– Вероятность – 99 процентов, вон тот, с угловатым черепом.

– Не угадал, – обрадовался Кошкин. – Как раз вот – второй, с большими ушами.

– Зови! – лениво (видно, передалось от слесарей) сказал Савушкин и отошел в сторону.

Кошкин, приняв приблатненный вид, подошел вразвалочку.

– Привет, мужики! Ты Гриша?

– Ну, я, – повернул голову Хлопухин.

– На пару минуток тебя можно, обговорить, проблемка с машинкой.

Вдвоем подошли к Савушкину.

– Я зам начальника убойного отдела – Савушкин, – сурово назвал себя Никита. – Ты в курсе, что без вести пропала твоя подружка?

– Какая подружка? – удивленно спросил Хлопухин.

– Маша Лихолетова!

– Да какая она мне подружка? – сказал Хлопухин, показывая на свое одеяние – Такие, как я, рядом не стоят.

– Так ты ж ее всегда с радостью облаивал при встрече! – напомнил Савушкин.

Хлопухин покраснел.

– Ну, дурак был. Ну, чисто, как клоун… А пацаны ржали… Я после школы ее больше и не видел.

– А если б увидел, снова загавкал? – проникновенно поинтересовался Савушкин.

– Да ну, скажете! В сторону бы ушел…

– Если увидишь ее случайно – нам позвони. Вот телефон.

Савушкин сунул карточку. Хлопухин кивнул:

– Хорошо. Но вряд ли встречу. Они здесь не ходят.

8‐е число. День

Савушкин закрылся в кабинете, еще раз отсмотрел обе «серии» «Девочки на цепи» и надолго задумался. Потом снял с гвоздя настенный календарь за позапрошлый год. Оборотная сторона каждой страницы была глянцево-белоснежной, как кожа девочки-альбиноса. Никита взял фломастеры и стал чертить на этой «коже» круги, стрелы, квадратики и прочую геометрию… Затем из-под его руки неожиданно появилась фигурка Маши в полосатом платьице. Никита пририсовал к девочке цепочку. Другой же конец ее был свободным, пока ни к чему не прикрепленным. Рядом, как профили классиков марксизма, возникли из-под фломастера лики Варвары, Курбана, Романа, сценариста… Все профили, на удивление, получились очень похожими. В завершение Никита нарисовал черный профиль неизвестного человека. И к нему дотянул Машину цепочку…

Его криминалистические художества прервал стук в дверь. Никита открыл. На пороге стоял Андрей Ряхин.

– Товарищ майор! – объявил он уставным голосом. – Бывший инженер света Огарев найден и доставлен!

В кабинет вошел, слегка оттолкнув с порога Ряхина, парень лет двадцати пяти подчеркнуто мужской красоты.

– Спасибо, Ряхин, свободен.

Не дожидаясь разрешения, Огарев сел с независимым видом, закинул ногу на ногу. Насмешливо посмотрел на Савушкина.

– Как бы надо спрашивать разрешения сесть, – холодно заметил Савушкин.

– Как бы надо спрашивать мое желание сидеть здесь, – тем же тоном ответил Огарев.

– Ладно, вижу, парень ты конкретный, поэтому будем без экивоков… и сантиментов.

– Чего? – прищурился Огарев.

– Экивоков… Честно, я сам не знаю, что это такое. А сантименты – это сентиментальные менты. Короче, придурки… Скажи мне честно: ты цепь спер после съемок фильма «Девочка на цепи»?

– А на кой хрен она сдалась мне, товарищ командир? – недоуменно спросил Огарев. – На унитаз вешать? Так где ж сейчас найдешь такие унитазы?

– А чтоб продолжение снять…

– Я после того кино осветителем больше не работал. Знаете, что случилось после выхода того фильма? – Огарев подался вперед. – Эту девчоночку, Машу, буквально затравили.

– А ты откуда знаешь?

– Да оказалось, что мы в одной школе учились. После съемок я ее случайно в школьном коридоре встретил. Она, кажется, в пятом была, а я – в одиннадцатом, подрабатывал тогда инженером по свету в кинокомпании.

– Ты знаешь, что она пропала? – Савушкин пристально посмотрел на Огарева.

– А кто этого не знает? Весь город уже знает… Говорят, какой-то маньяк на цепи ее держал?

– Да, похоже, на той самой…

– Кошмар… – Огарев перекрестился. – Она жива – неизвестно?

– Неизвестно. А не могла Маша в качестве сувенира эту цепочку прибрать?

– Нет… Она сразу ушла после съемок. А цепь эта… кажется, в общий реквизит ее бросили…

– Спасибо… Если что вспомнишь, позвони.

Савушкин протянул листок с телефоном.

Огарев небрежно сунул его в карман джинсов, пружинисто встал и молча вышел, не оглядываясь.

8‐е число. Вечер

Хлопухин уже второй день находился под впечатлением от встречи с сыщиками. Он чувствовал смутную опасность, которую не мог мысленно оформить. В общем, крутились подозрения, что его могут привлечь за то, что он гавкал на исчезнувшую Машку. Самое страшное – это если на суде потребуют, чтобы он показал, как он лаял. Кажется, это называлось «следственный эксперимент»…

С этими дурными мыслями Гриша поднялся на свой этаж, подошел к двери. И тут же увидел прислоненный к ней объемный конверт с надписью типографским шрифтом: «Грише Хлопухину». Оглянувшись, он поднял конверт, вошел в квартиру. На кухне сразу открыл его. Из конверта выпал фрагмент цепочки, очень похожей на ту, которой была прикована Маша в фильме. Хлопухин вслух посчитал количество звеньев.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

Он примерил на руку. Но для браслета не хватило длины.

– Ни туда, ни сюда…

Почесав затылок, он снял трубку телефона, набрал номер Савушкина.

– Никита Алексеевич! Это Хлопухин! Тот самый. Мне конверт подложили под дверью, с моей фамилией. А там цепочка. Кусочек… Шесть звеньев. Принести показать? Хорошо, принесу…

Он положил трубку, задумчиво посмотрел на черные ногти, потом вскочил, прошел в ванную, схватил щеточку, стал остервенело вычищать грязь из-под ногтей.

А Савушкин, положив трубку, вновь тупо уперся в свой рисунок. Тихо вошел Белозеров.

Савушкин разговаривал сам с собой:

– И чего мы заморочились с той цепью! Может, она сейчас где-то над бабушкиным унитазом ржавеет!

– Привет оперсоставу!

Савушкин не отреагировал. Белозеров подошел к столу, внимательно посмотрел на «поле битвы» со стрелами, действующими лицами, похвалил.

– А что – похожи! А это что за негр? – Он ткнул в черный профиль. – Новый подозреваемый в деле?

– Хомо инкогнито, – с нарочито неправильным ударением пояснил Савушкин.

– Японец, что ли? – удивился Белозеров.

– Человек неизвестный… Латынь… Выходит так, Митрич, что некий телезритель или участник киносъемок, посмотрев фильм, раздобыл ту самую цепь, а может, и прикупил похожую в хозмаге… И вот спустя шесть лет этот «японец» наконец решился в реальности ощутить, прочувствовать то сладострастное возбуждение, испытанное при виде съемок истязаний девочки в подвале. И испытать уже ни с чем не сравнимые переживания.

– И явно сексуального характера, как отметил бы старина Фрейд! – продолжил Белозеров.

– Пять баллов, коллега, хоть ты и не знаешь латынь! – похвалил Савушкин. – И вот этот извращенный поклонник юного «таланта» девочки Маши, дождавшись ее совершеннолетия, каким-то образом вошел к ней в доверие. Узнал печальное продолжение истории «звездной болезни», от которой у Маши был психический срыв. И предложил план изощренной мести: напугать до полусмерти мачеху и ее сожителя Курбана, который намеревался прописаться в квартире ее покойных отца и матери. Маша, натура пылкая и непредсказуемая, согласилась… Дальше они воспроизвели все «декорации» и детали, даже платье нашли похожее. И вот этот тип становится режиссером таинственного жуткого кино. Триллера! Но в самый кульминационный момент видеосъемок обезумевший поклонник пошел дальше и, не в силах совладать с собой, перерезал жертве горло.

– Да он с самого начала задумал ее убить… – убежденно заметил Белозеров. – А как завел Машу в подвал, пути назад для него уже не было…

– Верно, типичная психология самооправдания маньяка… – тут же согласился Савушкин. – А потом, не в силах расстаться с девушкой, уволок куда-то ее тело. Возможно, она еще была жива… Да, кстати, уже выяснили: группа крови, найденная в подвале, совпадает с Машиной – вторая!

– Ну, и кто этот постаревший педофил?

– А ты до сих пор не понял?

– Не томи, Штирлиц!

– Сосед! – эффектно произнес Савушкин. – Роман Кухаркин. Бывший интеллигент. Цепь купил в специализированном собачьем магазине. Цепочка американская для бойцовских пород. Я сам видел такую… Хотел купить, ну, блин, дорогая, полторы тыщи рублей, пожалел денег. Куда я ее потом присобачу?

Белозеров скептически усмехнулся.

– Эту твою версию можно «присобачить» и к сценаристу, и к Огареву, и к Курбану…

– Ты обратил внимание, как потрепана коробка от пленки с фильмом, который мне принес Роман? – продолжал отстаивать версию Никита.

– И что – из-за этого будем задерживать?

– Пока не стоит.

– Говоришь: не стоит. А если еще кого заколбасит? – засомневался Белозеров.

– Нет… Это маньяк особой, редкой категории – маньяк-однолюб, романтик. Он осуществил свою давнюю, и единственную, мечту – и все. Он выгорел изнутри. Теперь он будет маяться, а мы ему слегка поможем, будем без всякой причины вызывать на допросы, все вокруг да около… И он помучится – и сам придет с повинной. Не веришь? Давай поспорим, а? На ящик коньяка? Пить будем всем отделом: за союз милиции и прокуратуры!

– Согласен… Но если узнаю, что применялись силовые методы, заведу на тебя уголовное дело, – серьезным тоном предупредил Белозеров. – Хоть ты мне и друг.

– А меня, Митрич, вообще-то, отстранили от дела. Я только в качестве консультанта.

– Я помню… Прокурор приказал завести уголовное дело по факту незаконного проникновения в жилище и хулиганских действий с использованием служебного положения.

Число то же

Вечером в квартиру одинокого холостяка Романа Кухаркина кто-то позвонил. Хозяин, шаркая, одетый в домашнее, то есть в длинные шорты и футболку, приоткрыл после трехминутного выжидания дверь. Природная цепкость взгляда позволила ему сразу заметить белый конверт на пороге. Никого рядом не было. Ни шагов, ни звука. Роман осторожно взял послание, понюхал (тротилом не пахло). При пальпации почувствовал что-то твердое, после чего быстро закрыл дверь. На кухонном столе Роман вскрыл ножницами конверт. Заглянув внутрь, он увидел четыре звена цепи. Той самой. Он взял ее за кончик, как змею, с гримасой ужаса и отвращения… Она сверкнула в луче от настольной лампы. Неожиданно громко зазвонил настольный телефон. Роман вскочил, выронил цепь, она упала на грязную после ужина тарелку и расколола ее. Роман порывисто схватил трубку.

– Кто это?! – с дрожью спросил он.

В ответ услышал короткие гудки…

Ноги у Романа подкосились, он буквально сполз по стене на пол. И завыл, как может выть только глубоко одинокий и порочный человек.

В тот же вечер Варвара и Курбан, как обычно, сели за стол ужинать. Именно ужин скреплял их двойственный союз, в котором уже ничего человеческого не оставалось. Варвара сунула опостылевшему «другу» кусок черного черствого хлеба и сморщившуюся от долгого ожидания сардельку.

Курбан, терпеливо наблюдавший эти приготовления, возмутился.

– Чё ты мне свинью суешь?

– Это из коровы… – ледяным голосом отозвалась Варвара.

– Это свинья! – Курбан понюхал, брезгливо отодвинул тарелку. – Фу-у, вонище…

– Сам ты свинья! – с удовольствием (сам напросился) произнесла Варвара. – Может, тебе хаш приготовить? И мента позвать? До сих пор полы отмыть не могу!

Перебранку прервал телефонный звонок.

Варвара взяла трубку.

– Добрый… – буркнула она. – Откуда? От нотариуса? Спасибо… Курбан, почтальон от нотариуса письмо под дверью положил. Иди возьми!

– Ага, нашла дурака!

Курбан демонстративно уставился в окно.

– Тогда прописки в моей квартире не увидишь, как свинья своих ушей! – сказала Варвара и одарила змеиным взглядом.

Курбан вспотел и пошел на попятную.