Почему она вечно говорит всякие отвратительные вещи. Она сказала, что отправит помощнице режиссера эсэмэску с извинениями. После этого она перестала плакать. Отпила всего один глоток бабулиного вина. Потом сказала, что Серж Ибака чрезмерно красив. Она сказала: «Идите на хер со своим счастьем» – во время рекламы стейк-хауса «Кег» и стала кидаться попкорном в телевизор – я поднимала его и подбрасывала в воздух, а потом каждый раз ловила его ртом. Затем она снова начала волноваться, потому что помощница режиссера не ответила, что все в порядке. Бабуля сказала:

– Не переживай, дорогая, она, наверное, просто занята, смотрит свой Нетфликс.

3

Прошлой ночью я спала с мамой. Между нами устроился Горд. Мама спала, положив руку на подбородок, как будто думала всю ночь.

Уходя на репетицию утром, мама сказала мне не забыть впустить крысиного чувака.

Бабуля смотрит свои шоу по очереди. Она пересматривает одни и те же эпизоды «Зовите акушерку», «Убийства в Мидсомере» и «Мисс Фишер» по два-три раза, потому что всегда засыпает на середине серии, несмотря на все эти вопли и убийства, и считает маловероятным, что она заснет в одном и том же месте дважды, поэтому каждый раз во время просмотра она находит новые подсказки и информацию. Бедная бабуля. Сегодня у нее комбо, мороженое «Сандей» из трех шариков: подагра, невралгия тройничного нерва, стенокардия. И сверху вишенка в виде артрита. Я подстригала ей ногти на ногах и пыталась выпрямить ее пальцы. Корни ее дерева, как она их называет.

– Хо! – сказала она. – Ну ты чего? Это всего лишь боль. Мы не беспокоимся о боли. Это не опасно для жизни.

По ее словам, победят не те, кто может причинить больше всего боли, а те, кто может больше всего боли вытерпеть.

– Как скажешь, – сказала я.

– Это слова одного ирландца, солдата республики, – сказала она мне.

– Ты знаешь, как его зовут? – спросила я. – Шифр?

– Теренс Максуини^[12], – сказала она. – Слышала о восстании на Пасхальной неделе 1916 года?

– Конечно, нет, – сказала я. – Это ты про Иисуса?

Я говорила серьезно. Она начала смеяться, но смех перешел в кашель. Мне пришлось перестать обрезать ей ногти, а ей пришлось использовать нитроспрей три раза, что является максимумом, после которого либо звонишь 911, либо просто умираешь.

– Бейсбол!

Это был крысиный чувак. Он сказал, что мама позвонила ему, потому что увидела крысу. Бабуля сказала, что это она видела крысу.

– Такую большую, – сказала она. Она расставила руки. – Длинный хвост. Черный. Она выбежала из фойе, потом побежала за пианино, потом туда, за сервант с фарфором, а потом на кухню и вниз по лестнице в подвал.

– Хм-м-м, – сказал крысиный чувак. – А это была не мышь?

Бабуля сказала, что это точно не мышь. Она прошаркала в свою спальню с ходунками и оставила меня наедине с крысиным чуваком. Он осмотрел весь дом и сказал, что не заметил никаких следов крыс. Он бросил немного крысиного яда в технический лаз в подвале. Он хотел показать мне, что делает, но я не собиралась приближаться к этому лазу и осталась наверху. Затем он сел со мной за обеденный стол и начал заполнять свой отчет и счет. Он говорил очень тихо. Он сказал, что животные, даже крысы, просто пытаются позаботиться о своих детенышах и выжить. Он сказал, что развод просто ломает тебя, и приходится заново изобретать себя. Я кивала. Он сказал, что общается со всеми животными. Когда он ездил в Мексику со своей женой, ему на голову садились пеликаны. Собаки защищают его в чужих домах, когда он борется с вредителями. Чайки следуют за ним. Он ищет внутреннего покоя и равновесия. Он сказал мне, что я должна войти в контакт со своим внутренним существом. Я подумала о Горде. Не хочу иметь внутри себя никакое существо. Он сказал, что чувствует близость со всеми животными, даже с крысами, даже с муравьями и мотыльками. Он оставил счет на сто шестьдесят долларов и сказал, чтобы мы звонили ему, если бабуля снова увидит крысу. Он подмигнул.

Я отдала бабуле счет и сказала, что крысиный чувак мне подмигнул, и это ее разозлило. Он что, думает, она не знает, как выглядит крыса? Она сказала, чтобы я не говорила маме ни о крысе, ни о счете, потому что мама скажет, что это бабулины лекарства сводят ее с ума.

– Твоя мама хочет, чтобы я пользовалась эфирными маслами, – сказала она. – Слышала про них? Конечно, нет. Они ненастоящие. А крыса настоящая. Эфирные масла, ага, щас.

Мама рано вернулась домой с репетиции. Она сказала, что она так вымотана, а помощница режиссера все еще ведет себя странно, а между тем сам режиссер сказал, что присутствие мамы в спектакле может стать обузой. Кроме того, он сказал, что они могут вообще отменить спектакль, потому что правительство угрожает сократить их финансирование, если они продолжат ставить пьесы Антифа^[13]. Она пошла в свою комнату и захлопнула дверь.

Мы с бабулей сидели за обеденным столом. Бабуля задумалась. Она скрестила руки и положила их на свои гигантские сиськи, которые выглядят как полка размером с мой мини-синтезатор «Касио». У нее много коричневых пятен на руках. Похоже, они объединяются, чтобы создать совершенно новую кожу. Она уменьшила свое лицо. Вперед, в бой. Она уронила батарейки для слухового аппарата на пол, но не заметила этого. Пока я ползала по полу в поисках, она сказала, что у нее есть друг по имени Эмилиано Сапата^[14], который сказал, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Я сказала: «Очень смешно», а она погладила меня по голове и сказала, что я хороший ребенок.

– Так, давай, домашнее обучение, – сказала бабуля. – Во-первых, судоку. Я засекаю время. А у тебя сегодня было ОК?

Я не ответила. Она сказала, что, если я выпущу то, что заперто внутри, это меня спасет. Если я выпущу то, что у меня внутри, это меня уничтожит. Евангелие от Фомы. Она так смеялась, что я уже готовилась использовать на ней прием Геймлиха.

– Да, – сказала я. – Я покакала, бабуля, окей? Прекрати задыхаться! У меня было ОК!

Я пыталась спасти ей жизнь. Она сказала:

– Хорошо, хорошо. Начинай!

В уголках ее рта собрались маленькие пузырьки слюны. Она вытерла их и сказала:

– Хо-о-о-о-о-о-о.

Судоку был первым уроком дня. На самом деле первым уроком было яйцо пашот. Бабуля показала мне кровяное яйцо. Она выбросила его и разбила другое, в котором не было крови. После яйца был кроссворд судоку, и бабуля научила меня некоторым латинским медицинским терминам. Затем мы проанализировали наши сны. Я рассказала ей, как мне снилось, что повсюду на улице стояли батуты, все они были соединены, чтобы мы могли прыгать на работу, в школу, на репетиции, куда угодно. Бабулино лицо уменьшилось, пока она раздумывала. Ее лоб сморщился.

– Как думаешь, что это значит, Суив?

– Откуда, черт возьми, мне знать? – сказала я ей. – Они мне просто приснились.

Мы с бабулей поиграли в мяч сидя. У нее есть специальный резиновый мячик с маленькими шипами. Еще у нее есть такая резиновая эластичная штука, которую она должна растягивать и тренировать руки, но она забросила ее в корзину для белья вместе с дыхательным аппаратом. Она ее ненавидит. Она распилила свой детектив на три части ножом для хлеба – так ей проще его держать, когда разыгрывается артрит. Это стало уроком математики – я должна была рассчитать так, чтобы все части ее распиленной книги были с одинаковым количеством страниц.

– Не говори маме, – сказала она. Бабуля уже распилила мамину «Анатомию меланхолии» на шесть частей, потому что книга была огромная – по семьдесят две страницы на каждую часть, не считая все страницы примечаний в конце, которые ей не нужны. Она спрятала части в корзине для белья, чтобы мама не узнала. Бабуля надеется, что мама никогда не вспомнит, что у нее была эта книга, и не отправится на ее поиски, но даже если она и вспомнит, то она ее не найдет, потому что бабулину одежду стираю я.

– Лучше не читать распиленную часть, когда мама рядом, – сказала я.

Мы с бабулей разыграли то, что произойдет. Я играла роль мамы.

– Эй, – сказала я. – Это же одна шестая часть моей «Анатомии меланхолии»?

– Не-е-ет, – сказала бабуля. – Это брошюра из больницы.

– Нет! – сказала я. – Ты покромсала мою «Анатомию меланхолии»! Как ты могла?

– Это было легко, – сказала бабуля. – Я использовала хлебный нож.

– Серьезно, бабуля, – сказала я, – тебе лучше не показывать ей, что ты это читаешь.

– Я и не собираюсь читать книгу под названием «Анатомия меланхолии», – сказала бабуля, – ты, должно быть, шутишь!

Еще на уроке математики мне нужно было выяснить, когда мы с бабулей встретимся на шкале роста, которую мы отмечаем на двери между кухней и столовой.

– Если я сейчас ростом пять футов один дюйм, – сказала бабуля, – а ты четыре фута пять дюймов, и если ты растешь со скоростью два с половиной дюйма в год, а я стаптываюсь со скоростью одной четверти дюйма в год, то когда мы встретимся на шкале?

– Через три года и четыре месяца, – сказала я.

– Может быть! – сказала бабуля. – Кто знает, посмотрим!

– В настоящей школе ты бы знала, правильно я посчитала или нет, – сказала я ей.

– Это неточно, – сказала она. – На самом деле это урок терпения, а не математики, поэтому нам придется подождать, чтобы выяснить это. Мы продолжим проверять! Нам нужно то, чего можно с нетерпением ждать. Хочешь носить мою одежду, когда мы станем одного размера? О, гляньте-ка – что за ужас на твоем лице! Тебе не нравится мой шикарный спортивный костюм? Это велюр! Ха-ха-ха-ха. Плевое дело!

Следующим уроком был «Боггл»^[15]. Сначала настоящий, а затем ненастоящий, когда мы составляем из букв свои собственные слова, которых не существует, и менее чем за минуту объясняем друг другу, что они означают. Бабуля все записывает. Она рассказала мне, что такое шифр-ключ. Потом у нас была готовка на скорую руку. Мы приготовили кассероль выживальщика^[16] и торт-1-2-3-4^[17] за шестнадцать минут, что стало рекордом. Бабуля это записала, что в ее случае означает – записала на бумаге. Бабуля все любит делать быстро. Когда она хочет выйти, а мы с мамой еще не готовы, она кричит: «Посадка в автобус в седьмом ряду!» Мама ужасно злится, когда бабуля убегает по тротуару прежде, чем мама успевает помочь ей надеть туфли. Однажды в разгар метели бабуля была непреклонно настроена пойти в свой книжный клуб, потому что они читали Еврипида^[18], бабулиного ровесника. Она сказала, что они одного возраста и делили парту в школе. Тогда она была ростом пять футов семь дюймов, и Еврипид ей завидовал. Ей приходилось помогать ему во всем, потому что он был мечтателем. Она убежала в книжный клуб до того, как я или мама успели ее поймать. Шла очень сильная метель, и бабуля была гребаной психичкой из-за того, что вышла на улицу в такую погоду. Она пришла домой через несколько часов, как гребаный Ахиллес, вернувшийся из Трои. Мама была так зла, что не помогла бабуле снять зимние сапоги. Бабуля торжествовала. Ее лицо было красным, она была вся в снегу. Она сказала, что добралась до трамвайной остановки по обледенелым улицам, бросая шерстяную шапку на землю для сцепления и наступая на нее, а затем поднимая ее и снова бросая на землю и наступая, и так далее и тому подобное, пока не добралась до остановки, а потом она попросила стоящих там очень красивых парней запихнуть ее в трамвай, и вот так она добралась до Еврипида.

– А как ты вернулась? – спросила я ее. Мама уже ушла швыряться вещами в другую комнату. Она не хотела слушать, как бабуля вернулась.