня. И вообще.

От всего этого…

– Это был защитный полог, – господин Евдоким заложил руки за спину. И сейчас, пребывая в тени, он выглядел вполне плотным.

Если не приглядываться.

Стася решила не приглядываться. В конце концов, так можно представить, что разговаривает она с нормальным человеком, а не…

…в той, прошлой жизни, она не верила в существование призраков. Да и к иным мирам относилась не то чтобы скептически, просто тема эта казалась ей несущественной, далекой.

Зачем, спрашивается?

– И не простой, но с элементами отвлечения внимания, – господин Евдоким поднял руку и пальцем ткнул в потолок. – Обыкновенный человек к этому шкафу и приближаться не стал бы, он бы, возможно, вовсе не обратил бы на него внимания.

Стася вздохнула.

Вот как можно не обратить внимания на эту… бандурину?

Хотя… в кухне, где уместилась бы вся ее однокомнатная квартирка, включая совмещенный санузел и лоджию с застеклением, а еще кусок лестничной площадки, шкаф не сказать, чтобы так уж сильно в глаза бросался.

– А ты заметила. И разрушила полог.

– Это не я!

– Ведьма, – господин Евдоким укоризненно покачал головой. – Отрицание собственной сути не делает тебе чести.

– Да не ведьма я! – Стася всхлипнула.

– А кто?

Он застыл этаким изваянием, местами размытым, но полным укоризны.

– Дура, – призналась Стася. – Дура обыкновенная…

Глава 4 В которой продолжается сказ о нелегком ведьминском бытии

…и всякому известно, что чем тощее ведьма, тем она злопакостней. А потому баба, которая в себе не прибавляет, либо норовиста да зла, а потому к семейной жизни непригодна, либо ведьма по истинной своей натуре. Верно тебе говорю, что в жизни надобно избегать злых собак и тощих баб, ибо ни от одних, ни от других пользы не будет, а лишь вред один.

Рассуждения о жизни почтенного Вильгельма Твиста, кабатчика и просто хорошего человека, трижды счастливо женатого.

Когда все в очередной раз изменилось в той тихой и в целом, как Стася сейчас понимала, неплохой ее жизни? Когда Анна Егоровна объявила о своем уходе? О том, что она решила-таки ответить согласием на предложение старого друга и теперь эмигрирует в Штаты? И прощаясь с аптекой желает всем, кто в ней остается, удачи?

То ли желала не от души, то ли просто… не сбылось?

Новая заведующая, представленная неделю спустя, посмотрела на Стасю так, что стало очевидно: пора искать другое место.

– Ишь, вызверилась, – с сожалением произнесла Никитична. – Небось, своих перетянет… сперва меня спровадит на пенсию, а там и за тебя возьмется.

И оказалась права.

Сама-то она ушла с легкостью, благо, давно собиралась, дочери звали то ли с внуками помогать, то ли уже с правнуками – Стася до конца и не поняла. Главное, что после ухода Никитичны работать стало совсем невыносимо. Вдруг все разладилось, будто и без постороннего участия, но…

…пара нечаянных опозданий, на которые прежде закрывали глаза, обернулись выговором.

…беспорядок на рабочем месте.

…несоответствующее корпоративным нормам поведение. Хамство посетителям, которого не было, но как доказать? И в конце концов, недостача.

– Либо пишешь по своему желанию, – сказали Стасе. – Или пойдешь по статье со штрафами в придачу.

Она и написала.

И ушла.

И… и тогда, пожалуй, и поняла, что устроиться в другое место не выйдет. Город небольшой, аптек в нем немного, и везде-то места заняты. Переезжать? Но куда и зачем? Здесь у Стаси по крайней мере квартира имеется. И ученики, которых пусть немного, но на еду хватит.

Она ведь неприхотливая.

Фриланс опять же. Клиентов у нее вновь же, не сказать, чтобы много, но если постараться… а она постарается. И старалась. Получалось не сказать, чтобы совсем отлично, но… Стася и вправду была неприхотлива.

Так и жила.

День за днем, ночь за ночью, бесцельно и без особого смысла.

Матушка появилась поздней весной. Кажется, только-только зацвели тополя и город наполнили белесые клубы тополиного пуха. Он летел в окна, собирался на подоконниках, прилипал к стеклу. Он пробирался в квартиру вместе с городской пылью, но Стася отчего-то радовалась.

Как есть дура.

– Здравствуй, – сказала матушка, когда Стася открыла дверь. Пришла она без предупреждения и приглашения, и Стася сразу поняла, что вовсе не за тем, чтобы помириться.

Да и… они ведь не ссорились, если подумать.

– Здравствуй, – ответила Стася.

А Бес выгнул спину и заурчал предупреждающе.

– Запри его где-нибудь, – велела матушка, оглядываясь. – Какое убожество… ты бы хоть ремонт сделала.

Стася тоже огляделась, только сейчас замечая, что и вправду квартира ее изменилась, сделавшись будто теснее, темнее.

Неопрятней.

И вовсе не потому, что Стася не убирается, нет. Она аккуратная. И Бес порядок любит, но вот… обои выцвели, кое-где и отклеились. Мебель слегка рассохлась, как это бывает.

Половички старые.

И само это жилье тоже старое.

– Впрочем, ты всегда была бестолковой, – матушка сама прошла в комнату. Бес следовал за ней, не спуская с нее желтых внимательных глаз. Он выгнул спину и хвост поднял, распушив, но больше не урчал, смотрел с явною опаской. – И вот результат…

– Что тебе нужно?

Стася не сомневалась, что необходимость была, потому как иначе матушка в жизни бы не явилась сюда.

– Твое согласие на продажу дома.

– Какого дома? – Стася нахмурилась.

– Моей матушки, чтоб ей… – мать поморщилась и помахала перед носом платком. – Господи, зачем тебе эта зверюга? От нее воняет!

Вот это было ложью. Бес всегда отличался чистоплотностью, и теперь от возмущения фыркнул даже, а после открыл рот и издал тонкий жалобный звук.

– И орет опять же… ладно, это формальность. Бумаги я принесла, – матушка вытащила из сумочки бумаги. – От тебя нужно только подписать.

– Дом? – повторила Стася.

– Дом, дом… господи, ты еще и соображаешь туго? Пьешь? Употребляешь?

Стася замотала головой.

– Значит, просто тупая. Я говорила Коленьке, что нет смысла с тобой возиться. Надо было замуж выдать и все… но нет, он был таким же упрямым, как ты. И вот что получилось.

Ее губы нервно дернулись.

– Бабушкин дом? – Стася потянулась к бумагам и осторожно взяла их. – Мое согласие?

– Она оставила завещание, – матушка скривилась. – Будто эти развалины кому-то да нужны. Мне повезло, что их вообще согласились снять…

Завещание?

Дом?

Место, где Стася росла и была счастлива? Она вдруг вспомнила это ощущение света и тепла, бесконечного безбрежного счастья, когда наперед известно, что все-то будет хорошо, что иначе и невозможно.

Старая ива за забором.

Тонкие желтые ветки ее.

И вишни, которые вызревали темными, черными почти. Стася забиралась на дерево и, устроившись в развилке, рвала их и ела, слушая возмущенные голоса скворцов, полагавших, что вишня принадлежит им.

– Ты сдавала дом?

– А что нужно было делать? – удивилась матушка. – Его хотят купить и цену дают нормальную, но мне сказали, что без твоего согласия не обойтись…

Продать.

Он ведь небольшой. Две комнаты всего и кухонька. Печь, которую бабушка растапливала даже летом, потому что настоящий хлеб получался только в ней, а магазинный она не признавала. Скрипящие полы. И чердак, где сохли травы и колбасы, и потому пахло там волшебно.

– …я согласна уступить тебе треть суммы, это хорошее предложение, хотя очевидно, что ты…

– Нет, – Стася сжала документы. – Я не буду его продавать! Не буду и все… и тебе не позволю!

– Неблагодарная, – матушка не стала кричать, но укоризненно покачала головой. – После всего, что мы для тебя сделали? Да Коленька в гробу переворачивается, наверное…

Она всхлипнула, но плакать не стала.