Коридор вел в приемную, выдержанный в успокаивающих кремовых тонах, и там начиналась широкая лестница. Однако Эва и леди Кэр вошли в первую дверь справа, за которой находилась гостиная, где уже собрались дамы, члены дамского клуба. В углу комнаты имелся камин, сейчас пустой, и повсюду стояли небольшие диванчики и стулья с подушками. Центр гостиной занимал невысокий чайный столик, уставленный приборами, а примерно дюжина девочек с важным видом, под бдительным присмотром светловолосой горничной, предлагали дамам закуски.

– Очень рада видеть вас, миледи! – Стройная дама с роскошными рыжими волосами с раскрытыми объятиями бросилась им навстречу, и они с леди Кэр обменялись вежливыми поцелуями в щеку.

Пожилая дама обернулась, и Эва с облегчением увидела, что она заулыбалась.

– Гера, позвольте представить вам мисс Эву Динвуди. Мисс Динвуди, это леди Гера Ридинг.

– Для меня это большая честь, миледи. – Эва низко присела в реверансе, а пока леди Гера говорила что-то в знак приветствия, мысленно покопалась в своих досье.

Итак, Ридинг, Гера: старшая сестра герцога Уэйкфилда; супруга лорда Гриффина Ридинга. Это леди Гера вместе с леди Кэр основали дамский клуб. Важная знатная дама, знакомство с которой дорогого стоит.

Впрочем, они тут все такие.

Эва собралась с духом, когда леди Кэр повлекла ее в глубь комнаты, чтобы познакомить со всеми. В конце концов, для чего еще она сюда явилась? Среди прочих дам познакомиться с одной очень нужной особой. И неважно, что Эва терпеть не могла подобные сборища и чувствовала себя там не в своей тарелке: долг она выполнит.

Эва опять изобразила любезную улыбку, когда леди Кэр подвела ее к даме, стоявшей возле камина, и представила. Та оказалась ее невесткой, Темперанс Хантингтон, баронессой Кэр-младшей. Это была миловидная темноволосая леди с такими светло-карими глазами, что они казались золотистыми. Нельзя было сказать наверняка – и Эва, разумеется, ни за что не стала бы спрашивать, – но леди Кэр, похоже, ожидала ребенка.

Рядом с ней стояла Изабел Мейкпис, которая управляла приютом вместе с супругом, Уинтером Мейкписом. Из своих мысленных досье Эва знала, что миссис Мейкпис, в отличие от супруга, происходила из высших слоев общества. Несмотря на низкий статус смотрительницы сиротского приюта, на миссис Мейкпис было элегантное платье, скроенное по французской моде, в алую и желтую полоски. Обе дамы приветливо кивнули Эве, хоть она и отметила искру любопытства в их глазах: старшая леди Кэр не стала объяснять, откуда ее знает.

Герцогиня Уэйкфилд встала и произнесла:

– Рада познакомиться, мисс Динвуди.

Эва присела в реверансе.

На первый взгляд герцогиня производила впечатление ничем не примечательной, однако ее прекрасные серые глаза все меняли. Их взгляд был столь проницателен, что Эва не могла в них не смотреть, пока произносила положенные приветствия.

– Боюсь, вы не сможете познакомиться с ее светлостью, герцогиней Скарборо: сейчас она вроде бы путешествует с мужем по Европе, – сообщила леди Кэр, подводя Эву к последнему дивану. – Италия, знаете ли.

Эва не знала, поскольку никогда не бывала в Италии и не путешествовала ради развлечения, однако понимающе кивнула. Потом ее представили смуглой красавице экзотической внешности. Это была леди Ипполита Ройл, о которой судачили, будто она является самой богатой наследницей в Англии – теперь, после того как бывшая леди Пенелопа Чедвик вышла за герцога Скарборо. Мисс Ройл поднялась с дивана и присела в реверансе, зато ее собеседница так и осталась сидеть.

– А это леди Феба Баттен, сестра леди Геры, с которой вы уже знакомы, и, разумеется, герцога Уэйкфилда, – журчал голос леди Кэр, а Эву словно в сердце ударили.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала леди Феба, поворачиваясь к хорошенькой миниатюрной женщине с приветливым лицом. – Надеюсь, вы не обидитесь, если я останусь сидеть: боюсь, в незнакомой комнате обязательно споткнусь и упаду.

– Прошу вас, миледи, не беспокойтесь на этот счет. Если…

Ее слова потонули в шуме, источник которого был где-то в дверях. В гостиную впорхнула дама в платье чудесного персикового цвета, с кудрявыми волосами, живо рассыпанными по плечам, и ребенком на руках.

Новая гостья воскликнула, явно запыхавшись:

– Ах ты, боже мой! Простите, что опоздала.

Герцогиня Уэйкфилд едва не завопила:

– Марго, неужели это малышка София?

«Это леди Маргарет Сент-Джон», – подсказала Эве запись в ее мысленном досье.

Дама мило покраснела.

– Да. Надеюсь, никто не станет возражать, что я принесла ее сюда?

Судя по всеобщей суматохе, которая поднялась, когда дамы бросились к леди Маргарет с малышкой, возражать никто не собирался. Вокруг них столпились все за исключением Эвы и леди Фебы.

Повернувшись к гостье, Эва тихо спросила:

– Не возражаете, если я подсяду к вам? Похоже, мне не стоило сегодня выходить на этих каблуках.

– Конечно, прошу вас. – Феба похлопала по сиденью рядом с собой, которое только что покинула мисс Ройл.

На другом конце комнаты графиня Кэр быстро обернулась и бросила на нее пристальный взгляд, но Эва сделала вид, что не заметила, и прощебетала садясь:

– Благодарю вас. Тщеславие меня погубит. Я купила эти туфли только на прошлой неделе, для выхода в театр.

Феба повернулась к ней лицом.

– Куда именно?

– Давали «Гамлета» в «Ковент-Гардене». – Эва покачала головой. – Актер был староват – да еще с брюшком, – но вот голос у него зато волшебный.

– Голос – это все, что я способна воспринимать, – со вздохом сказала Феба. – Мне нравятся голоса, способные передавать оттенки чувств, а не просто громкие.

– Да, и мне тоже! Вы слышали Горация Пимсли?

– О да! – воскликнула Феба. – Из него получился прекрасный Макбет – по крайней мере что касается голоса. Мне, правда, не очень нравятся трагедии, но вот голос его я могла бы слушать целый вечер.

Беседа доставляла ей истинное удовольствие, но ведь она здесь с определенной целью.

– Возможно, миледи, вам было бы интересно…

Несколько дам, столпившихся вокруг молодой матери с ребенком, громко рассмеялись, и голос Эвы потонул в этом гвалте. Феба наклонилась к ней поближе.

– Вы не могли бы описать, как выглядит малышка София?

– Трудно сказать: отсюда плохо видно. – Пожала плечами Эва. – Кроме того, их окружает целая толпа. Все, что я вижу, – это пушок, который выбивается из-под чепчика. Кажется, у нее светло-каштановые волосики. – Она взглянула на собеседницу. – Почти как у вас, миледи.

– Правда? – Феба погладила свои волосы, будто так могла ощутить их цвет. – Я почти забыла.

Маргарет с малышкой на руках в сопровождении других дам подошла к ним.

– Не хочешь ее подержать, Феба?

Лицо девушки просияло.

– Можно? Только прошу, Марго, сядь рядом: боюсь ее уронить.

– Не бойся, не уронишь, – твердо сказала леди Маргарет, присела на диванчик и осторожно передала ребенка ей на руки.

– Она такая серьезная, – шепнула леди Гера.

– Правда? – Леди Маргарет разглядывала дочь, как будто это неизвестное насекомое, найденное под листом цветка. – Она хмурится, прямо как Годрик. Похоже, через пару лет из-за стола на меня будут взирать две недовольные моськи.

– Как он? – поинтересовалась леди Кэр-младшая.

– Совершенно одержим своей новорожденной, – ответила леди Маргарет. – Как-то ночью я застукала его в коридоре: ходил взад-вперед с Софией в одной руке и книгой – в другой. Он ей читал, по-гречески. Но что самое удивительное – она, кажется, слушала как завороженная.

– Могу понять почему. – Феба поднесла малышку к самому лицу, закрыла глаза и ласково коснулась носом ее щечки. – Какое же она чудо!

Наблюдая за ней, Эва проглотила ком в горле.

– Мы, кажется, незнакомы, – вдруг сказала леди Маргарет. – Нет, не вставайте! Я Маргарет Сент-Джон.

– Это мое упущение, – виновато заметила леди Кэр; и улыбка ее погасла. – Познакомьтесь с Эвой Динвуди. Она хотела бы вступить в наш клуб.

– В таком случае, полагаю, нам лучше начать, – весело проговорила леди Маргарет и протянула руки к дочери. – Иди ко мне, малышка.

Одна из девочек, рыжеволосая, с впечатляющей россыпью веснушек на носу, внесла блюдо криво нарезанных ломтей хлеба с маслом, и дамы стали усаживаться.

– Спасибо… – поблагодарила девочку Феба и взяла с блюда один кусок.

– Ханна, мэм.

Девочка попыталась сделать реверанс, не выпуская блюда из рук, и Эва едва успела подхватить его, чтобы не уронила.

Казалось, Феба была поражена:

– Не Мэри?

– Когда я сюда поступила, у меня уже было имя, мэм.

– И притом красивое, – серьезно добавила Феба. – Очень вкусный хлеб, Ханна.

Девочка покраснела, и леди улыбнулась ей, а Эва почувствовала болезненный укол в сердце. Она такая милая! Может быть, еще не поздно…

Феба обернулась к ней, все еще улыбаясь.

– Видите ли, всех этих девочек здесь зовут Мэри, а мальчиков – Джозефами. Разве что они уже достаточно взрослые, чтобы успеть получить имя, как Ханна. Ужасная путаница, даже если давать второе имя. Не знаю, кому принадлежит эта идея…

– Уинтеру, – в один голос воскликнули леди Кэр-младшая и миссис Мейкпис.

– Он решил, что так будет больше порядка, – продолжила леди Кэр, а миссис Мейкпис просто фыркнула.

Улыбнувшись, леди Феба снова обратилась к Эве:

– Вы что-то говорили, мисс Динвуди, как раз перед тем, как сюда принесли Софию…

– Да, миледи. – Эва сделала глубокий вдох. – Завтра днем у меня собираются любители театра, всего несколько человек, чтобы обсудить новейшие постановки. Вы окажете мне честь, если почтите нас своим присутствием.

– Буду очень рада, – улыбнулась Феба и сунула в рот последние крошки.

– Милые дамы, – начала леди Кэр, вставая, – нам надо решить некоторые проблемы…

Краем глаза Эва наблюдала за своей покровительницей, но слушала вполуха.

Как бы там ни было, но она уже добилась того, зачем пришла.

На следующий день Тревельон еще раз внимательно изучил письмо – уголком рта усмехнувшись при виде детского почерка, – прежде чем аккуратно сложить, потом подошел к комоду у дальней стены своей комнаты в Уэйкфилд-хаусе. В верхнем ящике была толстая пачка писем, и он сунул очередное к остальным, прежде чем задвинуть ящик, потом взглянул на часы. Близилось время сопровождать леди Фебу на послеобеденную встречу.

Тревельон проверил пистолеты, схватил трость и направился к лестнице. Ровно год назад он командовал десятками храбрых мужчин, которые шли за ним без сомнений и раздумий. Если они его и не любили, то уж уважали наверняка, все до единого, – уж в этом он имел возможность убедиться. Хорошая была жизнь, он ею был доволен, и даже весьма, и вот теперь под его началом было всего два лакея и дамочка из общества.

Тревельон тихонько фыркнул себе под нос, очутившись на первом этаже. Пусть нынешнее его положение и не столь почетно, но это не значит, что можно исполнять свой долг как придется: охранять леди Фебу от всяческих опасностей он намерен как можно лучше.

Пятью минутами позже Тревельон стоял на парадной лестнице Уэйкфилд-хауса и обозревал улицу. Небо сыпало мелким дождиком, что облегчало задачу: поблизости почти не было зевак. Пробежали трусцой двое носильщиков, подкованными башмаками шлепая по лужам, с крытой кабинкой, которая балансировала на жердях, лежавших на их плечах. Джентльмен внутри кабинки сидел в сухости, но тем не менее кривился, выглядывая наружу. Особняк Уэйкфилдов стоял на тихой площади, а через дорогу, почти у самых его дверей, торчал какой-то разносчик, пока из дома не вышел лакей и не погнал его прочь.

Ворча себе под нос, Тревельон обернулся и увидел леди Уэйкфилд, которая наблюдала за ним. Рядом с ней, тыкаясь носом в ее юбки, крутилась старая белая собачонка, которую леди, выходя замуж, захватила из родного дома. Насколько он помнил, кличка собачки была Бон-Бон.

– Мэм. – Он поклонился.