– Лидия! Поди и завари мне в кухне кофию… – говорит, в свою очередь, мать. – Кофеишку с горя от такой дочери напиться, что ли…

Девочка выставляет матери язык.

– В лавочку не отпускаете, так и кофию вам заваривать не хочу, – отвечает девочка.

– Ах ты мерзкая! – восклицает мать. – Ну, уж только счастлив твой Бог, что мне с места подняться лень, а поймала бы я тебя за косу, так показала бы я тебе! Дуня! Натрепли Лидии уши.

– Вот еще что выдумали! Нешто я вам в палачи досталась? Деритесь сами, коли вам такие пейзажи нравятся.

– Уж кабы мне не лень, давно бы я и тебя поколотила. А лень мне.

Опять пауза. Старшая дочка встала с места, сбросила с себя блузу и начала надевать платье.

– Куда ты? – спросила мать.

– Одурь взяла. Пойду по Гостиному двору помотаюсь. Авось знакомых офицеров из благородного собрания увижу. Билетик у них на танцевальный вечер попрошу.

– Дунька! Не смей уходить…

– А вы дорогу загородите. Что так-то кричать?

– Лидька, запри дверь на лестницу и принеси мне ключ!

– Э-э…

Девочка показала матери язык.

– Ну что ж это такое! – всплеснула руками мать. – Завтра же я тебя, Лидька, в модный магазин в ученье за твое ослушание…

– А я сбегу от хозяйки.

– Сбежишь, так выпорют.

– А я утоплюсь.

Старшая дочь подошла к матери, одетая в пальто и шляпку, сделала ей ручкой и сказала:

– О ревуар, до приятного разговора.

– Не смей! – кричала мать.

– Офицерам-то от вас кланяться, что ли?

– Дунька!

Но старшая дочь была уже на лестнице.

Именины старшего дворника

Николин день. Вечер. Старший дворник Николай Данилов справляет «престол» по деревне и день своего ангела. Небольшая комната, треть которой занята русской печкой, переполнена гостями. За ситцевым пологом, на кровати попискивают сложенные туда грудные ребята, принесенные с собой гостьями. Сама дворничиха тоже с грудным ребенком у груди. В ее распоряжении только правая рука; ею она наливает гостям в рюмки и стаканы водку и пиво. Упрашивая, чтоб пили, дворничиха то и дело восклицает:

– По рукам, по ногам связал меня ребенок! У людей младенцы как младенцы, лежат себе смирнехонько на постели да покрякивают, а у меня из рук выпустить нельзя. Как положишь, так и заорет благим матом. Кушайте, гости дорогие, груздочков-то да рыжичков… Грибки отменные. Это мелочной лавочник Данилычу взаместо чашки именинной поклонился.

– Да попробуй ты попоить ребенка-то водкой – он и уснет, – советует городовиха, толстая, в чепчике с помятыми лентами и цветами. – Намочи булку вином да в соску – и распречудесное дело.

– А и то попробовать, – соглашается дворничиха. – Верите ли, ведь смучил он меня. Не идет от груди, да и что ты хочешь.

Гости сидят за столом, уставленным питиями и яствами. Тут пирог с капустой и пирог с черничным вареньем, на тарелках соленые грибы, селедка, мятные пряники и мармелад. Стол и подоконник уставлены бутылками пива и водки. На почетном месте, под образами, сидит городовой, рядом швейцар в ливрее. Подалее два лакея во фраках и белых жилетах играют на медные деньги в орлянку. Какие-то две бабы возятся около самовара, раздувая его хозяйским сапогом. У окна приютился солдат в гвардейском мундире нараспашку, плюет в колки гитары и налаживает струны. Тут же повар с поварихой. Повар лезет через стол к городовому и говорит:

– Емельян Трифоныч… Я так полагаю, что господа теперича ни шиша не стоят… Купцы главное… Как вы чувствуете?

– Купец на первом планте – это действительно, – отвечает городовой. – Теперича барин обнищал. Он только одни неприятности может делать.

– Правильно, – подхватывает дворник. – Барину нониче грош цена. Возьмем праздник – Новый год… Купец – три рубля, а барин на полтине норовить объехать.

– Лучше купца и содержанки на этот счет нет… – прибавляет швейцар. – Кабы у меня по лестнице одни купцы с содержанками жили, то и умирать не надо.

– Постой… – возвышает голос городовой. – Окромя всего прочего, барин кляузе заводка… Из-за них вся интрига… Теперича, ежели взять мирового судью… В каких смыслах у него разборка дел?.. Все господа судятся… Не будь барина – спокой. Офицер тоже нашего брата много тревожит.

– Емельян Трифоныч… Позвольте… Кабы мастеровой народ уничтожили – вот где спокой-то бы был.

– За что на нас такая критика? – послышался пьяный голос около печки, где на лавке полулежал, уткнувшись головой в баранью чуйку и шапку, пиджак с всклокоченной головой. – Коли я столяр, какую такую вы имеете праву?..

– Лежи, лежи, коли уже вино подкосило! – крикнула баба, суетившаяся около самовара, и погрозила кулаком.

– Нет, ты постой… Мастерового человека я не согласен, потому… Петр Великий как любил мастерового человека!

– Верно, верно… От мастерового человека больших препон нет, – согласился городовой. – Мастеровому человеку вдарил по шее – он и молчит. Забунтовал – волоки его в участок.

– Однако ты, брат, участок, иди-ка к себе на угол становиться, – напоминала городовому городовиха. – Сейчас пристав пойдет в обход.

– Врешь… Пристав еще через час… Вот ежели околоточный – так и тот у портерщика на именинах.

– Смотри, Емельян Трифоныч, будет тебе нахлобучка.

– Дура! Да нешто я не мог с поста за подозрительным человеком во двор зайти? Вот и вся механика…

– Врешь, врешь… Коли подозрительный человек во двор вошел – твоя обязанность к дворнику звониться. Иди, иди… А то Николин день, на улице столько пьяных, а ты…

– Иду, иду… Вот пристала-то словно банный лист… – поднялся с места городовой.

– Не пущу, не пущу без чаю с ромом… – заговорил дворник.

– Чудак-человек! Да ведь я приду потом… Пристав пройдет, я и приду… Без четверти в девять он на нашем угле бывает, ну а вот теперь четверть девятого… Прощай… Компании почтение.

– Господин городовой! Дайте с руки хоть копейку полицейского счастья, – сказал один из лакеев. – Говорят, полицейское не горит, не тонет! Совсем проигрался. На отыгрыш прошу.

– Получай две копейки.

– Мерси… Отыграюсь – пара пива за мной.

Солдат настроил гитару, заиграл и запел:

Ни папаши, ни мамаши,
Нету дома никого,
Нету дома никого,
Полезай скорей в окно.

Пьяный лежал в углу и вдруг заорал совсем не в такт:

– Пропадай моя телега, все четыре колеса!

– Тише ты, полоумный! Чего ты деликатность-то портишь! – крикнула на него баба.

– Мастерового человека обидели – не могу.

Дворник и швейцар провожали городового к дверям.

Распахнулась дверь на лестницу, и холодный воздух, ворвавшись в тепло, клубами закрутился по комнате.

– Действительно, купец теперь выше всякого графа стал, – все еще продолжал разговор дворник. – Вот у нас по угловой лестнице… Граф Дербадовский занимает квартиру в пять комнат и по рублю в праздник дворникам дает, а под ним купец Разносов в двенадцати комнатах существует – и синицу отваливает; так кто выше-то: граф или купец?

– Емельян Трифоныч!.. Вернешься сюда опять, так захвати из фруктовой лавки Николаю Данилычу в именинное поднесение виноградцу! – кричала городовому городовиха.

В дверях показалась кухарка. Она держала в руках форму заливного.

– Люди из гостей, а мы в гости… – затараторила она. – Уж извините, Николай Данилыч, раньше и управиться не могла. – Ведь у нас хозяева совсем подлецы… чем больше у Бога праздник, тем хозяйка больше стряпни по кухне заказывает. С ангелом! Вот уж это вам позвольте взаместо чайной чашки в день именин. Формочку рыбки заливной… Самые лучшие кусочки отобрала и залила.

– Да не студите вы комнату-то! Ребят простудите! – кричала дворничиха и начала целоваться с кухаркой.

За кухаркой ввалилась горничная с завитками на лбу и в шелковом платье.

– Фу! Как здесь накурено-то! Словно немецкий клуб! – возгласила она. – С ангелом, Николай Данилыч… А вас с именинником…

Скинь мантилью, ангел милый,
И явись как Божий день… —

запел солдат.

– Это вы мне? Мерси вас, – сказала горничная, сняла платок с плеч и села.

В Варварин день

Утро 4 декабря. Шурча шелковой юбкой платья, только что вернулась домой от ранней обедни купеческая жена Варвара Федуловна Люнючева. В руках она держала просвиру.

– Бог милости прислал… – сказала она встретившему ее мужу.

– С ангелом… – проговорил муж, чмокнул жену в щеку и подставил ей свою щеку.

– Можешь ты себе представить: как ни билась, а ведь пришлось батюшку отца Кирилла вечером к себе позвать! Подхожу после молебна к кресту приложиться, а он подает мне просвиру и поздравляет с ангелом. Подает просвиру, а сам говорит: «Приду, приду, беспременно приду вечерком после всенощной у именинницы по маленькой сразиться». Что тут делать? Ну, разумеется, сейчас: «Милости просим, батюшка»… Ведь не сказать же: нет, мол, не приходите.

Муж почесал затылок.

– Делать нечего, надо будет посылать на садок за мороженым судаком, – сказал он. – Отварить его к ужину, что ли… Ох, не по нынешним временам гостей-то звать! Судаки-то вон гдовские восемнадцать копеек за фунт.

– Так меня этот отец Кирилл расстроил, так расстроил… – говорила жена. – Ведь на одном судаке не отъедешь. Надо леща чиненого жарить.

– Вот тебе, Варвара Федуловна, тут на платье двадцать аршин, – подал муж пакет. – Материйка-то она немного позавалявшись, даже чуточку мышами погрызена, но у своей-то именинницы сойдет. Не хотел ничего тебе дарить по нынешним тугим временам, да так уж… Все равно в лавке пришлось бы этот остаток за ничто продать…

– Ведь и Катерину Петровну с мужем пришлось позвать на чашку чаю… – прибавила хозяйка. – И он, и она были у ранней обедни. Дочка у них, Варенька – именинница, так причащали. Вместе и ко кресту прикладывались. Я отцу-то Кириллу говорю: «Милости просим», а она сзади стоит. Ну и ее пришлось позвать.

– Ну, уж это напрасно. Отец духовный – еще туда-сюда… А посторонних-то лиц зачем же приглашать?

– Да я, собственно, из-за мужа Катерины Петровны. Кто же иначе с отцом Кириллом в преферанс-то будет играть? Ты да отец Кирилл. Вдвоем нельзя… А вот теперь третий – Варсонофий Степаныч.

– Матушка, да ведь мы никого не хотели звать, а ты вдруг… Икра-то паюсная вон – рубль сорок копеек… Брал за рубль двадцать, а теперь рубль сорок.

– Для Катерины Петровны надо будет хоть яблок и винограду на десерт купить. Кроме того, она ром от живота пьет, – сказала жена.

– Ну, вот видишь… Ром, виноград, яблоки… Эх! – вздохнул муж.

– Пойдем чай-то пить. Чего уж тут!.. Именинница без расходов не бывает.

В столовой встретилась кухарка. Она несла сладкий пирог.

– От Глеба Иваныча Густомесова прислали. Кланяются и поздравляют с ангелом.

– Ну вот и этот!.. – воскликнул хозяин. – Неужели и его звать вечером?

– Пирог от него берем, так уж, само собой, пригласить надо, – отвечала именинница.

– Там посланный от Глеба Иваныча дожидается, – сказала кухарка.

Хозяйка выскочила в кухню. Стоял дворник.

– Кланяйся, благодари и проси Глеба Иваныча и Еликониду Гавриловну к нам вечером чаю откушать. Запросто, мол, никого не будет… – говорила хозяйка посланному.

Дворник переминался с ноги на ногу, вопросительно глядел и чесал затылок.

– На чаек, что ли? С Васильевского острова шел, сударыня.

– Мирон Мироныч… Дай мне двугривенный. Дворнику Глеба Иваныча на чай надо дать!.. – крикнула хозяйка мужу.

– О, чтоб вас!.. И хозяев в гости зови, и дворникам их на чай давай! Возьми.

Хозяйка вернулась из кухни.

– Ну, теперь, по крайней мере, вас будет четверо для преферанса, – сказала она мужу. – Ты, отец Кирилл, Глеб Иваныч и муж Катерины Петровны. Я Глеба-то Иваныча с супругой звала. Нельзя звать мужа и не звать жену.

– Да ведь уж это пять человек, а мы не хотели никого звать.