Путь на север в рай (страница 2)
* * *
Фрэнсис, Салу, Джафар и я часто играли все вместе в джунглях. Это было замечательно: мы бегали, лазали по деревьям, ели фрукты и охотились с рогатками на маленьких зверей. Одним из любимых наших развлечений была ловля птиц. Всего их встречалось три вида – красные, коричневые и дрозды – и если одну удавалось поймать и засунуть в клетку, она привлекала внимание других птиц, которых тоже частенько получалось поймать. Тот, кому удавалось заполучить больше всего птиц, считался королем среди деревенских детей, он становился знаменитым. Еще нам доставляло массу удовольствия создавать игрушки, например маленькие машинки и грузовики. В этом деле я тоже был очень хорош. Как-то раз я отправился ставить ловушки для птиц в одиночку. Я сделал клетку с захлопывающейся дверцей и положил в нее немного еды в качестве приманки. А еще я засунул в клетку птичку, которую поймал чуть раньше и добавил в воду перца, чтобы та больше пела, привлекая своих собратьев. Потом я спрятался в кустах, чтобы птички не боялись подлетать ближе. Спустя какое-то время я обратил внимание, что птичка в клетке не замолкает. Я выбрался из своего укрытия, чтобы посмотреть, в чем причина, и увидел змею, кружившую вокруг клетки, чтобы добраться до птицы. Я так испугался, что сбежал, а когда обернулся, увидел, что змея тоже спешит уползти в противоположном направлении. В тот день я понял, что все мы боимся неизвестного.
* * *
Помню я и день, когда странная машина впервые пересекла небо. Я пристально вглядывался в нее в полном удивлении; никогда еще не видел ничего подобного. Выглядела эта машина как птица, но летела она очень-очень высоко, по прямой, оставляя за собой два параллельных друг другу следа из белого дыма.
– Что это? – спрашивал я старших. – Это что, какая-то магия?
– Это самолет, – ответили мне. – Белые люди их строят, белые люди на них летают.
Более подробного объяснения получить не вышло, ведь у старших было чем заняться, вместо того чтобы целыми днями отвечать на вопросы детей.
Деревня моя находится в отдаленном регионе Ганы, а сама Гана – дальний родственник Земли Белых. Старшие говорили, что белые живут очень далеко, и живут они как боги, и все они пилоты, инженеры, врачи… Я бы хотел быть одним из них, я хотел быть белым. Я смотрел на самолеты, пролетавшие по африканскому небу, и слушал истории о белых людях: странные, пугающие и одновременно чудесные.
Раз в месяц одним глазком мы могли взглянуть на их мир, когда почти каждый житель Фиасо собирался на главной деревенской площади, чтобы посмотреть кино. Мы, дети, думали, что фильмы – это магия белых людей, и даже пытались попасть в эти фильмы – прыгая прямо в экран. Однако из этого ничего не выходило. Показывали в основном боевики, чаще всего одни и те же фильмы с участием Арнольда Шварцнеггера. Он был очень сильный и убивал всех вокруг, что приводило нас к мысли, что белый человек – это такое существо, полное жестокости и со сверхчеловеческими силами. Плохие парни в фильмах были японцами, они чаще всего оказывались довольно глупыми и стояли, выстроившись в одну линию, когда Шварцнеггер выпрыгивал из кустов, поэтому ему не составляло труда расстрелять их из пулемета одним махом. А он долго над этим и не раздумывал.
Как-то раз к нам приехали католические священники и показали фильм об Иисусе Христе. В этот день произошла трагедия: пьяный житель деревни припарковал трактор и не поставил его на ручник, тот скатился по набережной и выехал на главную площадь, где мы все собрались для просмотра кино. Три человека погибли.
В детстве я думал, что все происходящее в фильмах было реальным, что все это правда. Когда я узнал, что все герои на экране всего лишь актеры, то ужасно расстроился. Как они могли так притворяться? Они же просто самозванцы! Как можно было доверять людям, которые притворялись плачущими или изображали, что счастливы?
Материальными благами мы не могли похвастаться – приходилось носить по несколько пар штанов одновременно – каждая следующая пара прикрывала дыры в предыдущей – и наблюдение за жизнью белых людей в фильмах заставляло нас желать вещи, которые мы не могли себе позволить, хотя и не особо-то в них нуждались. Если не знаешь о существовании чего-то, то и не будешь хотеть это заполучить. С другой стороны, ограждать африканцев, проживающих в сельской местности, от всех материальных благ этого мира неправильно, да и не получится.
Вспоминая свое детство и то, какого высокого мнения я был о всех белых людях и Европе, я понимаю всю абсурдность своих мыслей, ведь ум, сила и талант не зависят от цвета кожи. Но и мнение мое сложилось не сиюминутно: это результат многих веков рабства, эксплуатации, колониализма. Все вместе это стало длительной маркетинговой кампанией превосходства белой расы, убеждающей людей с темным цветом кожи недооценивать самих себя.
Но ничего из этого я тогда не знал, и, повторюсь, у меня не было причин ожидать, что моя жизнь будет отличаться от чьей-то еще в нашей деревне: изнуряющий труд под палящим солнцем и жизнь в глиняном доме. Однако почему-то у меня было предчувствие, которое обрело смысл только годы спустя. Для нашего народа сны имеют большое значение. Так вот, мне снилось, что я иду вдоль дороги, пересекающей глубокие джунгли. Ближе к концу сна дорога стала подниматься на высокую гору, к самому горизонту, хотя в моем регионе вообще нет гор. Сон был печальный: в нем умер мой отец. Но за этой загадочной горой забрезжил солнечный свет. Мощные красные лучи солнца осветили мое лицо. Было такое чувство, как будто что-то зовет меня к себе.
* * *
Из-за моего умения делать игрушечные машинки люди постоянно говорили моему отцу:
– Твой сын Усман – мастер на все руки. Тебе следует отправить его в город, учиться торговле.
– Он поедет, настанет день, когда я его туда отправлю, – обычно отвечал он.
Мой отец был человеком строгим. Как я упоминал, он никогда не просил, а только раздавал приказы. Вот и когда он объявил мне, что я отправляюсь в ближайший к нам город, Техиман, чтобы стать подмастерьем, это не было просто пожеланием. Предполагалось, что работать я буду в автомастерской, которая принадлежала моему дяде с маминой стороны (в Гане под этим подразумевается работа слесарем-жестянщиком). Мне идея очень понравилась – жажды познавания мира у меня было хоть отбавляй. Вскоре я покинул свой дом вместе с черным пластиковым пакетом, в который поместились все мои пожитки: четыре футболки и кое-что по мелочи. Тогда мне было около девяти лет. Поехал я к дядиной мастерской за восемнадцать километров от нас на тротро (мини-автобус, который отправляется, только когда заполнен людьми). Я не скучал по своей семье, да и не особо о них думал, но самостоятельная жизнь сначала казалась непривычной: я привык проводить время с братьями и сестрами и заботиться о них, пока мать работала в полях.
Когда я добрался до двери нужного дома, то сначала никак не решался зайти. Я так сильно нервничал, что нарезал круги вокруг мастерской, боясь даже постучать в эту дверь. Все это время моя тетя (которую я до этого ни разу не видел) наблюдала за мной из окна, а я и не замечал. Спустя какое-то время она открыла дверь и крикнула: «Ты что там делаешь? Внутрь собираешься?» Я был совсем ребенком и крайне смутился.
Техиман показался мне самым красивым городом в мире, настолько же невероятным, как я представлял себе Нью-Йорк. В нем я чувствовал себя крошечным. Там было все: дома, магазины, рынки. Люди всегда были хорошо одетые, а дороги асфальтированные! По ним можно было ходить даже в дождь, не то что в моей деревне, где ливни превращали все вокруг в грязевые потоки. Запах дорог Техимана во время дождя остается в моей памяти до сих пор. Причем нельзя назвать его особенно приятным, запах был очень своеобразный, как раскаленный металл, но он по-прежнему кажется мне особенным. По выходным, когда мне разрешалось навещать свою деревню, я начинал вести себя заносчиво, так, будто повидал все на свете, – маленький мальчик, вернувшийся из большого города.
– Можно ли на самолетах «выкинуть семерку»? – спросил меня друг во время одного из таких визитов домой.
В Гане «выкинуть семерку» означает высунутую из окна руку во время поездки на автомобиле. Это несет символический смысл, что дела у тебя идут очень хорошо: ведь наличие автомобиля само по себе означало реализацию американской мечты. Роскошь. Каждый раз, когда я возвращался в свою деревню, мне задавали подобные вопросы, ведь я уже «попутешествовал» по миру. А еще мне напоминали наши деревенские поверья: «Белые люди такие суровые, что если женишься на белой женщине и изменишь ей – она тебя убьет, ведь у всех белых есть оружие».
* * *
Работа в автомастерских в Гане выстроена специфически: самый первый мальчик, который стал подмастерьем, считается самым главным среди них, а каждый последующий все менее и менее значимым. Если ты самый новый, вернее, «самый последний», тебе приходится хуже всех. На работу следует являться самым первым, чтобы все подмести и прибрать, подготовить инструменты, тебя же отправляют по разным делам в любое время дня, и ты же самым последним моешься и покидаешь автомастерскую. Из еды тебе достается только то, что не доел твой начальник, поэтому большую часть времени ходишь голодным. И так все происходит, пока не приходит следующий новенький, а ты продвигаешься по карьерной лестнице вверх на одну ступень. Но мне продвинуться по ней не удалось, так как покинул я эту работу раньше, чем на нее поступили другие мальчики.
Мой дядя занимался продажей ветровых стекол и отправлял меня впаривать их всем подряд на улице. Но я-то хотел больше узнать о ремонте автомобилей и оттачивать свои навыки. Ради этого я и покинул свою деревню. Я бы талантлив и быстро учился, но то, что мне приходилось ошиваться на обочинах дорог, никак моему обучению не способствовало. Я покинул автомастерскую спустя девять месяцев после прибытия. Один мальчик в деревне рассказал о своей работе в Кумаси, втором по величине городе Ганы, упомянув, что получает неплохие чаевые. И вот, когда в деревню приехал грузовик за тапиокой и ямсом, я попросил подвезти меня. Мой друг обучался работе механика, он помог мне устроиться на работу в автомастерскую в Кумаси.