Тэнь же, очевидно, полагала, что только что по её почину молодой гений химии отравил сам себя.

– Сколько планируете ждать, чтобы убедиться? – любезно переспросил «отравленный», пытаясь прервать эту истерику.

Дёрнувшись, Тэнь отвернулась, жалобно плача. Нервное напряжение, которое она пережила сегодня, оказалось слишком тяжёлым, и столь смелых экспериментов она не могла уже вынести.

– Ну что же вы, лаборант Тогнар, – совсем смутился профессор и неловко обнял её за плечи.

Всхлипывая, она внесла новое возражение:

– Эф-фект на-накапливания.

– Рассчитаем, – уверенно заверил профессор, который, впрочем, полагал, что никакое накапливание тут роли не сыграет.

Поскольку никто так и не осмелился вмешаться в эту драматичную сцену, Дерек решил взять дело в свои руки. Встав, он откашлялся и уточнил:

– Так может, если вы определились со степенью безопасности, стоит сейчас и передать?

Профессор, отпустив Тэнь, вдумчиво вгляделся в свой пузырёк: пытался оценить, будет ли имеющаяся у него в наличии концентрация эффективной с точки зрения дезинфекции.

– Да, вы правы, – наконец решил он и отправился в недра больницы.

Вскоре он вернулся, заверив, что ему удалось убедить врачей в целесообразности использования нового средства, и увёл Тэнь, чтобы провести всё расчёты, необходимые для её успокоения.

Друзья вновь расселись по своим местам.

Руби, которая почувствовала себя чуть лучше благодаря тому, что сделала что-то реальное и действенное для того, чтобы помочь, пришла в себя настолько, что начала разглядывать спутников – они-то, напротив, все трое всё ещё были погружены глубоко в себя и факт разглядываний не заметили.

Райтэн сидел, сгорбившись, уперев локти в широко расставленные колени и держа кисти рук так, словно планировал опереться на них подбородком – но ничем в итоге не упирался, отчего кисти эти выглядели неестественно неподвижными и словно изломанными. Лицо его, серое и бездвижное, ныне не отражало никакой мысли, как и совершенно потухшие глаза.

Илмарт, для которого, напротив, было обычным неподвижное состояние, ныне именно этим похвастаться не мог: он постоянно совершал ряд лихорадочных движений, если сидел – менял позу каждые несколько секунд, если вставал – начинал ходить. Пальцы его постоянно находились в нервической пляске, и особенно странно и неестественно было то, как он дёргал головой, вроде бы наклоняя её набок и тут же резко выпрямляя или переводя на другой бок, с тем, чтобы тут же резко переменить ей положение вновь.

Что касается Дерека, он почти лежал на стуле, вытянув ноги и прикрыв глаза, – и не замечая, что время от времени о его ноги запинается Илмарт. Эта его поза казалась вполне расслабленной – если бы не лицо. Напряжённое, словно сведённое судорогой, всё какое-то перекошенное – на него даже просто смотреть было совершенно невыносимо. Руби даже растёрла сама себе щёки – настолько ей стало казаться, что это свело мышцы её собственного лица.

Свести-то у неё свело, но явно не мышцы – а сердце.

Руби подумалось, что, если бы сейчас здесь лежала израненной волком она – никто бы не ждал её здесь и не волновался бы. Кроме, наверно, Тэнь.

«На самом деле, – вдруг подумалось Руби, – всем им было бы проще, если бы я сегодня умерла».

Сердце её переполнилось горечью и болью от этого осознания. Если бы Олив не бросилась её спасать, если бы волк разодрал её – они не сидели бы сейчас тут в таком состоянии. Да, наверно, они бы понервничали из-за этого – но лишь потому, что им грозил гнев её отца.

Только потому.

Никто не носился бы по этой комнатке, не нервничал бы и не каменел бы мучительно – никому из них она не была дорога так, как была им дорога Олив.

И, если быть честной с самой собой, она вообще никому и никогда не была дорога так, как была им дорога Олив.

Возможно, отцу, – но Руби не могла тут поручиться наверняка. Отец любил её, конечно, но по натуре он был человеком холодным и суровым. Руби охотно могла вообразить, что он приложил бы все силы, чтобы достать для неё лучших врачей и лучшие лекарства – но не могла представить его таким, какими видела теперь их.

Это отчего-то было раздирающе больно, но она совсем не могла понять, почему.

Первым о её присутствии в комнате вспомнил Дерек – он всё ещё перебирал в голове вопросы «что я могу сделать прямо сейчас?» и припомнил, что Илмарт так и разгуливает в куртке на голое тело – поскольку рубашка его пошла на повязки.

Осознав, что у него есть дело, Дерек резко встал, нашёл глазами Илмарта – тот теребил косяк двери – подошёл и сказал:

– Ключ от твоей комнаты?

Илмарт, явно не вникая в то, кто и зачем спрашивает, машинальным движением достал ключ из кармана и передал Дереку.

Тот было собрался сам и пойти – но как раз вспомнил, что есть, кого послать.

– Руби! – почти обрадованно позвал он – уходить категорически не хотелось, потому что сердце было сжато тревогой за Олив и, казалось, если уйти сейчас – с Олив непременно произойдёт что-то непоправимое.

Руби подняла на него удивлённый взгляд.

Дерек подошёл, отдал ей ключ и спросил:

– Где комната Илмарта в университете, знаешь? – она кивнула – Сходи, пожалуйста, принеси ему рубашку.

Она снова кивнула и тихо вышла.

Достигнув места назначения, быстро нашла в шкафу рубашку – Илмарт был аккуратен, и поиски не представляли никаких проблем, – и уже хотела было отправиться назад, но внимание её привела карта, разложенная на столе.

Это не было странно – везде, где Илмарт жил или работал, рано или поздно заводились карты, и везде, где они уже завелись, их вскоре становилось всё больше и больше. Руби подошла к столу потому, что карту узнала – это была одна из тех, над которой они работали вместе, Руби хорошо её помнила, как помнила и вообще любую их карту – для неё они и впрямь отличались характерами.

Ныне эта карта выглядела ужасно: вся в неровных пятнах, потёртая, изгвазденная не пойми-чем. Руби потрясённо сморгнула, ужасаясь этому кощунству – как если бы перед нею был смертельно избитый человек.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что с карты тщательно удалены все её рисунки – где-то стёрты, где-то размыты, где-то почти срезаны. Толстый качественный пергамент позволял работать слоями, но, конечно, не был рассчитан на такое варварство – места, на которых ранее располагались рисунки, некрасиво, болезненно выделялись.

Невольно вскрикнув, Руби схватилась было за карту, не чувствуя, что по щекам текут слёзы, – так мучительно оказалось видеть этот почти живой в её глазах объект… искалеченным.

Не веря глазам, она провела по карте пальцами. Стёртые места мерзко кололи кожу.

Руби задрожала; прижала ладонь ко рту, сдерживая рыдания.

Она с несомненной ясностью осознала, почему он так поступил.

Она прекрасно представляла себе, что и ему искалеченная карта принесла столько же боли, сколько и ей, – и вообразила, насколько же отвратительны были ему её рисунки, если он своими руками сотворил такое надругательство над собственным созданием.

Ей сделалось так нестерпимо больно, будто он не рисунки сдирал – а слоями сдирал с неё кожу, мышцы, покровы внутренних органов.

Единственная мысль, которая билась у неё в голове в этот момент, – «Лучше бы я сегодня умерла!»

…она сама не помнила, как добрела обратно до больницы и принесла рубашку, что говорила там и как шла домой.

Всё, на что ещё хватило её сил сегодня – это написать отцу с просьбой приехать так быстро, как он сможет.

Потому что ей казалось, что она не выдержит тут теперь и дня.

8. Зачем даны человеку мозги?

Олив пришла в себя к вечеру. Врач никого не хотел к ней пускать – она была слишком слаба от потери крови, и ей, совершенно точно, не нужны были сейчас эмоциональные встряски, – но совладать с беспокоящимися друзьями не смог.

Дерек умело и проникновенно высказался о том, что любовь и дружба в любой болезни необходимы не меньше, чем лекарства, – и так успешно сочетал в своей речи постулаты родной веры с анжельской, что врач слегка подзавис.

Райтэн просто и спокойно добавил, что, ежели их не пустят добром, они возьмут больницу штурмом. Хотя из оружия у всех у них были разве что припрятанные ножи, а за спинами явно не разместился подготовленный отряд, врач нервно сглотнул: ему припомнились многочисленные боевые подвиги родственников Райтэна. Штурм больницы вполне вписывался в этот ряд.

Илмарт ничего не сказал, но посмотрел так, что врач счёл за лучшее отойти, вяло пробормотав что-то о том, что поддержка близких, конечно, очень важна.

Визит пришёлся очень кстати: Олив была весьма дезориентирована и напугана. Ей на всякий случай прикрыли повязкой не только повреждённый глаз, но и здоровый, опасаясь, что она, разглядывая что-то здоровым, будет рефлекторно двигать и больным, что может усугубить его плачевное положение.

Олив не страшила боль – её она терпеть умела – но вот эта невозможность видеть просто сводила её с ума, действуя на нервы. Она не могла теперь оценить степень безопасности своего окружения, не могла сориентироваться в том, откуда может прийти опасность и, соответственно, не могла подготовиться к ней.

Доверие никогда не было сильной стороной Олив: она предпочла бы всё контролировать лично, чем полагаться на служащих больницы.

Приход друзей её успокоил и ободрил, потому что они на три голоса её заверили, что сразу, как это будет возможно при её состоянии, её перевезут к Тогнарам – Кайтэнь вполне могла справиться с уходом. Олив так воодушевилась, что заявила, что готова сама идти прямо сейчас – тут, к сожалению, визит пришлось прервать, потому что она и впрямь порывалась встать, и успокоить её удалось только обещаниями врача, что, ежели за ночь ей не станет хуже, он лично сопроводит её завтра же на новое место.

Постояв у дверей больницы, трое друзей помолчали, похлопали друг друга по плечам и разошлись: Илмарт – к себе в университет, Райтэн – домой, а Дерек…

Дерек домой не пошёл, потому что существовала вероятность, что там он встретит Магрэнь – у неё был ключ – а встречаться сейчас с Магрэнь ему не хотелось, как и обижать её, выпроваживая из дома без объяснений.

Он просто бродил по улице, пиная камни, пока, наконец, не забрёл в узкую подворотню за портовыми складами. Сев там на какое-то бревно, он мучительно вздохнул и тихо, почти беззвучно, заплакал.

Весь день он запрещал себе поддаваться панике, усилием воли сохранял трезвую голову и полностью погрузился в задачу «действовать максимально эффективно и не поддаваться эмоциям». Нервы его были жёстко и безжалостно сжаты в пульсирующий узел из страха, боли и паники, и только теперь, выполнив все задачи, которые он полагал необходимыми выполнить, он позволил себе этот узел отпустить.

Ему потребовалось с полчаса на это; закончив ещё одним тяжёлым вздохом, он встал и отправился к себе привычной энергичной походкой.

Дома он и впрямь обнаружил Магрэнь: она читала книжку, раскинувшись у него на кровати.

– Я уж думала, вы там заночевали! – рассмеялась она.

Дерек сдержанно улыбнулся.

– Останешься на ночь? – деловито уточнил он, снимая куртку.

Она завлекательно потянулась и ответила вкрадчивой таинственной улыбкой. Она предполагала, что он мог слишком устать за день, и поэтому оставляла ему на откуп решать, как понимать такой ответ.

Он верно расценил её молчание, устало потёр лоб и признался:

– Больше всего мне хочется просто поесть и завалиться спать. Но, – торопливо прибавил он, – было бы здорово спать не одному.

Она улыбнулась:

– Тогда пойди поешь, – у Дерека не было собственной кухни, и он ходил столоваться вниз, в кухню хозяйки, – и возвращайся спать, – и снова раскрыла свою книгу.