Я подхожу к консольному столику, где перед зеркалом расставлено несколько серебряных рамок. Раньше вся эта комната была заполнена сотнями фотографий. Со стен, занимая все свободное пространство, сияли счастливые, улыбающиеся лица: мои родители, я с друзьями, Эйден. Снимки довольной, радостной семьи, в которой все любят друг друга. Семьи, которая никогда не разрушится. Родителей, которые никогда не умрут. Мужа, который никогда не уйдет. Но теперь все это в прошлом. Остались только фотографии Фрейи.

Я беру один снимок и ошеломленно смотрю на него. Вот она, улыбается мне из-за стекла, когда бежит к камере по высокой траве фруктового сада, а на заднем плане поблескивает изгиб реки. Волосы Фрейи выбились из-под шапочки с помпоном и развеваются по плечам, глаза широко раскрыты и светятся счастьем. В руках – любимый Мышонок. Я сделала это фото всего несколько недель назад. Был такой прекрасный октябрьский день, и мы играли в прятки на улице, закутанные в пальто, шапки и перчатки. Мы запыхались, и наши тела сотрясались от смеха.

И посмотрите, что стало со мной теперь: снова играю в прятки.

Я открываю заднюю часть рамки, вытаскиваю фотографию и возвращаюсь к Дженнингу, держа ее перед собой. Снимок дрожит в моей трясущейся руке.

– Это самая свежая фотография, которая у меня есть. Она сделана пару недель назад.

– Спасибо. – Он смотрит на снимок, и улыбка освещает его глаза. – Она красавица.

Эйден переводит взгляд на фотографию, уголки его рта опущены, глаза широко раскрыты.

– Где Мышонок? – шепчет он едва слышно.

– Я…

– Ей нужна ее игрушка, – торопливо продолжает Эйден. – Принеси Мышонка, Наоми. Мне нужна эта игрушка… она нужна ей…

– Она взяла его с собой на улицу.

Объяснение мягко слетает с моих губ. Эйден прикрывает ладонью рот, его учащенное дыхание вырывается сквозь пальцы.

– Она взяла его с собой?

– Да. – Я поворачиваюсь к Дженнингу. – Простите, я забыла вам сказать.

Дженнинг некоторое время молчит.

– Все в порядке. Игрушку не очень хорошо видно на фотографии. Как она выглядела?

– Он среднего размера. Серая ткань. Он очень мягкий, у него длинный светло-серый хвост и черные глаза. Она повсюду брала его с собой.

Повсюду.

– И она взяла его с собой на улицу?

– Да. Она взяла его поиграть на улицу.

– И вы нигде не видели игрушку, когда искали?

Я качаю головой.

– Ясно… – Он достает свой блокнот и пишет, а затем ставит точку сильным ударом ручки в бумагу. – А во что была одета Фрейя?

– На ней была пижама. Красная. Со светящимися единорогами. Она любила их.

Я сказала «любила» вместо «любит». Заметили ли они? Услышали ли они, как мое подсознание переключилось на прошедшее время? Но нет – Дженнинг снова записывает подробности в блокнот, а Эйден смотрит в пол остекленевшими глазами.

– А ее пальто?

Мой взгляд устремляется в коридор, где в шкафу под лестницей пальто Фрейи висит именно там, где она его и оставила.

Найдут ли они его? Поймут ли все?

Эйден – да.

– На ней было розовое пальто с отделкой из серого меха, – говорю я. Еще одна ложь.

Эйден поднимает взгляд от пола.

– Она ведь была в кремовом пальто, когда я ее привез?

– Я купила ей новое. Она увидела его и захотела надеть.

Он все понял? Знает ли он, что я лгу?

Эйден отводит от меня взгляд и вновь устремляет его в никуда.

Дженнинг перестает писать и кладет фотографию в пакет для улик, который достал из своего большого кармана.

– Мне также понадобится какая-нибудь одежда Фрейи, что-то, что было на ней вчера.

– Э-э, ладно. Мне принести ее сейчас? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Если не возражаете. Кинологический отряд уже в пути – сначала мы отправляем на поиски собак, пока множество расхаживающих вокруг полицейских не перебило запахи.

Я поднимаюсь по лестнице, и мой разум начинает лихорадочно соображать. Собаки. Они привлекут к поискам собак. Приведет ли ее запах прямо к бункеру? Достаточно ли он глубоко закопан, чтобы они не смогли ее обнаружить? Это дрессированные животные, само существование которых заключается в том, чтобы выслеживать, находить цель.

Что я наделала?

Мне нужно, чтобы они ушли. Мне нужно, чтобы они убрались из дома, из леса, чтобы я могла подумать.

Я подхожу к порогу ее комнаты и колеблюсь. В последний раз я видела Фрейю живой здесь. Я уложила ее в постель и сказала, что люблю ее. А она ответила, что любит меня.

Вхожу в комнату и жду. Жду, когда что-нибудь накроет меня – ощущение, что она все еще здесь. Хоть какое-то. Но никаких ощущений нет. Ни капли ее не осталось в этой комнате. Никакого присутствия ее энергии. Ее больше нет.

Опускаю руку в корзину для белья и достаю кофточку, которая была на Фрейе перед тем, как я переодела ее в пижаму. Я подношу ткань к лицу и делаю вдох. Свежий, чистый аромат. Точно так же Фрейя пахла, когда была младенцем. Если б я закрыла глаза, то увидела бы ее прямо перед собой. У меня кружится голова. Я никогда больше не смогу ощутить от нее этот запах. Я никогда не смогу притянуть ее к себе и зарыться носом в ее волосы, крепко обнять ее, чтобы ее маленькие ручки обхватили меня в ответ.

Вдыхаю аромат в последний раз, затем бросаю кофточку обратно в корзину. Подойдя к гардеробу, я оглядываюсь через плечо на дверь, а затем вытаскиваю одну из свежевыстиранных кофточек, сложенных аккуратной стопкой. Я сминаю ее в руках и выворачиваю наизнанку.

Направляюсь к двери, но моя нога цепляется за что-то на полу. Инстинктивно вскинув руку, чтобы не упасть, я хватаюсь за край кровати Фрейи и морщусь, когда локоть ударяется о кованую железную перекладину. Опускаю взгляд и хмуро смотрю на предмет, о который споткнулась.

Рюкзак Фрейи.

Медленно поднимаю его и провожу пальцем по мягкому материалу, прежде чем положить на кровать. Мое зрение затуманивается. Я качаю головой и отворачиваюсь, а затем широкими шагами покидаю комнату.

Дженнинг в одиночестве ждет меня в коридоре. Эйден, должно быть, пошел за ней. Отвращение и облегчение скручиваются у меня в животе – Эйден пошел к своей жене, но, по крайней мере, его здесь нет, иначе он мог бы спросить, почему я принесла другую кофточку, а не ту, которая вчера была надета на Фрейе, когда он ее сюда привез.

– Вот, держите.

– Спасибо. – Руками, уже затянутыми в перчатки, Дженнинг забирает у меня кофточку и засовывает ее в другой прозрачный пакет. Достает черный маркер и подписывает сверток. Помечает одежду как улику. Хотя на самом деле это никакая не улика – разве что свидетельство очередной лжи.

– Когда приедет Руперт, мы все можем собраться в маленькой комнате, чтобы не путаться у вас под ногами. Он уже скоро должен приехать. Так будет нормально?

– Оставайтесь там, где вам будет удобнее всего. Я пока поговорю с двумя констеблями. Команда скоро прибудет. Затем, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне, если у вас возникнут какие-либо вопросы. Какие угодно.

– Обязательно. Благодарю вас.

Он в несколько широких шагов преодолевает расстояние до входной двери. Я вижу двух констеблей через окно, и они смотрят на Дженнинга, пока он приближается к ним. Но остановившись, он оглядывается через плечо на дом.

Я поворачиваюсь и иду в туалет, хотя мне хочется убежать и спрятаться. Закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной.

Что-то здесь не так. Что-то в ее комнате было не так. Там что-то было, витало в воздухе. Что-то зловещее. Как то чувство, которое возникает в месте, где случилось нечто плохое.

Мог ли кто-нибудь ее забрать? Так спросил меня Дженнинг. Потому что он так воспринял ситуацию. Похищенный ребенок. Но если б он знал правду, какие вопросы он задал бы тогда? Неужели полиция просто предположила бы, что она упала? Или они стали бы копать глубже?

Ноги подгибаются, как бумага, смятая невидимой рукой, и я оседаю, уткнувшись головой в колени и обхватив их руками. Удары сердца отдаются гулом в ушах. Так громко, будто волна за волной разбиваются над головой, – и мое горло сжимается с каждым ударом.

Пытаюсь вдохнуть, но кислород застревает в груди, не достигая легких. Я снова выдыхаю, но ничего не происходит. Никакого облегчения безжалостного давления, нарастающего в моей груди.

Я не могу дышать.

Откидываю голову назад и оттягиваю воротник пижамы от горла. Втягиваю воздух сквозь сжатые губы, заставляя себя не думать ни о чем другом, ни о чем, кроме дыхания, проходящего через рот в легкие.

Ни о полиции.

Дыши.

Ни о собаках.

Дыши.

Ни об Эйдене.

Дыши.

Но Фрейя…

Гортанный крик вырывается из груди, и давление ослабевает, будто воздух устремился в вакуум. Я подношу руки ко рту, который широко открыт, – он больше не издает звуков после этого звериного крика, просто неподвижно застыл. Мои губы распахнуты в беззвучном крике.

Я сижу так несколько минут, дожидаясь, пока дрожь и слезы утихнут, и до меня доносятся голоса из прихожей.

Хватаюсь за край умывальника и заставляю себя встать. Мое отражение смотрит на меня из зеркала, криво подвешенного над раковиной. Глаза опухшие и красные, кожа пошла пятнами и покрыта мокрыми дорожками слез.

Я не могу выйти к ним в таком виде.

Но, конечно, могу. В отражении зеркала я вижу скорбящую мать.

Это не ложь.

Я отпираю дверь, на нетвердых ногах выхожу в коридор и, несмотря на то, что затылок взмок от пота, заворачиваюсь в свой просторный кардиган, так что он плотно облегает тело. Но когда я поднимаю глаза от пола, то мельком ловлю на себе чей-то ледяной взгляд – словно кто-то впустил метель в дом.

Эйден стоит у подножия лестницы практически на том самом месте, где я нашла Фрейю. Но он стоит ко мне спиной, крепко обнимая ее за талию, склонив голову к ее шее, как всегда делал, когда обнимал меня, и это ее голубые глаза пронзают меня холодом поверх его плеча.

Жена Эйдена – Хелен Уильямс.

Хотя в те времена, когда она была моей лучшей подругой, ее звали Хелен Стил.

8

Четырьмя годами ранее…

Март

Хелен подняла бокал с шампанским. Она уже успела выпить полбутылки вина, пока мы пробовали закуски, и теперь ее глаза слегка блестели.

– Я хочу произнести тост, – сообщила она, улыбаясь от уха до уха. Хелен редко дарила кому-либо такую улыбку, потому что это подчеркивало тонкие морщинки вокруг ее глаз. Она ненавидела их. На мой взгляд, они лишь придавали ей очарования.

Именно Хелен организовала этот ужин в честь грядущего появления первого ребенка в нашей компании. Она украсила стол воздушными шариками с надписью «Поздравляем» и разбросала конфетти, на уборку которого обычно уходит целая вечность. Она позаботилась о том, чтобы все пришли в ресторан пораньше и устроили мне сюрприз – нам так редко удавалось собраться вместе, и наполнила огромную корзину великолепными подарками: детской одеждой и пеленками, а также сделанными на заказ рисунками для детской, хотя ребенок должен был появиться только через несколько месяцев. Все было идеально.

– Наоми, мы все собрались здесь, потому что любим тебя и с большим удовольствием хотим отпраздновать грядущее появление первого ребенка в нашей компании. И даже если ты будешь пропадать в своем гнездышке с Эйденом еще больше, чем сейчас, мы…

– Не говори глупостей, нигде я не пропадаю! – возразила я, оглядывая через стол своих подруг, которые тесно склонились друг к другу и громко хихикали.

– Еще как пропадаешь! – воскликнула Джемма, ущипнув меня за руку и толкнув мой стакан, наполненный колой. Я решила, что немного кофеина не навредит ребенку. – Мы вряд ли когда-нибудь сможем собраться снова – все мы вместе.

– Да, – крикнула София с противоположной стороны стола. – Мы знаем, что Эйден сексуальный и все такое…

– София! – возмутилась Люси.

– Что? Он…

– Но необязательно об этом говорить…

– Шутки в сторону, я вообще-то хочу произнести тост, – перебила Хелен. – За нашу Наоми, которая будет лучшей мамой на свете!

– За нашу Наоми!