Вот только кошка Кика этого не знала и однажды, нанюхавшись разлившейся у мамы валерьянки, начала нарезать круги по комнате. Сначала она бегала поперек комнаты – с серванта на шкаф и на диван, где мне почти удалось ее ухватить. Тогда она стала бегать вдоль комнаты – с дивана на стол и на шторы.

Когда на шум прибежала мама и согнала Кику со шторы, кошка рванула на папин стол и на особенно крутом вираже снесла его коробочку со сверлами, паяльник и кружку.

Когда папа вернулся домой, паяльник с пылинками канифоли, кружка с отбитым краем и почти целая коробочка со сверлами стояли на своих местах. Заметив неладное, папа запер орущую дурным голосом Кику в ванной, а нас с мамой снарядил на поиски пропавших сверл. Два нашла мама, одно я, а на еще одно напоролся папа. Так что к стихающему «Мау! Мау!» Кики добавилось папино «Ай!» и еще несколько слов, значения которых я не знала, а потому записывала их печатными буквами на листик и прятала за ножкой стола. Родители часто говорили: «Вот вырастешь – и узнаешь!» – и не хотели мне объяснять значения этих слов, и я решила пока записывать их, чтобы узнать потом, когда вырасту.

В пятницу, 20 мая – я специально спросила дату у мамы – я очень хотела быть красивой. А связанное тетей платье, в котором я выглядела как бочка, совсем не сочеталось с моим представлением о прекрасном и с белой косынкой, прикрывавшей бритую голову. Поэтому я засопротивлялась и даже немного поревела, за что мама поставила меня в угол.

Так как все углы у нас в комнате были заняты мебелью, стояла я между диваном и папиным столом. Чтобы не терять времени даром, я решила узнать, смогу ли я поднять папину гирю, которая пылилась там же. Гирю удалось лишь слегка качнуть. Зато за ней я нашла последнее пропавшее сверло и взяла его себе в награду.

На этом мое стояние в углу закончилось, так как мама спешила на работу и пообещала забрать меня пораньше, если я надену злосчастное платье. Мне пришлось уступить, ведь не было ничего более прекрасного, чем уйти из садика пораньше. Тем более что без Гали там было не так весело.

3. Ножницы

После завтрака мы собирались на прогулку. Павлик, как всегда, искал свои ботинки, а Машенька крутилась перед зеркалом и пела что-то вроде «Кто красавицей родился, тот на принце поженился». Ее толкали, но она все равно стояла на проходе и пела. Вечно размазывающий зеленые сопли Куклачев тоже проникся музыкой и загудел взбесившимся паровозом. Когда полгруппы уже подыгрывало им на скамейке, как на барабане, а главный вор Воронцов пустился в пляс, в раздевалке начался бардак. Марь-Иванна завопила, а я прошмыгнула в комнату, спрятала сверло и прихватила бабушкины очки.

Прогулка сначала шла удачно. Зеркал на улице не было, и я совсем забыла, что выгляжу в вязаном платье как бочка. Смотреть через настоящие очки у меня за беседкой выстроилась целая очередь. Торговля шла хорошо. Ребята пытались всучить мне всякую ерунду. Я ее, конечно, брала, но до смотрения через стекла допускала только за конфеты. Когда я сгрызла уже три сосалки, нас обнаружила воспитательница. На этом прогулка была окончена. Наш отряд, уныло взявшись за руки, побрел по свежим, пахнущим мокрым асфальтом лужам, и дворник дядя Костя, с которым я всегда здоровалась, сочувственно подмигнул мне опухшим глазом.

Очки на этот раз пропали бесследно. Куда их припрятала похожая на батон колбасы рука Марь-Иванны, было непонятно. Вся надежда оставалась на сверло. Я все время думала, не закатилось ли оно куда-нибудь, так что даже не заметила, что съела на обед. Только увидев зависшего над куском рыбы Павлика, я удивилась, что костей в моей тарелке нет. Наверное, мне повезло и моя рыба уродилась бескостной.

Ура! Сверло сработало! Машенька, не глядя, плюхнулась на кровать и сразу же завопила: «Таракан!» Вот уж не ожидала, что у нее дома железные тараканы! На ее крики прибежала воспитательница. Она так тряхнула постель, что сверло вмиг куда-то снесло. И это к лучшему. Появление и исчезновение загадочного «таракана» никто не связал с притихшей под одеялом девочкой в белой косынке.

Когда Марь-Иванна, сопя и отдуваясь, как после битвы, скрылась в недрах кухни и оттуда донеслось знакомое звяканье посуды, я повернулась к Павлику и зашептала:

– Хочешь, кое-что тебе покажу?

Румяный и похожий на девчонку Павлик, чья кровать стояла рядом с моей, недоверчиво скосился на одеяло. Не знаю, что он ожидал там увидеть, но мне ужасно хотелось поразить его своей красотой. Пускай он думает все лето обо мне, а не об этой противной Машке-промокашке!

И тут пронырливый Воронцов, который, оказывается, все слышал, заинтересованно прошептал:

– Если Киселев не хочет, мне покажи!

И даже Куклачев, который тоже не спал, одобрительно загудел, разбрызгивая зеленые сопли. Мне ничего не оставалось делать, кроме как встать в полный рост на кровати, как я видела в одном военном фильме, и сорвать с головы свою косынку. На мгновение все замерли, Машенька ахнула и закрыла лицо руками, а Воронцов довольно присвистнул.

– А можно потрогать? – умоляюще прошептал он, уже протягивая к моей чуть колючей голове свою дрожащую руку.

– Еще чего! – прошипела я, вглядываясь в лицо Павлика.

Но ни в его глазах, ни на розовых щечках, ни в оттопыренных ушах никакого восхищения я не заметила. В то время как все остальные мальчики и девочки столпились вокруг, засыпая меня вопросами и норовя прикоснуться, Павлик глядел на Машеньку. И тогда я подумала, что зря погнула ножницы, которыми папа безжалостно срезал мою тонкую косу. Надо было отрезать волосы этой курице!

Мама услышала где-то, что если ребенку несколько раз побрить голову, то волосы будут гуще. Она сообщила об этом папе, и тот, недолго думая, пошел меня ловить. Правда, сначала десять минут извлекал из-под стола, в ножки которого я вцепилась, как в свою последнюю надежду.

По батарее стучали соседи, побледневшая мама, слушая мой плач и завывания, пыталась папу отговорить. Но он был непреклонен! Только лишившись косы, я сдалась и продолжала всхлипывать, чувствуя, как под папиной бритвой голова холодеет. Бедная мама держала меня за руки и умоляла не дергаться. Но без парочки порезов не обошлось. Зато я выглядела так, как если бы мой потерявшийся брат-близнец нашелся каким-то таинственным образом. Я была злым, покрасневшим от слез мальчишкой, и, когда родители ушли на кухню, я зажала ножницы тисками на папином столе и что было силы закрутила ручку. Не зная, как еще им отомстить, я стукнула по ним молотком и порадовалась – этими ножницами меня больше пытать не будут!

4. Фантик

Мама сдержала обещание и пришла за мной пораньше. Марь-Иванна сразу вывалила на нее кучу новостей: «А вы знаете, что ваша дочка принесла в садик? А вы знаете, что ваша дочка толкнула Машу Селезневу и разбила тарелку, а потом сорвала тихий час?» Конечно, мама всего этого не знала, и от этого ей сделалось дурно. Она начала обмахиваться и вытирать лоб платком.

Мне стало жалко маму. Она была полная и добрая и никогда на меня не кричала. Всегда брала за руку и пыталась договориться. Я тихо прошептала маме, что воспитательница все врет, а Марь-Иванне сказала, что завтра в садик не приду! А та фыркнула и ответила, что меня в субботу и не ждет! Тогда мама пояснила, что с понедельника и до сентября я ходить не буду, а поеду к бабушке в деревню. И я, хотя знала это, так обрадовалась, что показала язык Павлику, а Машке сказала, что ее мама сегодня не придет. Дурочка заплакала, а я скорее потянула свою маму на выход. Марь-Иванна только успела сунуть ей пакет с вещами, включая злополучные ножницы, очки и фантик. А мне надо было спешить домой и скорее ложиться спать, чтобы быстрее наступила суббота. Именно в субботу мы должны были ехать на лодку!

Я слышала, что у других людей иногда бывают машины, но с трудом представляла, как это. Во дворе стояло несколько машин, но к ним я была равнодушна. Как и папа. Единственной его любовью, кроме мамы, а иногда и вместо нее, была лодка. Он купил ее на деньги, оставшиеся от бабушки в наследство. Алюминиевая моторка с гордым прозвищем «Днепр» сразу покорила и мое сердце. Какие машины, когда у тебя есть лодка?! Настоящая скоростная лодка, к которой пару раз даже цепляли воднолыжника! Когда этим воднолыжником была мама, лодка становилась не слишком скоростной и маме катание по пояс в воде не нравилось.

В этот раз мы, как обычно, вышли пораньше и долго тряслись в дребезжащем автобусе в объезд загадочной дымящейся Капотни. За окном пробегали зеленые обочины с желтыми пятнышками одуванчиков, бродячие собаки и унылые остановки. Высокая труба нефтезавода привычно и жутко извергала в небо пламя. Но мне было весело! Во-первых, мы ехали на лодку! А еще со мной была Галя, которую ее мама впервые отпустила с нами. Я рассказала подружке про Машеньку и как подложила ей сверло и показала свое сокровище – блестящий фантик. Мы заваливались друг на друга на поворотах и хихикали, так что мама периодически шикала. А на остановках в автобус влетали такие одуряюще летние запахи травы и пыли, что хотелось петь! И когда после часа езды мы вывалились из душного автобуса на свободу, не сговариваясь, взялись за руки и затянули гимн Советского Союза.

Водно-моторный клуб «Круиз», где стояла наша красавица, был местом таинственным и непостижимым. Конечно, его охраняли собаки. Они выглядели ужасно, и Галя, увидевшая впервые эти зверские лохматые морды, спряталась за мою спину. Но когда мама бросила им оставшиеся с ужина кости, собаки так быстро их проглотили и завиляли всем телом, что мы еле сбежали от их ласковых языков.

Папин домик на лодочной стоянке назывался рундук. Он был большим и железным. Я с гордостью показала его Гале и даже разрешила потрогать лежащий между ящиком с инструментами и ведром якорь с тяжелой цепью. Из рундука пахло бензином и еще чем-то едким и папиным. Мне очень нравился этот запах. Это был запах приключений и моря. Так пахло в лодке, когда мы на всей скорости подпрыгивали на волнах.

Но в этот раз папа как-то особенно долго возился с мотором, а мама оттирала грязную после зимы палубу. Брезентовый тент, который был куплен вместе с лодкой всего год назад, уже покрылся пятнами и даже небольшими дырочками. Так я впервые услышала про кислотный дождь. И даже немного гордилась, что у нас в Капотне есть кислотный дождь, а в других местах нет. Несмотря на разъедающий тенты дождик, мама согласилась сварить из собранных на лодочной стоянке одуванчиков мед.

Из одуванчиков получился и пушистый желтый венок. Галя в нем была похожа на королеву! Я же гуляла без косынки, чтобы волосы лучше росли, и с трудом примостила венок на свою бритую голову. Решив, что тоже теперь выгляжу как принцесса, я захотела, чтобы меня увидел Павлик и понял, кто самая красивая девочка в группе! Но Павлика не было, а венок соскользнул в лужу, в которой отражалось перекошенное лицо какого-то мальчика. Узнав себя, я вздохнула и пошла показывать Гале кладбище кораблей.

На берегу, вдоль заросших бетонных дорожек, стояли заброшенные катера, яхты и какие-то невообразимые суда. Мы заглядывали в открытые в надежде найти сокровища или хоть что-нибудь интересное. Но во многих просто была вода, в некоторых вода с радужными разводами, а другие были закрыты. Покрутив штурвалы и посидев на капитанских мостиках, нанюхавшись бензина и вымазавшись в мазуте, мы отправились на речку.

Вода была еще холодной, но солнышко уже напекло нам головы так, что мы полезли бы и в прорубь. Раздевшись до трусов, мы стали бродить по песочку, уходя все дальше от нашего пляжика. В один счастливый момент я нашла почти целое тело собаки, лежащее на мокром песке. Мне стало очень жалко одинокого пса, который утонул или умер от голода.

– Давай мы его похороним! – предложила я Гале, уже присматривая себе палку-копалку.

Верная подруга обычно поддерживала все мои начинания, но в этот раз мне пришлось ее долго уговаривать. Только отдав ей свою длинную, блестящую и черную от воды палку, я ее убедила.