Так прошел второй день шторма, третий, и, когда в сером сумраке занялся четвертый, мы уже не верили, что доживем до вечера. Мы до того измучились, что едва могли ползать из каюты на палубу и обратно. Работа со шкотами требовала таких усилий, что каждый раз приходилось минут пятнадцать-двадцать лежать на палубе, чтобы отдышаться. Ветер не ослабевал ни на мгновение, на волны было просто страшно смотреть. Они громоздились все выше и выше, казалось, они хотят достать до неба. Мы чувствовали себя ничтожными и беспомощными. Одна из волн сломала верхушку мачты. Мачта в двенадцать метров восемнадцать сантиметров, а волна поднялась на целый метр выше ее! Колман в это время был внизу, а я стоял у штурвала и видел, как это произошло. Громадная стена воды выросла перед судном, выросла так внезапно, что казалось, была выброшена из глубины. За какую-то долю секунды я разглядел, как просвечивает ее верхушка, разглядел пряди саргассовых водорослей высоко над головой. Потом с оглушительным грохотом волна обрушилась вниз. Она ударила по палубе, отбросила меня на кормовые леера и погребла судно под тоннами воды. Помню только, как я, захлебываясь, пытался встать на ноги, а вода все лилась и лилась через корму.

Минуту спустя ошеломленный Колман осторожно приоткрыл люк. Он был похож на пьяного, на лице у него красовалась огромная ссадина. Когда налетела волна, он лежал на койке. Внезапно свет померк, и на палубу обрушилась гора воды. Через щели люка вода потоками хлынула в каюту. С минуту было темно, затем невероятный крен сбросил Колмана с койки. Он вылез на палубу в полной уверенности, что меня смыло за борт. Три таких вала обрушились на нас этой ночью, расшатывая рангоут и открывая новые пазы в палубе. Тогда-то мы и увидели, как картина «Гольфстрим» плавает в воде. В воде самого Гольфстрима! Настала очередь моря посмеяться над нами.

Хотя мы уже не рассчитывали пережить эту ночь, судно продолжало держаться и уходило все дальше и дальше в океан. Все это время у нас не было никаких ориентиров, и мы могли лишь приблизительно счислять пройденный путь. Наконец мы решили, что уже можно повернуть по ветру. Как выразился Колман: «Если уж нам суждено отправиться к Господу Богу, то лучше лететь». Идти по ветру было легче, но и опаснее. Опасен был поворот фордевинд, и вдобавок мы рисковали, что волна ударит нам в корму. Но теперь нам было все равно. Только бы не идти против шторма. Много часов изнурительной гонки, и ни малейших признаков, что она когда-либо кончится. Мы направили «Василиск» прямо на юг, и тут начались самые потрясающие часы нашего путешествия.

Со скоростью экспресса мы мчались по волнам. Одна за другой оставались за кормой мили. Нам довелось увидеть одно из самых великолепных зрелищ, какие только случаются на море. Как-то раз, когда мы поднялись на гребень особенно высокого вала, перед носом парусника ударил большой дельфин. За ним выскочил еще один, потом еще один, и вскоре вода буквально кипела от них. Повсюду, насколько хватало глаз, из глубин океана, казавшихся доселе безжизненными, вырывались и выпрыгивали навстречу нам дельфины. Их были сотни. Гладкие черные тела их резво, без усилий взлетали над водой и столь же легко погружались в нее. Плотной массой дельфины собрались возле носа парусника, грациозные, быстрые, свободные. И как ни измучены мы были, мы не могли не любоваться ими. Исчезли они так же таинственно, как и появились, все разом, словно по сигналу, скрывшись в пучине и оставив после себя лишь легкую пену.

Дельфины вселили в нас бодрость, прогнали ощущение одиночества, вызванное усталостью. Ведь они были первыми живыми существами, которых мы увидели с тех пор, как покинули землю. В тот же день мы заметили двух качурок^[6], мелькнувших за завесой брызг, и услышали их печальный, жалобный крик. Как им удавалось оставаться в живых среди этого водяного хаоса, в сотнях миль от берега, как они могли выдерживать шторм, от которого некуда было укрыться? Как бы там ни было, это им удавалось. Порхая на своих серповидных крыльях над самой поверхностью воды, они высматривают лакомые кусочки, которые дает им море, – крохотных рачков, рыбьих мальков и пелагическую икру. Шторм или штиль, ураган или полное безветрие – им все равно, этим храбрым птицам. Они не избалованы жизнью.

Шторм длился около полутора недель. Девять дней мучений и жалкого бессилия. Иногда мы думали, что следующая волна уж наверняка разнесет наше судно и мы пойдем ко дну. Мы набрали в трюм сотни галлонов воды. Доски пола плавали по каюте вместе с другими обломками дерева. Мы измучились и были по горло сыты штормом и морем. Мы не знали, где находимся. Солнца не было видно, и мы не могли ориентироваться. Хронометр остановился, не выдержав чудовищной болтанки. Однако начало теплеть. Уже не нужно было надевать пальто, выходя на палубу. Между прочим, последние дни мы избегали надевать на себя лишнюю одежду. В минуту опасности лучше не иметь на себе ничего лишнего. Мы отказались от обуви – босиком легче держаться на палубе. Наши руки представляли собой печальное зрелище: пальцы и ладони ободраны, покрыты волдырями, глубокими рубцами и мозолями, будто мы находимся в море не десять дней, а целую вечность. За десять дней мы пришли к первобытному состоянию. Где уж тут заниматься научными проблемами, – только бы остаться в живых.

Но однажды утром ветер спал, сквозь тучи проглянуло солнце, и природа снова улыбнулась. Мы наслаждались теплом, купаясь в золотом свете, струившемся с неба. Мы почти забыли, что такое солнце. Оно радовало нас безмерно. И хотя с севера все еще шли большие волны, они уже не швыряли парусник, а только плавно подымали его на своих гребнях, как бы говоря: «Не бойтесь, мы ничего вам не сделаем».

Перескакивая с гребня на гребень, появились летучие рыбы. Они тоже обрадовали нас. Приятно видеть живые существа, пусть даже это всего-навсего рыбы. С возродившейся надеждой мы принялись приводить судно в порядок – геркулесова работа. Осторожно, все еще не доверяя морю, открыли люк и принялись откачивать воду, галлон за галлоном возвращая ее морю. Но даже после того, как вся вода была выкачана, каюта оставалась совершенно сырой, до того сырой, что мы решили спать на палубе.

Человек быстро приспосабливается к новым условиям. Жизнь перестала быть для нас борьбой за существование, и наши мысли снова вернулись к задачам экспедиции. Где находится наше судно? Первоначально мы направлялись к острову Сан-Сальвадор (на котором в памятное утро 1492 года впервые высадился Христофор Колумб), собираясь выяснить там некоторые особенности фауны, а затем продолжить исследования на других островах. Насколько можно было судить, мы находились милях в восьмистах от побережья Флориды. Долготу без хронометра определить невозможно. С широтой дело обстояло лучше, хотя для того, чтобы достать секстант, пришлось взломать ящик стола, так как он разбух. Полуденные наблюдения дали широту Нассау. Решили по-прежнему идти на юг, пока не достигнем широты Сан-Сальвадора, а там, воспользовавшись господствующими пассатами, повернуть на запад.

Итак, мы плыли все дальше на юг. Шторм до того напугал нас, что на первых порах было даже боязно идти под полными парусами. Но яркое солнце рассеяло все наши опасения, и мы всецело доверились мягкому ветерку. Так прошло два дня, а земли по-прежнему не было видно. Однажды ранним утром, вскоре после восхода солнца, с запада прилетела желтоклювая тропическая птица. Покружив в небесной синеве, она повернула обратно. На следующее утро мы увидели фрегата^[7], он точно так же покружил над нами и улетел на запад. Значит, где-то там – земля. Но далеко ли до нее – неизвестно. Пересекли параллели островов Эле-Утра и Кет, а земли все не видно. Очевидно, нас снесло слишком далеко к востоку. В полдень мы установили, что находимся на широте 24°3, Сан-Сальвадор был точно на западе.

Только мы повернули в сторону заходящего солнца, как пассат, нарушая все законы, переменился и начал дуть прямо в лоб. Продвижение вперед стало затруднительным. Посовещавшись, решили снова идти на юг, к острову Крукед-Айленд или острову Маягуана, а если пропустим их, то к группе островов Кайкос. Там мы смогли бы отдохнуть, привести в порядок судно, а затем, уже зная свои координаты, спокойно отправиться к Сан-Сальвадору. Все эти острова нам все равно придется исследовать, а в каком порядке – не так уж важно. Мы снова направились на юг. Земля все не показывалась. Ветер продолжал дуть с запада, подымая легкую, неопасную волну. Мы плыли час за часом, высматривая на горизонте зеленую полоску земли. Но вокруг не было видно ничего, кроме волн, белых барашков и желтых саргассовых водорослей. Колман несколько раз взбирался на мачту, но все напрасно: не видно ни Крукед-Айленда, ни Маягуаны. Оставалась надежда только на острова Кайкос. Снова определили свое местонахождение по солнцу и обнаружили, что находимся как раз на их широте. А кругом ничего, кроме воды. Вот уж никогда не думал, что на свете столько воды.

Разочарованные, мы занялись судном. Уж во всяком случае, мимо острова Эспаньола никак невозможно пройти. Мы увидим его на закате. Колман спустился вниз, а я стал проверять штуртросы, которые очень ослабли и требовали внимания. Солнце уже садилось, прячась за клубами оранжевых и красных облаков. Прежде чем стемнеет, мне хотелось привести руль в порядок. Я натягивал трос и поправлял его на штурвале, как вдруг, случайно подняв глаза, увидел вдали землю: маленькие бугорки суши, разбросанные по горизонту.

– Земля! – крикнул я Колману в каюту.

Он мигом выскочил и вскарабкался на мачту. Да, земля, настоящая твердая земля, вырисовывающаяся на фоне заката. Никогда не думал, что земля может так ласкать глаз своим видом! Широко улыбаясь, мы пожали друг другу руки. Колман сбегал вниз и принес карандаш и кусок размокшей бумаги, чтобы запечатлеть эту картину. Он сказал, что хотел бы навсегда запомнить эти радостные минуты. Что касается меня, то я не делал ничего, а просто стоял и смотрел. Наконец-то мы сможем отдохнуть и приняться за работу.

Но как мало мы знаем, что ждет нас впереди!

Кораблекрушение

На исходе следующего дня мы медленно выбрались на низкий песчаный откос и, достигнув вершины, устало опустились на землю. Перед нами раскинулся пологий песчаный берег, на котором лежали уже заметно удлинившиеся тени. Внизу тихо вздыхал и шелестел прибой. В его волнах качалось множество необычных предметов, которые выносились водой на песок и оставались на берегу, когда вода уходила обратно. Кораблекрушение! Море разделалось с судном и возвращало его обломки земле. Куски дерева, обрывки веревок, размокшие книги, жестянки, инструменты, бутылки, коробки, картина «Гольфстрим», изображающая судно со снесенными мачтами и человека на палубе, угрюмо наблюдающего за акулой, которая ходит вокруг. Опять море посмеялось над нами! Конец путешествию.

Да, конец путешествию. За волнами, которые тихо плещут о берег, за бледно-зеленой водой лагуны сверкает белая полоса бурунов. Подвижная и пульсирующая, она неумолчно ревет, разбиваясь о коралловые рифы. Там, как раз посреди нее, лежит то, что осталось от нашего парусника. Его то приподнимает волною, то с громким треском бросает на рифы. Печальный конец для судна, выдержавшего суровый зимний шторм, от которого погибли большие суда с хорошо обученными командами.

Конец путешествию, крушение всех надежд. Мы никогда уже не поплывем в Вест-Индию. Обидно потерпеть крах в самый последний момент, преодолев тяжелый шторм и все муки холода и усталости. И не смешно ли, что сейчас дул и разбивал буруны о рифы тот самый пассат, который должен был доставить нас на Сан-Сальвадор? Теперь он нам уже ни к чему. Теперь он только может добить наше судно да пустить ко дну остатки имущества.

Но больше всего нас угнетало то, что мы разбились почти в штиль. Если бы мы разбились в шторм или при большой волне – это еще куда ни шло. Но море было спокойно, как мельничный пруд, когда Немезида поднялась к нам на борт. Оно было совершенно спокойно, если не считать небольшого волнения, шедшего с востока. Коварный океан! Ему не удалось одолеть нас с помощью ветра и волн, но он держал про запас еще один козырь, о котором нам следовало бы знать. Течение – тихо скользящее течение, которое, подымаясь из холодных глубин, незримо прокладывает себе путь к поверхности. Оно захватило нас врасплох. Это произошло в долгие холодные предутренние часы, – оно подхватило нас, совлекло с пути и втихомолку потащило к рифам. Потом, словно собрав остаток сил, волны швырнули парусник на камни. А море с последним торжествующим криком послало ветер, чтобы закрепить свою победу. Море победило.