Женька неопределенно пожала.

– Корова тетки Любы… вот она точно живая. Кот Тишка еще. И овцы! Ты видел овец? Если баран Федька забредет к вам, не вздумай его палкой гна…

– А если серьезно? – перебил ее Илья, криво усмехнувшись.

Женька покраснела, надеясь, что в темноте этого не видно.

– А если серьёзно, то в половине домов летом живут дачники. Грядки, лес, речка и все такое. Ну и вот вы ещё приехали. А остальные так и стоят заколоченные… Напротив нас дом, там хозяин помер. Рядом с тетей Любой зимовали раньше, да в город перебрались.

– Глушь у вас тут, – со странным удовлетворением проговорил Илья. – Тишь да гладь… Скукота…

Некоторое время они шли молча. Женька чувствовала, как бешено колотится сердце в ее груди и искренне надеялась, что Илья не слышит этого шума. Ей было обидно за любимую деревеньку, а парень этот вызывал смешанные чувства. Вроде и жалко его, и не жалко совсем. У первого дома, давно пустующего и заросшего диким хмелем до самой крыши, девочка свернула на узкую тропинку, ведущую к речке – мелкой, быстрой и ледяной.

– Здесь можно купаться? – с сомнением спросил Илья.

– Ниже по течению есть омут, – ответила Женька. – Небольшой, но глубокий. Только одному там купаться нельзя. Опасно. Ключи бьют.

– Сколько тебе лет?

– Что?

– Сколько тебе лет, Женя?

Илья остановился у поросшего камышами берега. От того, как он произнес ее имя, внезапно сбилось дыхание. И тогда она подняла на него полный ехидства взгляд, надеясь скрыть в нем свое смятение, и ответила:

– Четырнадцать. А тебе?

– Шестнадцать. Я думал… Знаешь, я думал, ты старше!

– А это важно?

– Что? Нет, что ты… Ты просто… Такая взрослая, что ли…

– Спасибо. Наверное. – Она засмеялась, но как-то неуверенно. И хрипло. – Пойдем домой. Что-то я замерзла. Да и поздно уже.

В деревню они возвращались в полном молчании. И только у самой калитки Илья спросил:

– Пойдешь завтра со мной гулять?

Почему-то она согласилась.

* * *

Летние дни потянулись один за одним. В домашних хлопотах, за чтением книг и катании на велосипеде. Почти каждый вечер приходил Илья, и тогда они бродили до темноты по округе, смеясь и болтая обо всем на свете. Иногда он приходил и днем, кричал под окнами:

– Женька, выходи!

И Женя, недовольно хмурясь, словно ее отвлекли от очень важного дела, выходила к калитке.

Илья улыбался. Будто видел ее насквозь. Ее нерешительность, и злость, непонятную, обидную, тоже видел. Он раздражал ее неимоверно, этот вредный парень, в один миг разрушивший тихое уединение ее лета. И она сходила с ума, если вечером он задерживался хотя бы на десять минут.

А потом приехала Лялька. С Лялькой они дружили, кажется, с пеленок. За год подруга вытянулась, немного осунулась, пропал привычный румянец на щеках. И косы, толстые темные косы с бантами тоже пропали. Аккуратная стрижка, модные джинсы и новенькие кроссовки. Ляльку было не узнать.

Конечно же об Илье она уже знала. И Жене вдруг стало ужасно обидно, совершенно не хотелось делить свою тайну с другими.

Подруги сидели на подвесных качелях под старой липой, когда на тропинке, ведущей, к дому тетки Любы, показался Илья. Он исправно, каждый день приходил к ней за молоком для маленькой сестры. Лялька зыркнула в его сторону темными глазищами и приосанилась. Женька скорчила недовольную рожицу.

– Привет! – весело сказал парень, приблизившись к ним. – Женечка, познакомишь нас?

Женечка подняла глаза к небу и произнесла:

– Оля, это Илюша. Илюша – это Оля.

– Можно просто Ляля, – проворковала подруга, окинув его оценивающим взглядом.

– Можно просто Илья, – ответил тот и подмигнул Женьке.

Почему-то на душе сразу стало тепло.

А вечером они сидели у костра в его саду, на самом краю леса. До этого Женя была здесь только раз. И то ждала приятеля у калитки. Тогда она успела разглядеть в глубине сада старую беседку и бледную девочку в ней, от силы лет пяти, укутанную в пушистую шаль.

И вот вместо обычной прогулки Илья позвал их обеих на печеную картошку. Лялька выглядела удивительно притихшей. Она сидела в стороне и зябко куталась в куртку, хотя ночь была по-летнему теплой. Илья болтал без умолку, перескакивая с одной забавной истории на другую, и подкидывал в костер сухие ветки, заставляя пламя подниматься к самому небу.

– Тебе тут правда не страшно жить? – вдруг спросила Ляля.

– Мне? – удивился Илья. – Почему мне должно быть страшно?

– Раньше здесь стоял барский дом, давно. До революции еще… Ну чего ты смеешься? Мне прабабушка рассказывала.

– Прям барский? – Илья не сдержал широкой улыбки.

– Ага… Барин не захотел свое добро терять. Ну, когда это… Раскулачивать пришли… И все в землю закопал. А дом сжег. А потом его самого пристрелили. И за домом похоронили. Вот он с тех пор клад свой ищет. По ночам по округе бродит.

– Врешь ты все, Лялька! – изрек Илья, но как-то неуверенно. И Женька заприметила его обеспокоенный взгляд, украдкой брошенный на лес.

А подруга даже не обиделась. Только поплотнее закуталась в куртку и обняла себя за плечи.

Разговор почему-то больше не клеился. Картошка оказалась сверху обугленной, внутри сырой. Илья выглядел понурым, и девочки засобирались домой.

Парень вызвался их проводить. Расставшись с Лялей у ее калитки, Илья и Женя, не сговариваясь, свернули к речке.

– Ты ей веришь? – вдруг спросил Илья.

– Об этом все знают, – пожала плечами Женя. – Потому и в доме том никто не живет.

– А клад?

– Может есть, а может и нет. Никто не искал. А может и искал, только мне не докладывал.

– Неужели тебе совсем не интересно? – обиделся Илья.

– Сказки слушать?

– Клад искать!

– Клад может и интересно, да только как его искать? На это, наверное, и разрешение нужно. У тебя есть?

Друг задумчиво покачал головой.

* * *

С того вечера Илью будто бы подменили. Он ходил хмурый и невыспавшийся. Женя ни о чем не спрашивала. Вечерами они, теперь уже втроем, бродили точно призраки по округе, не зная, чем себя занять. К середине июля погода резко испортилась. Ночи стали непривычно холодными, а дни дождливыми. Женька страдала от безделья, а еще от странного, навязчивого желания как-то помочь другу. Однажды за обедом она даже рассказала об этом деду.

Тот ее внимательно выслушал, некоторое время молча смотрел в окно, а потом сказал:

– Вам надо в санаторий. Ну то есть в старую усадьбу. Наверняка у них есть какие-то записи. На велосипеде через лес километров пять не больше. Скажешь, что в школе задали доклад. Ведь задали же?

– Задали, – Женька машинально кивнула.

Признаться, ехать через лес ей не хотелось. Лосиные мухи, мошкара, дорогу, и без того старую, почти непроходимую, наверняка размыло из-за дождей… Но посмотрев вечером на унылое лицо Ильи, она решилась.

План был воспринят на ура! И даже поддержан Лялькой.

Но на следующее утро, как назло, снова зарядил дождь. Из дома было не выйти. Читать не хотелось, старенький телевизор ловил единственную программу, и ту с помехами. Женька, тяжело вздохнув, достала блокнот и карандаши, и сама не заметила, как нарисовала старый сад, беседку. И одинокую маленькую девочку.

– Откуда это у тебя? – тихо спросил Илья, когда зашёл к ней пару дней спустя.

– Нарисовала, – Женька равнодушно пожала плечами, но мысленно приготовилась защищаться.

– Ты видела Аню?

– Мельком.

– Ясно… Можно я возьму? Для нее.

– Возьми. Конечно.

– Ты здорово рисуешь.

– Спасибо.

Они поболтали еще немного, о разных пустяках. А потом его позвала тетя Люба. Трехлитровая банка с парным молоком уже стояла на крыльце.

* * *

Из-за надвигающейся грозы в деревне отключили свет. Женька и дед с тоской смотрели на керосиновую лампу, горящую на столе. Заняться было определенно нечем. Резкий стук в дверь заставил их тревожно переглянуться. Дед Саша нехотя поднялся и пошел открывать.

– Ане плохо, – проговорил Илья с порога. – Вы не могли бы отвезти меня в санаторий на машине? Там есть телефон. И врачи.

– Едем, – просто ответил дед, надевая плащ.

– Я с вами! – воскликнула Женька, и мужчина только рукой махнул, соглашаясь.

Далеко они не уехали. Из-за дождей небольшая речушка за сутки превратилась в бурлящий поток, дорогу размыло, и старые дедовы Жигули увязли в грязи по самое днище.

– Что с девочкой? – спросил дед, перекрикивая шум дождя. – Точно сами не справитесь?

Илья только покачал головой.

– Тогда беги через лес, парень. Напрямую километра три с небольшим будет. Фонарь вот возьми. К матери твоей зайду.

– Я с ним! – вдруг сказала Женька и на всякий случай насупилась.

Она думала, что дед не отпустит. Но тот только рукой махнул и сказал:

– Бегите уж!

Гроза приближалась. Над их головами сверкали молнии, и каждый раз, ожидая очередного раската грома, Женька испуганно задерживала дыхание. Идти было трудно. Ноги в сапогах на пару размеров больше по щиколотку утопали в грязи. Плащ потяжелел от дождя. Но Илья упорно шел вперед, и Женька старалась не отставать. До санатория они добрались уже в сумерках. И долго стучали в закрытые на ночь ворота, пока, наконец, окошечко привратницкой не открылось.

Хмурый старик с длинными белыми усами обвел ребят недовольным взглядом и спросил:

– Чего нужно-то?

– Позвонить! Скорую помощь вызвать.

– Так бы сразу и сказали, – пробурчал сторож, – а то ишь стучать выдумали. Решил, шпана какая… ан нет… Ступайте за мной! Люську будить будем!

Люську будить, однако, не пришлось.

Молодая женщина с жалостью посмотрела на промокших насквозь ребят. Выслушала внимательно. И сама ушла звонить в соседнюю комнату.

Потом был горячий чай, сухие полотенца и обещание, что домой их непременно отвезут, только чуть позже.

И тогда, в маленькой темной комнате, окно которой выходило на обрывистый берег реки, Илья легонько притянул девчонку к себе и поцеловал. Женька удивленно распахнула глаза, а он рассмеялся. Заливисто и громко.

– Знаешь, я хотел это сделать еще в темных сенях тети Любы, но ты опрокинула на меня ведро ледяной воды.

– Вот уж неправда, – фыркнула Женька и улыбнулась.

И тогда он поцеловал ее еще. Его губы были сухими и горячими. А щеки ледяными. Голубые глаза горели каким-то странным, незнакомым ей огнем…

А еще полчаса спустя Уазик с брезентовым верхом высадил их у дома на краю. Люся, оказавшаяся фельдшером, быстро вошла внутрь. А Илья задержался только для того, чтобы сказать:

– Увидимся.

Утром дождь закончился. Женька провела весь день, наблюдая за тропинкой к дому тети Любы. Потом они с Лялькой сидели на качелях под старой липой. Женька рассказала ей все, и теперь подруга разделяла ее нетерпение. Илья так и не появился.

К вечеру, не в состоянии больше находиться в неизвестности, Женя сама отправилась к дому на краю. Свет в окнах не горел. Тихо, стараясь быть незаметной, она прошмыгнула за калитку и поднялась на крыльцо. На двери висел огромный замок.

Спустя неделю Женя вместе с дедом вернулась в Москву.

Двадцать лет спустя

Ржавые ворота дома на краю были распахнуты. Когда-то ухоженный сад зарос и превратился в непроходимую чащу. Женя остановилась как вкопанная, глядя на невысокого мужчину лет тридцати – тридцати пяти, одетого в джинсы и майку без рукавов, пытающегося прокосить дорожку к увитой плющом, выкрашенной в некогда белый цвет беседке. Его темные с проседью волосы были коротко подстрижены, а на щеках проступила щетина. Мужчина словно почувствовал ее взгляд и обернулся. Женя вздрогнула от странного, почти болезненного узнавания и потому совсем не удивилась, когда тот произнес:

– Здравствуйте. Мы, наверное, теперь соседи. Меня зовут Илья.

– Евгения, – представилась Женька.