– Могу и по головам! Развалился, трус! – Варвара вернулась в комнату. – Смотри, это же Машка!

На экране вдруг появилась Маша, нынешняя, девятнадцатилетняя, в том же подвале и в том же платье, живая, озорная, насмешливая. И даже на цепи.

Курбан устало опустился на табурет. У него тряслись колени.

– Ага, Машка…

Маша заговорила:

– Пользуясь случаем, хочу передать привет! Мамчик и папчик, привет! – Она помахала ладошкой, позвенев цепью. – Курбанчик, не навалил в штанишки? Ну, прости, я пошутила! Мамчик, а ты знаешь, что эта свинья вечно лапает меня в коридоре? А недавно предложил мне деньги! Целых двести долларов! И знаешь за что? Чтобы я с ним в постельке полежала, пока ты на работе паришься… Ну, все, пока! Не скучайте, я скоро вернусь.

На этом запись и закончилась.

– Вот же гадюка! – Курбан привскочил с табурета. – Да врет она!

– Ах, уже гадюка, и врет?!

Курбан тут же получил молниеносную оплеуху от мощной длани Варвары и вместе с табуретом отлетел в угол комнаты…

7‐е число. День

Неизвестный молодой человек симпатичной наружности в бейсболке в этот день вновь подбросил видеокассету. Он рисковал, потому как объектом все-таки было здание районного УВД. Кассету без коробки он положил на бордюр ограды, недалеко от проходной. А на приклеенном листочке оставил надпись: «В уголовный розыск».

Спустя час после дерзкой акции человека в бейсболке все у того же здания УВД собрались: автор сценария Петр Грош-Ценаев, режиссер-постановщик Юлиана Самобрехова и оператор Саврас Божемой – все, имевшие непосредственное отношение к созданию некогда нашумевшего телефильма «Девочка на цепи».

– И какие же иезуиты эти прокурорцы… – ядовито вещала Самобрехова. – А фамилия какая – Белозеров! Михаил Дмитриевич… Белые озера… природа, тихая грусть, успокоение…

– И покаяние… – бухнул Грош-Ценаев.

– Петя, я тебе всегда говорила: это ты за все в ответе, за все, что написал, – сказала Самобрехова и цинично рассмеялась.

– Сейчас все вместе писать будем – прокурору, – сделал прогноз оператор Божемой. – Только давайте договоримся: я человек подневольный, мне сказали нажать красную кнопку – я нажал. Сказали: «снято» – я выключил.

– И чего же они там накопали? – Самобрехова взяла за рукав сценариста, отвела в сторону.

Они стали о чем-то тихо переговариваться, потом горячо жестикулировать. И, наконец, и оператор, оставшийся в одиночестве, и окружающие смогли услышать, о чем же шла речь.

– Ты педофил! – громко шипела Самобрехова.

– А ты – старая извращенка! – не оставался в долгу Грош-Ценаев.

Они расходились в разные стороны, потом, как магнитом, их притягивало обратно.

– Надо выработать общую тактику! – горячо убеждал Грош-Ценаев.

– Главное, как говорил мне мой знакомый судья, ни в чем не сознаваться, – поучала Самобрехова.

– Знать бы, в чем… – Грош-Ценаев чихнул.

– Правду скажешь… – усмехнулась Самобрехова.

– Щас…

Самобрехова глянула на часы:

– Ну, что, пошли…

– Время «Ч»… – сказал Грош-Ценаев.

Втроем они вошли в здание. Впереди – Самобрехова, за ней – сценарист, потом – оператор. В том же порядке появились и в кабинете, где их уже ждали Савушкин, Белозеров и Кошкин.

– Здравствуйте! – высокомерно произнесла Самобрехова.

– Здравствуйте, товарищи представители величайшего из искусств! – ответил Белозеров.

Приглашенные расселись на стульях.

Савушкин, как бы с радостью, узнал телегруппу:

– О, какая встреча! Летописцы героики лучших представителей трудового народа!

– О! Господин э-э… – отреагировала Самобрехова.

– Никита Алексеевич…

– Никита Алексеевич… значит, и вы здесь?

– Да, это мой второй дом. Тоже кручусь… Хотите заснять меня на рабочем месте?

– Мы как-то не планировали…

– Скажите, Юлиана, – перевел разговор в деловое русло Белозеров, – это ведь ваше кино – «Девочка на цепи»?

– Да-а… Да, и вот автор сценария перед вами Петр Грош-Ценаев, да и оператор наш Саврас… Так все давно и снимаем сплоченно… Это одна из наших лучших работ! А что?

– Сцену избиения и унижения девочки кто придумал? – резко спросил Савушкин.

– Конечно, сценарист, – поспешно ответила Самобрехова.

– Я не писал, что надо хлестать плеткой! – взвился Грош-Ценаев. – И то, что она говорит, что ее изнасиловали – тоже твоя идея!

– А, собственно говоря, что происходит? – возмутилась Самобрехова. – Знаете, какой крови стоил нам фильм, на канале столько придирок было… Но зато какой сумасшедший рейтинг был!

– Сумасшедший, говорите? – ледяным голосом произнес Никита. – А то, что ребенок получил сильнейшую психическую травму, ее буквально затравили одноклассники, называли «болонкой на цепи», и что она была близка к самоубийству – это вы знаете?

– Господи, ну почему мы всегда должны отвечать за каких-то уродов… – всплеснула руками Самобрехова. – Школа бы и разбиралась…

– Я так понимаю, к сценаристу вопросов нету? – вставил Грош-Ценаев.

– Есть! – Савушкин метнул взгляд в его сторону. – Когда вы выписывали этот мучительно долгий монолог для ребенка, о чем вы думали – о размере гонорара?

– Я думал о психологической и художественной достоверности! – окрепшим голосом парировал сценарист. – И вам не понять, каких мук стоит каждое слово и как полностью приходилось проникаться болью этой девочки!

– Одни страдальцы собрались… – Савушкин повернулся к оператору. – И вы тоже потерпевший на тех съемках?

– А мне чего: что сказали, то снимаю!

– Между прочим, мы получили письменное разрешение на съемки от ее матери, – вспомнила Самобрехова. – А почему сейчас такой интерес?

– Она была похищена, ее держали в подвале на цепи, возможно, убили, – мрачно ответил Савушкин.

В этот тягостный момент в помещение буквально влетел опер Андрей. В руках он держал кассету, которую подбросили на бордюр с запиской: «В уголовный розыск».

– Интересное кино нам прислали… – радостно сообщил он. – Дежурный с проходной принес.

Андрей подошел к видеомагнитофону и, прежде чем присутствующие отреагировали, вставил ее внутрь.

– Ты чего делаешь? – встрепенулся Савушкин. – Сейчас рванет – такое кино будет!

– Все нормально!

Он взял пульт, но Кошкин перехватил, неожиданно кнопка включилась, вспыхнул экран.

– Да не бойтесь, криминалисты проверили, – успокоил Андрей. – Я сам уже посмотрел… «Девочка на цепи – 2» называется.

Эта была копия такого же послания Маши, как Варваре и Курбану.

Савушкин хмуро усмехнулся, увидев хулиганистую девушку, стал по привычке тереть свой нос… Кошкин же и Ряхин по-простому заржали. Оператор Саврас тоже за компанию усмехнулся, зато режиссеру и сценаристу было не до смеху. Когда запись закончилась, Самобрехова вскочила.

– Что это все значит?

– Это просто провокация! – поддакнул Грош-Ценаев, чутьем понимая, что грядет расплата.

– Успокойтесь, мы сами пока не знаем, где Мария, – сообщил Савушкин. – Андрей, откуда эта кассета?

– Я же сказал, у КПП на бордюр забора кто-то подбросил. Вот записочка: «в уголовный розыск».

Тут зазвонил мобильный телефон у Белозерова.

– Тише! – прикрикнул он. – Да, Варвара… Что? Кассету подложили? Ага, послание от Маши. Обещала вернуться? Вот видите, хорошая какая новость. Да, принесите ее нам, вместе посмотрим! – Белозеров отключил телефон. – Такую же кассету сегодня подложили Варваре и Курбану.

– Можно еще раз включить? – попросила Самобрехова.

– Дерьмо вопрос!

Андрей отмотал на начало, включил на том месте, где Маша махнула приветственно рукой.

– Можно на «стоп-кадре»? Смотри, Саврас, это та самая цепь, которая у нас пропала.

– Она самая, – кивнул Саврас. – Родная…

– Я потом ее стоимость вычла из зарплаты директора, – припомнила Самобрехова. – Царапкина отвечала за реквизит.

– А где она сейчас? – спросил Савушкин.

– Цепь?

– Цепь на экране… – усмехнулся Савушкин. – Директор!

– Директор умерла… Но цепь тут ни при чем… – поспешно ответила Самобрехова.

– Между прочим, господа сыщики, тот, кто украл цепь, тот похитил и девушку! – вдруг не без торжества объявил Грош-Ценаев.

– Вы правы, господин сочинитель, – согласился Савушкин. – Если и не похитил, то имеет отношение к ее исчезновению! А отношение как раз имеют все те, кто был на съемочной площадке! Но цепь могли и продать как своего рода раритет вашего знаменитого фильма.

– А скажите, сохранился ли исходный видеосъемочный материал? – поинтересовался Белозеров.

– Понятия не имею, – пожала плечами Самобрехова. – Все в архиве канала.

– Сохранились! – объявил Кошкин и вытащил из папки бытовую видеокассету. – Вот все, что снято по этому эпизоду.

– Откуда? – изумился Белозеров.

– Мы, Кошкины, всегда умели находить общий язык с людьми…

Он вытащил послание от Маши и вставил новую кассету. Это был исходный, рабочий, материал для монтажа: один за другим бесконечные дубли сидящей на полу Маши, палача в красном балахоне и капюшоне… Камера елозит по подвалу, захватывая Самобрехову. Она бросает резкий взгляд на оператора: «Ну, кто ж так снимает!»

Савушкин не удерживается от реплики:

– Зато мы сейчас всех тут увидим…

Промелькнула и Варвара. Кошкин остановил кадр: Шпонка со спесивым видом наблюдает за съемками, ухмыляется…

– Давай дальше! – распорядился Белозеров.

На съемочную площадку выплыла Самобрехова, подошла к Маше: «Стоп, стоп, стоп. Опять ты путаешь слова! Никакой отсебятины. Ты должна ныть и плакать по-настоящему. – Она повернулась к Варваре. – Мамаша, может, ремешком угостишь, чтобы получилось естественно?»

Варвара усмехается: «За отдельную плату!»

Самобрехова. «Мы можем и другую девочку подыскать. Ты что – никогда не плакала?»

Маша. «Никогда!»

Самобрехова. «Ну, давай, Машенька, постарайся… Ты же умница!»

Варвара. «Ну, хватит выпендриваться! Столько людей собралось из-за тебя! Плакать она у нас разучилась!»

Варвара подходит к Маше и неожиданно отвешивает ей легкую пощечину.

Маша. «Фашистка!» На глазах у нее слезы.

Самобрехова. «Вот так уже лучше! Мотор!»

(Слышен голос оператора за кадром:) «Я не выключал».

Самобрехова. «Где свет, черт побери!»

Мимо камеры торопливо пробежал парень. Вспыхнул свет.

Самобрехова. «Работаем! Мотор!»

Маша всхлипывает: «Папочка, миленький, спаси меня. Пожалуйста, отдай им эти деньги. Они хотят меня убить!»

– Вот и все, – сказал Кошкин и выключил магнитофон.

– А вы, оказывается, истязали ребенка! – жестко произнес Белозеров.

– Ну, не надо, а? – заюлила Самобрехова. – Сами видели, кто ударил!

– А ремнем выпороть кто просил?

– Ну, это для красного словца.

– Или красного от побоев лица? – Белозеров даже подался вперед.

– Кстати, что это за парень промелькнул? – спросил Савушкин.

– Инженер по свету. Он уволился после съемок, – хмуро ответила Самобрехова.

– Вот он, скорей всего, и свинтил эту цепь, – вставил оператор.

– Как его фамилия? – спросил Савушкин.

– Какая-то такая фамилия, типа писателя дореволюционного, – сморщил лоб Саврас. – Некрасов… Пушкин…

– Да нет, нет, какой Пушкин… Типа Герцена, – заметила Самобрехова.

– Огарев? – подсказал Савушкин, вспомнив титры.

– Во, точно! Его Серегой звали… – радостно кивнул Саврас.

– Надо его найти, – подытожил воспоминания Савушкин.

7‐е число. Вечереет.

Кошкин и Савушкин подъехали к автосервису, занюханному донельзя, с покосившейся вывеской. Стали издали наблюдать за двумя закопченными слесарями, которые лениво откручивали колеса.

Савушкин, зевнув, спросил:

– Ну, и кто из них Гриша Хлопухин, который гавкал на нашу Машу?

– Угадай.