– Ага, если ваше Максимилиан.

Он улыбнулся, опустив голову. От легкого движения его челка упала на лицо, пока резким кивком он не стряхнул ее обратно. Макс смотрел мне в глаза так, как я никогда не умела. Не умела держать зрительный контакт, не моргая, не раздражаясь, не паникуя, не начиная дрожать и заикаться.

Я даже в лица прохожих никогда не смотрю и не понимаю, почему кто-то посторонний на меня таращится. Нельзя просто прямо идти по своей половине пешеходки и не тырить мою кармическую энергию?

– Завтра воскресенье, – зачем-то напомнил Воронцов, – дом встанет рано. Тебе на второй этаж. Первая дверь слева, – поднялся он по лестнице, – не проспи, Кириллия.

– Чего не проспи?

Макс не ответил. На крыльцо вышел Женя, протянул мне визитку с номерами телефонов водителей:

– Завтра воскресенье. Спокойной ночи, Кира.

– Ну да, ладно, пока.

Я пожала плечами. Воскресенье – и что? Раньше тринадцати утра по воскресеньям я не просыпаюсь, куда бы этот дом ни собирался, я точно пас.

Оставшись одна, я бросила взгляд на оранжерею Аллы, на потухшие окна всех домов, считать которые было бесполезно, и поплелась в свою гостевую комнату.

В глубине холла играла негромкая музыка. Слышались удары бильярдных шаров и смех парней. По ногам веяло сквозняком. Я удивилась, заметив, что пол выложен необработанным булыжником, как на древних мостовых.

– Каземат, – пробубнила я, радуясь, что Женя отнес мой чемодан в спальню и не оставил здесь половину из оставшихся у него двух колесиков.

На площадке второго этажа быстро нашлась дверь моей спальни – первая слева. В уголках двери оказались наклейки с журавлями. Видимо, пометили, чтобы я точно попала туда, куда нужно.

– Какая предусмотрительность, – коснулась я изображения серых птиц с высокими ногами.

Моя дверь была первой, но, кроме нее, на этаже виднелись и другие. К счастью, под ногами больше не было булыжников, но дом все равно выглядел странно. С потолка спускалась люстра, в которой горели настоящие свечи. Сначала я решила, что они имитируют свет огня, но внизу под люстрой обнаружились капли воска.

Свечей было штук двести, они же подрагивали за стеклышками канделябров на стенах.

– Что-то я пропустила приглашение с совой… – торопливо толкнула я дверь своей комнаты, представляя, что меня там ждет: кровать с привинченными ножками? Балдахин из бархата? Дыба, виселица, гильотина?

Посреди комнаты одиноко торчал мой чемодан. Я щелкнула выключателем. Комната оказалась огромной и, к моему облегчению, современной, светлой и с электричеством.

Двуспальная кровать с синим покрывалом. Возле окна рабочий стол с двумя ноутбуками. Плоский экран телевизора и валяющиеся на полу джойстики. Вдоль другой стены сундуки, стопки книг на ковролине, диван и напольные кресла-мешки, пара картин с изображениями холодного пляжа с торчащей песколюбивой травой.

Картины мне сразу понравились. Я любила такие виды – тронутая желтизной трава, песчаные дюны, серый невысокий забор, широкое холодное побережье. Такой я (не) помнила Куршскую косу, куда, по рассказам бабушки, мы часто приезжали погулять, пока отец служил в Солнечногорске. И выглядела она точно так – с песком, травой и серым холодом Балтики.

На полу в два ряда стояли каменные кадки. Розовые и красные соцветия опускались с ухоженных стеблей до самого ковролина. Их было около полусотни. Ни в одной комнате раньше я не видела одновременно столько растений.

На подоконнике с открытым окном осталась доска с расставленными белыми и черными шашками, рядом чехол для скрипки и провода с наушниками.

– Электрическая скрипка, – догадалась я.

За ближайшей дверью обнаружилась ванная. Внутри душевой кабины мигали ультрафиолетовые подсветки. На потолке флюоресцентный рисунок неонового кролика из «Алисы в Зазеркалье». На раковине принадлежности для душа одной марки. Несколько гелей, шампуней, зубная паста и скраб.

– Наконец-то!

Я отправила папе СМС:

«Нашла Воронцовых. Уже в доме, все ок».

Стянув через голову футболку, наступая на отвороты джинсов, я торопилась нырнуть под воду. Топ и трусы полетели на верх душевой перегородки. Когда подняла ручку смесителя, автоматически включилась музыка, а встроенные в стекло лампы засветились в немыслимых оживших линиях. Выглядело все это буйство шизоаффективно и безумно прекрасно.

Пританцовывая и подвывая отголоскам песни, я намылила волосы и с наслаждением смыла прохладной водой аромат креозота. Один из кондиционеров благоухал ананасом. Точно так же пахло облако дыма вокруг Максима. Может, все это было туманом? Моим воображением? И Воронцов, и оранжерея, и замок из травы и стекла, и райские птицы на заборе?

Я стояла у зеркала и промакивала полотенцем волосы, когда услышала, как кто-то вошел в комнату. Может, домработница? Принесла свежих полотенец? В этой ванне нашлось всего одно.

Шаги приблизились к двери. Ручка дернулась и начала опускаться. Облокотившись спиной о раковину, я сдвинула какие-то пузырьки, и они рухнули под ноги.

– Занято! – предупредила я на всякий случай.

Ручка метнулась вверх, а шаги проследовали по комнате дальше.

– Кого принесло на ночь глядя?.. Не видно, что ли, наклейки?! Журавли для Журавлевой!

Обернувшись полотенцем потуже, я выдохнула и бодрым шагом вышла из ванной.

– Я здесь, – произнесла, видя усевшуюся за мониторы компов фигуру. – А ты кто такой?

– Круто, – обернулся парень.

Пару секунд он смотрел на меня, пока наконец не поджал губы в смущенной улыбке:

– А я здесь.

– Что ты тут делаешь в двенадцать ночи? – юркнула я под покрывало в постель, укрывая девяносто процентов обнаженки.

– А ты что делаешь? – крутанулся он на рабочем кресле. – В моей постели. Не то чтобы я сильно возражал, но…

Незнакомца поглощала темень комнаты. Когда он вошел, то погасил свет. Только пара мониторов била ему в спину белым светом, застряв крошечными огоньками в сердцевине квадратных очков.

– Ты не видел? – указала я на дверь. – Там журавли наклеены! Прямо посредине двери!

– Видел, но при чем здесь ты?

– При том, что я Журавлева Кира из Ни-Но!

– Жаль, что не Нина из Ни-Но. Звучало б круче.

– Не переводи тему. Воронцовы отметили дверь специально для меня. И чемодан тут стоял. Пожалуйста, уходи, я устала.

– А вещи забрать можно?

– Забирай. Только свои, а не мои.

– Тогда давай, – вытянул он руку, подойдя впритык к моей кровати.

– Чего тебе отдавать? Ничего твоего здесь нет.

– Я заберу скрипку, шашки, два ноутбука, ворох одежды из шкафа, приставку, сундук и пару фоток с Куршской косы. А еще полотенце, в которое ты обернулась. Отдай его, пожалуйста.

– Полотенце… и скрипку… – поежилась я под покрывалом. – Это что… твоя комната? А журавли зачем? Ты что, Журавлев?

– Нет, – со смешком ответил он, – моя фамилия Серый. А наклейки я привез из Фрингиллы. Работал там орнитологом.

– Чего? – не услышала я и половины. – Какой еще Фрик… Это Воронцов! – начало до меня доходить. – Это он так пошутил, да?! Сказал, первая дверь слева. Придурок…

– Слушай, Кира из Ни-Но, – все еще стоял надо мной парень с протянутой рукой, – зачем ты сюда приехала?

– Тебе какое дело? – придумывала я, что делать дальше – отступить или сражаться за комнату. Пусть и чужую.

Не ночевать же с этим поддельным журавлем.

– Никакого, – опустил он руку, равнодушно пожав плечами. – Зря ты…

– Приперлась в твою комнату! Не переживай. Я уйду.

– Зря приперлась в этот дом, – обернулся он к двери и встал так, словно отгораживал меня от выхода.

– Ну, своего собственного на Рублевке у меня пока нет. Придется тут пожить.

– Тише, – ринулся ко мне парень, имя которого я до сих пор не знала. Только фамилию – Серый. Он не прикоснулся, но был близок к тому, чтобы закрыть мне рукой рот, – не кричи. Здесь кто угодно может услышать тебя. В доме везде камеры.

– Камеры?

– Воронцов-старший следит за всем, что происходит в Каземате, – изобразил он кавычки. – Камеры он ставил изначально, чтобы приглядывать за Аллой, когда она болела. Но теперь он следит за всеми. За Максом, мной, теперь будет и за тобой.

– У тебя паранойя.

– У тебя через пару дней тоже начнется, – обернулся он к распахнутому окну, – летела бы ты к себе домой, Журавлева. Это место не для тебя.

– Мне, вообще-то, год учиться. И домой нельзя сейчас. Там… сложно. И не приставай со своими советами. Без тебя разберусь.

Он встал с кровати. Запрыгнул на подоконник, отгораживаясь от меня занавеской.

– Не верь здесь ничему, Кира из Ни-Но.

– Чему ничему?

– Всему и всем. И мне тоже не верь.

– Ты газон покурил вместо ананасового вейпа? Что за чушь несешь? Скажи лучше, где дверь ко мне в комнату.

– К тебе на первом этаже. С надписью «Выход».

– Ты кто вообще такой? Одногруппник Макса?

– Да.

Я не ожидала, что угадаю так быстро.

– А зовут тебя как?

– Костя.

– Знаешь, Костя! – подскочила я с кровати, обматываясь простыней, бросила в него сырым полотенцем, которое он так хотел вернуть. – Сама разберусь, уезжать или нет. И за какой дверью я буду жить! Если у тебя припадки истерии, могу посоветовать психотерапевта, – говорила я о всех тех, к кому обращались родители.

Возле двери он меня окрикнул:

– Камеры, Кира. Не сильно-то голой щеголяй.

Подобрав с пола его кроссовку, я бросила ею в тугие волны шифоновой занавески. Надо было и дверью хлопнуть, но не хотелось никого будить. Кроме разве что Макса. Пошутить он решил! Разыграть! Еще и Костя Серый с паническими атаками по соседству.

В мире есть вообще здоровые люди или мы все с приветом?!

Было бы странно шарахаться по дому, заглядывая в каждую комнату, мало ли какой там Красный, Зеленый или Желтый гость притаился. Прокравшись обратно к лестнице, я поднялась на этаж выше. Всего-то и нужно одну ночь перекантоваться, а утром Воронцовы-старшие подскажут, где бросить якорь. И чемодан.

Подсвечивая дорогу фонариком мобильника, я аккуратно ступала по мягким ковролинам. Луч иногда утыкался в стены, выхватывая яркие полотна, подсвеченные привычными уже зажженными свечами за стеклами с легким нагаром. Некоторые картины были ростом с меня, другие размером со спичечный коробок.

– Это те, что Воронцова пишет?

Решив рассмотреть их при свете дня, я приблизилась к широким дверям внутри арочного изгиба. Вряд ли кто-то поставит такие витражи в обычную спальню. Шагнув внутрь, оказалась в библиотеке с каминным залом.

Возле камина разлеглись овалами несколько кожаных диванов, хоть вдоль на них ложись, хоть поперек – такие они были огромные. Кожа диванов подо мной мелодично хрустнула. Решив на всякий случай проверить, нет ли здесь никого, я обошла ряды стеллажей по проходам.

Каких только книг здесь не было! И многие на неизвестных мне языках, в потрепанных обложках или украшенные кожаными переплетами с гравировкой. Вдоль стеллажей я заметила приставные лестницы на колесиках и то здесь, то там разваленные стопки книг.

Подняв ту, о которую споткнулась, я прочитала название: «Инженерные особенности строительства ледовых сооружений». Рядом лежала распахнутая географическая карта, подписанная «Оймякон», а третьей книгой оказалась методичка о способах выращивания пшеницы. Внутри нее все строки были перечеркнуты. Поверх них шли слова, написанные красивым ровным почерком, какого я не видела даже в приложении для работы с текстами.

Покрутив в руке длинное белое перо, воткнутое в чернильницу, я случайно уронила кляксу на текст и, скорее запихивая методичку под карту, поспешила вернуться к камину.