Я пожал плечами, скрывая смущение, отошёл от кассирши подальше и потянул к себе ближайшую тарелку с запеканкой, на которой щедрой лужицей желтела сгущёнка. Взял с верхней полки стакан чаю. Балансируя, отошёл от линии раздачи, приглядел себе в углу пустой стол и уселся там. Сообразил, что опять без вилки. Пришлось вернуться к лотку у кассы, где лежали столовые приборы. Кассирша мазнула по мне взглядом, но без всякого узнавания. Я поскорей отошёл к своему столу. Воткнул вилку в запеканку, и есть резко расхотелось. Пелена перед глазами, разошедшаяся было, снова сошлась; на хребет, пригибая к блестящему синему столу, рухнула тяжесть. Резко заболела голова. Перед глазами замелькали студенты, задвигалось, затрещало, в уши полезли голоса и звон.

Я откусил запеканку, и она показалась несолёной. Я посолил из белого стаканчика и просыпал. Заныли вчерашние ранки от картошки – будто обожгло. Я помотал головой. Ворот душил, не хватало воздуха. Всё вокруг завертелось, смешалось в карусель. В левое ухо всё бил, ввинчиваясь, механический голосок… Что я здесь делаю? Почему я тут? Как всё это произошло, что случилось? Мам! Мама!..

Вспомнилась школа. Что? К чему школа? А к тому, что без ЕГЭ ведь не поступишь. Денег на платное у меня хватит, только если продать отцовых кукол. Но Наталья же сказала: подожди. Она, походу, в теме: отец, видать, рассказывал. Ладно, ладно… Что-то надо делать со школой. С деньгами. С куклами. Со всем этим…

В поле зрения ворвалась чья-то рука, на стол опустилась пёстрая афиша. Звонкий бесполый голос позвал:

– Приглашаем на поэтический вечер!

Я вскинул голову, но тот, кто положил афишку, уже болтал с ребятами у соседнего стола. Я так и не понял, пацан это был или девушка: некто коротковолосый, в снежно-белой безразмерной толстовке.

Такая же ослепительно-белая афиша резала глаз. Я смял её. Потом разгладил.

Клуб поэзии. Надо же… Тут и клуб поэзии, и радио. Хорошая самодеятельность. Когда там у них этот поэтический вечер? Сегодня? Надо же. Через полчаса, в главной библиотеке. Оперативно реклама работает, однако…

Пойти, что ли. Всё равно делать нечего.

Голова всё ещё кружилась. Я поднялся, через силу отнёс тарелку с запеканкой на ленту с грязной посудой и побрёл к выходу. Силы как будто выжали; я чувствовал себя шариком, из которого сцедили воздух. Чпок-чпок – шарик вылетел из столовой. Чпок – забыв шапку, оказался на улице. Чпок – побрёл в сторону главного корпуса, за которым, судя по афише, располагалась библиотека, где и собирался поэтический клуб.

Что я там забыл? Какая такая поэзия?

Что угодно, лишь бы забить тоску.

* * *

Пока я отыскал вход в библиотеку (какая-то пристройка на задах здания, спереди и с боков – одни окна, дверей нет), пока сдал вещи в гардероб, пока нашёл абонемент художественной литературы – полчаса уже и прошло.

В афише было указано: «пом. двести восемь». «Пом.» – это что? Помойка? Помывочная? Оказалось – помещение: крохотный закуток в компьютерном зале, отгороженный от читальни стеллажами с советской энциклопедией.

Здесь вообще всё было как-то по-старинному: ковёр, столы, шторы с узорами, сухие цветы в вазе. Сначала я думал, что заблудился, явился не туда. Подошёл к кафедре, за которой сидела молоденькая очкастая библиотекарша, но только открыл рот, как услышал из-за угла:

– Ну, дорогие друзья, дорогие гости, начинаем ежегодный поэтический вечер! Поблагодарим гостеприимный художественный абонемент, принимающий наш клуб уже который год… Обычно мы собираемся намного скромнее, постоянные члены клуба подтвердят. Но на традиционный Призрачный Февромарт всегда устраиваемся здесь, вот уже девятнадцать лет, с тех самых пор, как клуб только появился, и нам готовы были дать только это помещение. На будущий год будет юбилей, и, может быть, мы договоримся с ректором, сможем провести вечер в актовом зале. Пока заглядывать наперёд не будем и начнём наш с вами вечер стихов.

Голос был старческий, негромкий, но такой… глубокий. Мерный. Я заслушался. Вздрогнул, когда библиотекарша окликнула:

– Вам что, молодой человек?

– Вечер поэзии – это там, да?..

– Да, да. Идите. Они только начали. Сядьте там с краешку…

Девушка махнула за стеллажи, я обогнул длинный низкий шкаф и вынырнул из полумрака библиотеки к освещённому островку столов, сдвинутых среди компьютерного зала. Компьютерным его можно было назвать с большой натяжкой: штук пять пожелтевших мониторов с выпуклыми экранами, пучки проводов, аккуратно схваченные синей проволокой, старинные коврики для проводных мышек… Немудрено, что за этими мамонтами никто не работал. Зато за столом народу было полно: больше девушек, но парни тоже сидели. Все они смотрели на пожилую женщину с высокой седой причёской – она-то и говорила так понравившимся мне мелодичным, глухим голосом.

Стараясь не привлекать внимания, я сел за крайний стол, слегка отодвинул монитор, чтобы лучше видеть происходящее, и устроился поудобней, когда пожилая председательница, пересказывавшая историю клуба, закончила и заявила:

– А теперь хватит болтать, друзья мои дорогие. Будем читать стихи! Я – как мешок, доверху набитый стихами. На любую тему найдётся стихотворение. Вот и мы с вами сегодня будем читать на любые темы. Начнём, конечно, с собственных. Напоминаю, что в конце мы выберем победителей в состязании авторов и чтецов. Если что-то читаете – участвуете в конкурсе по умолчанию. Если не хотите участвовать, объявляйте это перед чтением. Ну… Кто желает первым?

Я усмехнулся про себя. Какой идиот вызовется первым? Кому вообще не стрёмно свои стихи читать вслух? Состязание ещё устроили… Но, к моему огромному удивлению, круг закопошился. Студенты запереглядывались. Интересно, они все настоящие студенты, или есть как я, бродяжки залётные? Надо же, стихи ещё сочиняют. Шепчутся, подталкивают друг дружку, а первый-то так и не вызывается.

– Друзья?.. – подбодрила председательница.

Ну-ну, жди, как же, вызовется кто-то. Как бы не…

– Катенька? Конечно, давай. Что ты нам прочитаешь?

Катя – та самая, вчерашняя Катя! – сидела ко мне ближе всех, но спиной – потому-то я её не узнал. Лихорадочно, стараясь успеть, пока она не начнёт читать, я перебежал за стол напротив, чтобы видеть её лицо. Кажется, Катя краем глаза заметила движение – покосилась, нахмурилась, но вернулась к разложенным на столе бумажкам.

– Катюша?..

Народ почтительно примолк. Я тоже замер. Кто-то шепнул:

– Про рыб прочитай!

Про рыб? Тут, выходит, и поклонники есть, знатоки творчества?..

– Эдда Оттовна, я про театр кукол. Неконкурсное.

Я вздрогнул. Закружилась голова, дёрнулась тень от настольной лампы. Все звуки остановились; стих шорох страниц, и выключили голоса.

– Я не пойду в театр кукол.

Там что-то… что-то неживое.

Там брошен тюль на чёрный угол,

Там пляшут тени под рукою.

Там алебастровые люстры,

Там фееричные сонаты.

Там танцы, окрики и бюсты,

Там где-то вход в чертоги ада.

Катя читала, седая Эдда Оттовна мерно покачивала головой, а у меня с каждой строчкой переворачивалось что-то внутри. Перед глазами поднималось знакомое закулисье. Оживал отец. Оживали в его руках пыльные куклы.

Щелчок, и судорожно леска

Взлетит, а следом вспрыгнет локоть,

И куклы встанут в арабески,

И куклы живы, кривы, ловки.

Стены библиотеки расступились, столы и люди отошли в тень. Их заменили картины из такого глубокого детства, что до этой секунды я не был уверен, что помню их. Я ощутил свою руку сжатой в огромной ладони отца. Запахло воском, клеем, папье-маше, нагретой на софитах пылью. Я снова был там, с батей, в том театре марионеток, где он нашёл Кабалета.

Покажут нити: мы ведомы.

Нить отзовётся резким смехом.

Завалит окна пудрой снега.

Я не пойду. Там тьма в том доме.

Катя замолчала. Прежде, чем раздались первые хлопки, я бросился вон, выскочил из библиотеки и, задыхаясь, побежал к проходной. До закрытия банка, из сейфа которого отец умолял забрать кукол, оставалось полтора часа. Я успею.

Глава 7. Банк

Олег бежал, как не бегал кросс перед сборами в десятом. Задыхаясь, оскальзываясь, яростно дыша ртом. В голове, подгоняя, звучал Катин голос: покажут нити: мы ведомы. Нить отзовётся резким смехом… Ему тоже хотелось смеяться; может быть, сказывались недели напряжения и тоски.

Когда-то покидают нас любые печали. Олег знал: печаль об утраченной жизни не рассеется ещё долго. Но, подвластная услышанному стихотворению, она словно сдала одну из позиций, временно отступила. Он чувствовал: тоска вернётся. Но пока есть передышка, несколько часов, может быть, дней покоя. Кто-то взмахнул рукой, и его временно отпустило. Щелчок, и судорожно леска взлетит, а следом вспрыгнет локоть… Кто-то и его дёрнул за ниточку: накипь на душе разошлась, а тело послушно шевелилось, бежало, впитывая новую жизнь…

Кое-где на улицах ещё остались новогодние украшения; Олег летел мимо обмотанных гирляндами деревьев, мимо залепленных бумажными снежинками витрин, мимо цветных флажков на столбах. В ушах грохотала кровь, а слова стихотворения, на удивление запомнившиеся с одного раза, ложились на звуки вечерних улиц: сигналы машин, свист ветра, пиликанье светофоров на перекрёстках, шум тысяч шагов…

Подходя к банку, Олег испытал мимолётное сожаление: возможно, имело смысл дождаться Катю с поэтического вечера, завести более близкое знакомство. Но… Он ещё успеет; в конце концов, кто мешает подойти к ней в общаге? В следующий раз он не станет вести себя как болван. В крайнем случае, разыщет того толстяка из комнаты напротив кухни и попросит нормально познакомить его с Катей.

Отряхивая на крыльце ботинки, Олег даже слегка стыдился, что вот так, из-за каких-то строчек и горящих Катиных глаз, позабыл о маме, об отце.

– Но ведь не забыл же совсем.

Охранник подозрительно обернулся, и Олег закончил, уже про себя: не забыл же. Вот, иду за твоими куклами, батя.

К счастью, паспорт был с собой: мама заставляла всегда носить его в рюкзаке, на всякий случай, – вот и настал случай. А кроме паспорта не понадобилось никаких документов. Олег даже удивился. Вспомнился эпизод из «Кода да Винчи»^[2] – как из сейфа забирали ценный криптекс^[3]. Там нужен был какой-то код…

Впрочем, как оказалось, и тут тоже. Только объявили об этом уже в самый последний момент, когда сотрудница банка в синем галстуке провела его в тесную комнатку в полуподвале.

– Набирайте.

– Что?.. – воззрился на неё Олег, всё ещё дышавший, как гончая после охоты.

– А, да… Простите, Олег Петрович, у вас же не цифровой код. Одну минуту.

Девушка исчезла, оставив его среди решёток и белых стен. По натянутым нервам стегануло страхом: сейчас стены сдвинутся, потолок пойдёт вниз… Олег мотнул головой, отгоняя нелепые мысли. Что там она сказала? Не цифровой код? Если не цифровой, то какой?

– Назовите кодовое слово, пожалуйста, – снова появляясь в дверях, попросила девушка.

Олег нахмурился. В письме отца о кодовом слове не было ни намёка.

– Оно точно есть? – глупо спросил он.

– Разумеется, – с лёгким удивлением учтиво ответила девушка.

Если отец не дал подсказки, значит, это что-то очень, очень очевидное. Куклы? Слишком просто. Хотя, может быть, как раз оно.

– Сколько у меня попыток?

– Две.

– Куклы.

– Неверное кодовое слово.

Олег закусил губу. Не хватало ещё так глупо проморгать отцово наследство.