– Он хорошо рассказывает, – Элишка сняла руку Фила со своего плеча. Меня это порадовало.

– Пойдем, выпьем чего-нибудь за знакомство? – друг лучился энергией, и мы слаженно кивнули.

– Как насчет «Абсентерии» – предложил Фил, бросая на меня предостерегающий взгляд. Он знал, что собутыльник из меня никакой. Алкоголь я переносил только в мизерных количествах.

– Ой, нет. Я точно не буду его пить, – девушка скривилась от отвращения.

– Кафе или ресторан?

– Кофейня, – уверенно заявила Чернова, чем понравилась мне еще больше. Кофе был и моей страстью.

– Тогда вперед. Дэн – кофейный маньяк и знает, где разжиться вкусным напитком.

Я засмеялся.

– Если честно, самый вкусный кофе рядом – в «Старбаксе» на Малостранской площади, поэтому предлагаю прогуляться туда.

Так мы дошли до Карлова моста, где Элишка застыла, рассматривая Староместскую мостовую башню.

– Тоже любишь готику? – спросил Фил, незаметно подмигивая мне.

– Не особо, – она пожала плечами, – но то, что вижу сейчас, мне нравится. А здесь всегда такие возбуждающие аппетит запахи?

Я кивнул. Пахло отлично. Свежий осенний бриз Влтавы смешивался с запахом корицы и ванили горячих трдельников, что продавали на каждом шагу. К этому запаху примешивался аромат жаренной свинины на вертеле, которую выставляли прямо на улице, завлекая клиентов в рестораны. Гастро-рай, как выразился Фил в первую нашу вылазку в город.

Мы вышли на мост, вливаясь в толпу туристов: громче всех галдели китайцы, итальянская барышня певуче восхищалась чем-то, перебрасывались репликами немецкие парни. Прелесть Карлова моста в том, что его можно рассматривать вечно и каждый раз находить новые детали, не замеченные ранее.

– Дэн? Расскажешь что-то интересное об этом месте?

Я помотал головой, показывая себе на уши. Слишком людно, а кричать я не любил.

– Позже. Давайте дойдем до противоположного конца.

Пока мы протискивались сквозь человеческое море, я задумался, рассматривая Элишку и Фила. Они шли немного впереди, друг взял девушку за локоть и что-то объяснял, наклоняясь близко к ее лицу, а Чернова не возражала. Похоже, у меня нет шансов. Сердце уныло ухало в груди. Появилось желание исчезнуть, чтобы побыть в одиночестве, но я спрятал руки в карманах и продолжал упрямо идти позади. Так мы шли какое-то время.

Я разозлился. Сколько можно спускать Филу то, что он околдовывает девушек, которые мне нравятся? Я догнал ребят и пристроился сбоку от Черновой. Мы как раз достигли Малостранской башни на другом конце моста.

– Ты еще хочешь услышать историю про мост? – спросил я, почему-то ожидая, что Чернова меня сейчас небрежно пошлет, чтобы остаться с Митсоном наедине.

– Конечно! – радостно улыбнулась Элишка.

– Мост, на котором вы стоите, таит в себе множество легенд. – Я оживился и добавил в голос таинственности: – Вот самый занимательный факт о его создании: первый камень заложили в тысяча триста пятьдесят седьмом году девятого июля в пять тридцать один. Дата непростая, ее вычислил пражский астроном по приказу монарха. Король Карл четвертый верил в магию чисел и в то, что мост будет вечен. Числа читаются одинаково с обеих сторон, как палиндром.

– Восхитительно! Кажется, Карл оказался прав. И от статуй невозможно оторвать взгляд.

«Не от статуй. От тебя», – промелькнуло у меня в мыслях, и я потер губы, словно запечатывая слова внутри.

– Не все из них оригинальны, лишь несколько, остальные хранятся в казематах Вышеграда, – хрипло продолжил я.

– Оу! А почему?

Девушка и правда заинтересовалась. Элишка смотрела прямо на меня, и я ответил тем же. Ее кофейные глаза, опушенные черными густыми ресницами, околдовывали, и я на секунду забыл, о чем рассказывал.

– В Средние века их вытесали из песчаника, не самого прочного камня, – наконец произнес я.

– Хм. Даже я этого не знал, хотя курс по истории Праги мы слушали вместе, – Фил, как обычно, хлопнул меня по плечу, многозначительно подмигивая.

Ну уж нет! Я хотел съязвить насчет его посещаемости лекций, но запнулся, случайно заметив в толпе рыжие, словно пламя, волосы. По телу пронеслись сотни мурашек, дыхание сбилось, а сердце, замерев на мгновенье, зашлось во взволнованном стуке.

– Дэн? Идешь? – крикнул Фил, догоняя Чернову, которая ушла вперед, фотографируя мостовую башню.

Черт! Я действительно схожу с ума? Или меня так проняло из-за дурацкого сна?

Выйдя на Малостранскую площадь, мы, наконец, нашли любимый мной «Старбакс». Сделали заказ и заняли столик с видом на остановку красных трамваев.

– Эли, что тебе заказать? – Фил включил джентльмена. Не успела девушка ответить, как в игру неожиданно для себя вступил я.

– Стой! Не говори. Я попробую угадать: латте на соевом с сиропом?

– Почти. А сироп какой? – лукавая улыбка коснулась губ Черновой.

– Соленая карамель, – выдал я свой любимый вкус, и Элишка удивленно кивнула.

– Откуда ты узнал? В студийной анкете я этого не писала.

– Не пугайся. Угадал случайно. Соленая карамель нравится и мне, правда, не с латте, а с капучино.

Кофе приятно обжигал небо и нес вкус карамели и немного шоколада. Я прикрыл глаза, наслаждаясь напитком. Рядом счастливо простонала Элишка.

– Вкусно!

Фил взял себе эспрессо величиной с рюмку и цедил, иногда непроизвольно морщась от крепости. Он не любил ни кофе, ни горячий шоколад. Его привлекал только чай, но сейчас Фил не хотел выбиваться из нашей компании и мужественно пересиливал себя.

– Эли, а ты всю жизнь прожила в Братиславе?

– Да, но у меня русские корни по материнской линии, – девушка перекинула русую косу на плечо, а я залюбовался тем, как переливались на солнце ее волосы.

– Ты знаешь русский?

– Знаю, конечно. Я гостила у бабушки каждое лето, пока была маленькой.

Фил от удивления выпучил глаза и замахал руками.

– Вау! Мне кажется, что русский тот же китайский: никогда не выучить!

Я тоже восхищенно подался ближе к ней, чувствуя, как губы сами собой расплываются в улыбке.

– Элишка, ты знаешь стихи русских поэтов? Всегда хотел услышать их на языке оригинала.

– Несколько помню: Есенина, Маяковского, Северянина точно, – усмехнулась эта потрясающая девушка.

– Северянина, – выдохнул я и затаил дыхание.

Был у него один стих, что запал мне в душу, и я мечтал услышать его на русском вживую. Когда-то наткнулся на видео, в котором его цитировали русские. То, что произошло далее, нельзя назвать иначе, чем волшебство или судьба. Из сотни стихотворений она начала цитировать именно то, которое я любил всем сердцем:

– Мы живем, как во сне неразгаданном,
На одной из удобных планет.
Много есть, чего вовсе не надо нам.
А того, что нам хочется, нет…

В храме пахнет свечами и ладаном,
И струится загадочный свет.
Верим в то, во что верить не надо нам,
Ну а веры действительной нет.
И однажды покажется адом нам,
Душный шепот душевных бесед.
Говорим лишь о том, что не надо нам,
А о том, о чем хочется, нет.
Только жизнь ощущаю наградой,

Хоть в течении множества лет.
Снова делаю то, что не надо мне,
Ну а то, что мне хочется, нет^[7].

При первой встрече я назвал Чернову воробышком. А девушка предстала лебедем, когда тот, красуясь, распахивает крылья перед зрителями на озере. Когда Элишка закончила, за столом воцарилась тишина. Фил знал этот стих – я когда-то цитировал его, но на русском он звучал иначе. Глубже. Правдивее. Я ни слова не понял, но узнал бы его из сотни других стихотворений по особой ритмике текста. Ощутил то, что вызывали у меня эти строчки: задумчивость и трепет внутри.

Мы с Филом не сговариваясь захлопали, привлекая к себе внимание соседних столиков.

– Это было красиво! Я ни черта не понял, но красиво, – теплота в голосе друга понравилась девушке, и она искренне улыбнулась, вновь демонстрируя ямочки на щеках.

Ее чуть заметное в начале прогулки смущение исчезло, хотя легкий румянец то и дело украшал лицо. Мне хотелось рассматривать Элишку постоянно, подмечать эмоции и настроение. «Она мне нравится. Сильно», – понял я.

– Ребят, я в дамскую комнату.

Когда Элишка удалилась на достаточное расстояние от стола, друг наклонился ко мне:

– Дэн, она прелесть! Еще и недотрога. Люблю охотиться за такими.

Вот как он умудряется всего парой слов испортить настроение? Дар, не иначе.

– Не надо! Только не с ней, Фил, – прошипел я и принялся, зло цокая ложкой о чашку, размешивать взбитую пенку в остатках кофе.

Друг пораженно приподнял брови:

– Она тебе нравится!

К моим щекам прилила кровь.

– Да, нравится! Оставь ее.

– Эх. Мне Эли тоже по душе, но раз ты запал, так и быть, уступлю.

Фил врал, и я видел это. Слишком хорошо знал его. Когда друг говорил неправду, у него краснели кончики ушей, чем он себя и выдавал.

– Спасибо, – буркнул я.

– Могу помочь. Уйдешь в уборную, а я распишу тебя Черновой в лучшем свете.

– Не нужно! – отрезал я, понимая, что оставить их одних не могу. Фил применит свой тестостерон, и Элишка вмиг согласится на все. Чертов мачо.

– Дэн? Ау! Ты чего, обиделся, что ли?

– Нет.

– А вот и я, – девушка вернулась.

Зазвонил мой мобильный, но я успел заметить, что Чернова накрасила губы нежным вишневым блеском, это ей очень шло. Посмотрев на входящий, я задрожал, зная эти девять цифр наизусть.

Глава 3

Ab aqua silente cave.

Остерегайся тихой воды.

– Слушаю, – ответил серьезно и собранно. Я вышел из кофейни на улицу, подозревая, что разговор будет не из приятных.

– Доктор Бронс из пансионата, – представился медик. – Сегодня ночью у вашей бабушки был сильный приступ. Я прошу вас прилететь как можно скорее, ее состояние ухудшается. Боюсь, скоро она вас не узнает. Мне очень жаль, но терапия не помогает. Нужно ваше разрешение на более сложное лечение.

– Доктор, я прилечу так скоро, как смогу, – сжимая вспотевшей рукой телефон ответил я, лихорадочно просчитывая время, чтобы успеть взять билет, выпросить выходные от съемок и подождать денег за отработанные дни.

– Ваша бабушка… – Он умолк, а я, задыхаясь от волнения, ждал продолжения. – В приступе галлюцинаций она все бормотала про то, что Фаусты должны служить дьяволу вечно. Это ведь что-то из Гете? Она шептала и плакала, звала вас. Писала письма.

– Письма? – переспросил я, хотя прекрасно услышал. Странно. Она всегда предпочитала звонить, чем ждать от меня ответа. Даже электронную почту не признавала.

– Я покажу их вам при встрече, если хотите.

– Да, прошу вас. Мне это важно!

– Хорошо. Я передам миссис Чейз, что вы прилетите, – попрощался он.

Мне хотелось выть от бессилия. Я сдерживался, сжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Бабушка – мой единственный родной человек. Как? Как такая болезнь смогла захватить ее сознание? К этому не было никаких предпосылок.

Помню, как ба поступью вдовствующей герцогини вошла к нам домой. Сильная, уверенная женщина, на которую я смотрел сквозь слезы. Мне девять, я в очередной раз избит до синяков пьяной матерью и стою в углу за то, что плакал и просил есть. Такими побоями она награждала меня почти каждый день, и детское тельце все время украшали фиолетовые, красные и бледно-желтые пятна. Папа погиб в автокатастрофе, когда мне было пять, и после этого маму словно подменили.

В тот день ба холодно разговаривала с родительницей, протягивая ей какие-то бумаги. Позже я узнал, что это документы об официальном опекунстве, оформленном на ее имя. Родственница по отцу забрала меня, испуганного забитого мышонка. Все последующие годы она дарила мне доброту и заботу, воспитывая и наставляя.