* * *

Центр встретил меня суетой и ярким слепящим светом. Я почти почувствовала сожаление, оставляя безмолвную и величественную Стужу позади. Вурра и меня обступили механикёры. Кто-то хлопал меня по плечу, кто-то смеялся, кто-то что-то говорил… Все звуки долетали до меня издалека. Я позволила течению центра подхватить меня и понести в нужную сторону – туда, где охотники переодевались, мылись, лечились, становясь из тех, кем они были в Стуже, теми, кто мог выйти в Химмельборг и притвориться частью его повседневности.

Кропарь Лил встретила меня в кабинке, охая и бормоча, – я не слушала. В глазах у меня всё ещё белела ледяная взвесь, в ушах стучал ток собственной крови. Эликсиры рассасывались, исчезали – на их месте растекалась холодная пустота.

Стужа пела… Всё ещё пела во мне.

Лил что-то спросила – я не ответила. Руку обожгло болью под её пальцами – и я отстранённо подумала, что успела. Плоть не потеряла чувствительность – а значит, прореха в струде не стоила мне части руки.

– Мы закончим сами.

На пороге кабинки стоял Эрик Стром. Его волосы были влажными – он зачесал их так, чтобы они закрывали изуродованное ухо – и уже был одет для выхода в город: чёрный камзол, рубашка, штаны, заправленные в высокие сапоги.

Лил послушно проскользнула мимо него. Его появление здесь было против правил – но никто не спорил с одним из Десяти.

Стром, не щадя чистых штанов, опустился на колени рядом с низкой скамьёй, на которой я сидела, и внимательно осмотрел мою руку. Струд с меня уже сняли, и после душа я была в одной тонкой белой рубашке. Под его взглядом мне стало холодно – я почувствовала себя куда более беззащитной, чем в Стуже.

– Нужно быть осторожнее, – мягко сказал он, зачерпывая немного зелёной мази с острым запахом из одной из баночек, оставленных кропарём. – Ты была недостаточно быстрой – и вот результат. – Его пальцы втирали мазь в обмороженное место сильно, без жалости, и я стиснула зубы, чтобы не издать ни звука – но всё равно не удержалась, тихо зашипела от боли, и Стром остановился.

– Мне уже можно продолжать?

Я кивнула, и мазь опять обожгла мне плечо.

– Я была быстрой. Просто вурр оказался быстрее… – Собственный голос показался чужим.

– Это и называется «была недостаточно быстрой». – Он убрал зелёную мазь и взял новую, прозрачную, густую. Её прикосновения после той, первой, были почти приятны и холодили кожу. – Сейчас станет легче.

– Я в порядке.

– Само собой. – Его пальцы двигались теперь по-новому – почти ласково, утешающе. По коже пробежали мурашки. – Помнишь, какой совет я дал тебе перед первым выходом в Стужу?

– «Не дай Стуже тебя очаровать».

– Верно. Я говорил, что рано или поздно наступит момент, когда ты почувствуешь себя уверенно… И что именно тогда тебе нужно стать ещё осторожнее. Этот момент настал, Хальсон. Не забывай об этом. – Его пальцы мягко двигались по кругу, и теперь обмороженная кожа не чувствовала ничего, зато вокруг неё волнами расходился жар. Мне хотелось попросить его, чтобы он убрал руку – или чтобы никогда не убирал её.

Но он, разумеется, убрал – и рука тут же заболела опять, как будто именно прикосновения моего ястреба, а не прозрачная мазь, врачевали рану.

– Одевайся. Мы опаздываем.

– Значит, ты всё же пойдёшь со мной?

– Я же обещал. Но подарок отдам позже, хорошо? Не успеваю заехать домой.

Я вспыхнула:

– Это необязательно. – Меньше всего мне хотелось, чтобы Эрик Стром подумал, что я пригласила его ради подарка.

– Само собой, обязательно. Или в Ильморе дни рождения празднуют как-то иначе?

– Девочки будут рады тебя видеть, – сказала я, не слишком ловко пытаясь сменить тему, и Стром хмыкнул:

– Когда Ласси увидела меня близко в первый раз, она расплакалась.

– С тех пор она сделала большие успехи.

– Безусловно. Один раз я даже поймал на себе её взгляд.

Мы болтали как ни в чём ни бывало, – потому что приятно было просто говорить ни о чём, наполняясь чем-то тёплым, живым, человеческим, чувствуя, как из тебя постепенно вытекает Стужа… А ещё потому, что стены моей кабинки – как и других – были украшены хаарьими ушами, истрёпанными по краям. Уши слабо трепетали при звуках голоса.

– Куда идём? – спросил Стром, когда я переоделась и вышла из кабинки.

– В «Валовый фонтан».

– Прекрасное место для праздника.

Кажется, Эрик Стром относился к дням рождения серьёзнее, чем я. Может быть, стоило захватить с собой что-то нарядное. Но форма препаратора мне нравилась. Чёрный и белый, простые линии и минимум украшений – вышивки в виде путеводной звезды, символа охотников, не в счёт. Я провозилась в кабинке дольше обычного, заплетая четыре косы и укладывая их вокруг головы.

– Хорошо. Мне нужно кое-что ещё сделать, но я быстро тебя догоню. – Теперь, убедившись в том, что никто не подслушает наш разговор, он наклонился ближе и тихо сказал: – Я нашёл кое-что новое. Думаю, мы совсем близко.

Глядя ему вслед, я думала, чего во мне больше – радости от его слов или досады от того, что даже в день рождения он не давал мне забыть о том, что нам предстояло.

С другой стороны, зная Строма, можно было предположить, что он хотел только порадовать меня новой зацепкой.

В конце концов, почти все наши вечера были теперь заняты дневником Гасси. Поначалу мне трудно было справиться с тем, что кто-то другой – даже Эрик, – не знавший Гасси, прикасается к этим страницам. Но ястреб старался пропускать все фрагменты, имеющие отношение к нашему с Гасси общему детству – а если не успевал перестать читать вовремя, после никогда не говорил о прочитанном.

Мне хотелось верить, что он проявлял уважение к моему прошлому… И я старательно гнала мысли о том, что оно, быть может, просто не слишком интересует его – особенно по сравнению с возможностью вычислить координаты Сердца Стужи.

Чем больше мы читали, тем больше убеждались в том, что Стужа действительно говорила с Гасси. Наверное, ему непросто было поверить в это – и не раз он писал о том, что боится сойти с ума. Гасси верил в науку, разум – терзавшие его сны, наполненные звёздным небом, так похожим по описанию на то, что сияло в Стуже над нашими головами, и таинственными шёпотами, что, должно быть, мучили его и сбивали с толку.

Напрасные мечты – и всё же иногда я жалела, что не могу быть рядом с ним сейчас, уже взрослой, охотницей. Я бы рассказала ему, что описанные им места – Расколотый лес, Чёрные земли – не плод его воображения или воспалённого рассудка.

Я видела их, я была там.

Как мог бы Гасси, ни разу не бывавший в Стуже, просто придумать их?

«Так странно… Я вижу и слышу это, но не могу справиться с ощущением, что оно ко мне не относится. Как будто оказался где-то, где мне быть не следовало… И теперь стою в тёмном коридоре, затаив дыхание, и тихонько слушаю то, что, может, не предназначено для моих ушей.

Ни шагу назад – потому что тогда, быть может, меня заметят.

Сегодня опять – долгий, путаный сон, змейки и стрелы, а потом – место, какого я точно не видел даже на страницах книг. Чёрная скала, покрытая снегом, похожая на кошку. За ней…»

Описанные места снабжались кое-где длинными цепочками символов, каждый из которых мы со Стромом кропотливо переносили в блокноты для расшифровки. Скоро мы поняли, что последние несколько символов, выделенные квадратными скобками, в каждой такой заметке – координаты. Недели ушли на попытки понять, что значат символы перед ними, но они не были похожи на ош, почти не повторялись. По словам Строма, они намного больше походили на знаки и символы, которые снились в детстве ему самому, – но полных совпадений обнаружить не удалось. В конце концов мы решили сосредоточиться на системе координат.

Чтобы не запутаться, я обратилась к многочисленным попыткам препараторов прошлого изобразить карту Стужи, но очень скоро поняла, что все они – по-разному неверные и неполные – не нужны, когда рядом со мной есть Стром.

Никто не помнил мельчайших подробностей постоянно меняющегося, текучего ландшафта Стужи так, как Эрик. Он одинаково легко мог описать не только расположение друг относительно друга редких неподвижных частей Стужи, вроде озера Плач или Закрытого пика, но и движение в течение всех тех лет, что он выходил на слой Души, даже самых нестабильных ориентиров.

Когда он говорил об этом, взгляд у него делался странным – затуманенным, как у людей, вспоминающих дом, в котором они провели детство… Как у людей, вспоминающих что-то любимое. Стужа Эрика Строма. В такие моменты я не могла осмыслить, что именно он мечтает её уничтожить.

Иногда мы забывали о сне, ища соответствия, пытаясь найти ту сияющую точку, что разрастётся во мраке – и соберёт все детали вместе, позволит понять значение каждого символа… А значит, расшифровать ту повторяющуюся под знаком круга с расколотой молнией комбинацию…

Поначалу мы сомневались, что знак относится именно к Сердцу – но чем дальше, тем меньше оставалось сомнений.

«Центр», «способ перевернуть», «средоточие» в сочетании с усиливающимся ближе к концу записей интересом Гасси к легендам о Стуже… Это должно было привести нас к Сердцу.

Но до сих пор все пути вели в никуда.

На двоих мы выстроили, должно быть, несколько десятков возможных комбинаций того, как символы Гасси соотносятся с цифрами… Но стоило придумать систему, в которой координаты Плача соответствовали действительности, как выяснялось, что Ильмор по ней оказывался где-то за пределами Кьертании…

«Думаю, мы совсем близко…»

…Возможно, моим подарком на день рождения окажется точка на карте Стужи… Попытка добраться до Сердца, приключение – и смертельный риск.

* * *

«Валовый фонтан» был и вполовину не таким дорогим и модным местом, как те, в которые порой приглашал меня Стром, но мне здесь нравилось. Именно в этот ресторанчик недалеко от Зверосада я водила Аду и Ласси по выходным. После мы гуляли по Зверосаду или отправлялись в Шагающие сады – послушать живую музыку и выпить кофе с пирожными.

Должно быть, «Валовый фонтан» так полюбился и мне, и сёстрам тем, что напоминал о доме. Мебель здесь была простая, из светлого нелакированного дерева, столы покрывали белыми скатертями, расшитыми алыми узорами, похожими на те, что так любила Миссе. Вышитые крестом и гладью олени, вороны и колосья плясали в хороводе, когда скатерть взлетала от порыва ветра из открывшейся двери.

Стены украшали сухоцветы в вазе и траченные молью оленьи шкуры, к которым хотелось ненароком прижаться щекой.

Я заранее попросила оставить за мной большой стол в углу, и за ним меня уже ждали. Девочек пока не было, зато во главе стола устроились Кьерки и Маркус. Они изучали меню и что-то оживлённо обсуждали. Рорри, сидевший на углу, сгорбленный и угрюмый, в их разговоре не участвовал. После гибели Миссе у него появился новый ястреб. От ещё одной перенесённой операции по вживлению радужки орма вся левая половина лица у него потемнела сильнее прежнего и была теперь почти лиловой.

– Вот и наша именинница! – закричал Кьерки, улыбаясь и стуча кружкой по столу. – Мы уже заказали выпить. Правильно?

– Она ведь только из Стужи, – хмыкнул Маркус, – конечно, правильно.

Я кивнула:

– Ещё как. Привет, Рорри.

Он буркнул в ответ что-то, весьма отдалённо напоминающее ответное приветствие.

– Садись вот сюда, у окошка, – Кьерки похлопал по стулу рядом с собой. – Здесь очень красиво падает свет.

В этом был весь Кьерки.

– Спасибо. – Я улыбнулась ему и села рядом. Он заговорщически подмигнул.

– Я пригласил Томмали прийти. Ты ведь не против? Она сказала, что очень занята, но если у неё будет время, может, она тебе споёт…

Я была абсолютно уверена в том, что прекрасная Томмали в который раз не отзовётся на приглашение Кьерки даже из жалости, но торопливо закивала:

– Конечно. Отличная идея.