Дядюшка Криволап в Коннектикуте

Время уже близилось к трем, когда Мэри Джейн, наконец, отыскала дом Элоизы. Она объяснила Элоизе, встречавшей ее на подъездной аллее, что все шло просто отлично, что она досконально помнила дорогу, пока не свернула с бульвара Меррика. Элоиза сказала: «Бульвара Мерритта, детка» и напомнила Мэри Джейн, что она уже дважды бывала у нее дома, но Мэри Джейн только промямлила что-то невнятное, что-то насчет коробки «клинекса», и метнулась обратно к своему кабриолету. Элоиза подняла воротник верблюжьего пальто, повернулась спиной к ветру и стала ждать. Мэри Джейн вернулась через минуту, вытираясь «клинексом», с раздосадованным, даже разочарованным видом. Элоиза радушно сказала, что весь ланч, к чертям, сгорел – сладкое мясо, все такое, – но Мэри Джейн сказала, что все равно уже поела в дороге. Когда они шли к дому, Элоиза спросила Мэри Джейн, как ей удалось получить выходной. Мэри Джейн сказала, что это не на целый день; просто мистер Уэйенбург оставался из-за грыжи дома, в Ларчмонте, и она каждый день должна доставлять ему почту и пару писем. Она спросила Элоизу: «Кстати, грыжа – это вообще что»? Элоиза, бросив сигарету на грязный снег под ногами, сказала, что в точности не знает, но заверила Мэри Джейн, что это не заразно. Мэри Джейн сказала: «А», и девушки вошли в дом.

Через двадцать минут они допивали в гостиной по первому виски со льдом и разговаривали в свойской, несколько угловатой манере бывших соседок по студенческому общежитию. Их связывало даже нечто большее: ни одна, ни другая не окончила колледжа. Элоиза ушла в середине второго курса, в 1942-м, через неделю после того, как ее застукали с солдатом в закрытом лифте на третьем этаже ее общежития. А Мэри Джейн ушла – в том же году, из той же группы, почти в тот же месяц – ради того, чтобы выйти за курсанта авиашколы, расквартированного в Джексонвилле, во Флориде, подтянутого паренька из Дилла, Миссисипи, помешанного на самолетах, который два из трех месяцев женитьбы на Мэри Джейн провел в тюрьме за то, что пырнул ножом военного полисмена.

– Нет, – говорила Элоиза. – Вообще-то, в рыжую.

Она растянулась на диване, скрестив в лодыжках худые, но очень красивые ноги.

– А я слышала, в блондинку, – повторила Мэри Джейн. Она сидела на синем стуле с прямой спинкой. – Как ты гришь, в хвост и гриву, блондинка.

– Не-а. Точно говорю, – Элоиза зевнула. – Я с ней чуть не в комнате была, когда она перекрашивалась. Что ж такое? Неужели тут ни одной сигареты?

– Все в порядке. У меня целая пачка, – сказала Мэри Джейн. – Где-то.

Она стала рыться в своей сумочке.

– Это все горничная, лохня, – сказала Элоиза, не вставая с дивана. – Я сунула ей под нос два новеньких блока где-то час назад. Она может войти в любую минуту и спросить, что с ними делать. Черт, о чем я говорила?

– О Тиринджер, – подсказала Мэри Джейн, закуривая сигарету из своей пачки.

– А, да. Я точно помню. Она перекрасилась вечером перед тем, как вышла за этого Фрэнка Хенке. Ты хоть немного его помнишь?

– Ну, вроде. Низенький такой, рядовой? Ужасно некрасивый?

– Некрасивый. Господи! Он был как немытый Бела Лугоши^[4].

Мэри Джейн откинула голову и заржала.

– Изумительно, – сказала она, возвращаясь в нормальную позу и допивая виски.

– Дай-ка стакан, – сказала Элоиза, опуская ногу в чулке на пол и вставая. – Честно, лохня та еще. Я все сделала, разве только не заставила Лью заняться с ней любовью, чтобы она перебралась с нами сюда. Теперь уже жалею… Где ты достала эту вещь?

– Эту? – сказала Мэри Джейн, тронув брошь с камеей у себя на шее. – Она у меня со школы, господи боже. От мамы.

– Боже, – сказала Элоиза, держа в руке пустые стаканы. – У меня ни единой, к чертям, побрякушки. Если мать Лью когда-нибудь помрет – ха-ха, – она наверно отпишет мне какой-нибудь старый нож для льда с монограммой или вроде того.

– Как ты с ней вообще сейчас?

– Не смеши меня, – сказала Элоиза, выходя на кухню.

– У меня это точно будет последний! – сказала ей вслед Мэри Джейн.

– Черта с два. Кто кому звонила? И кто опоздала на два часа? Будешь тут торчать, пока меня не затошнит от тебя. К черту твою паршивую карьеру.

Мэри Джейн снова откинула голову и заржала, но Элоиза уже ушла на кухню.

Не зная или не очень представляя, чем себя занять, Мэри Джейн встала и подошла к окну. Она отодвинула штору и прислонилась запястьем к оконной раме, но, почувствовав пыль, убрала руку, вытерла запястье другой рукой и выпрямилась. На улице грязная слякоть очевидно превращалась в лед. Мэри Джейн отпустила штору и побрела обратно к синему стулу, мимо двух заставленных книгами шкафов, даже не взглянув на корешки. Усевшись, она открыла сумочку, достала зеркальце и оглядела свои зубы. Закрыла рот и как следует провела языком по верхним зубам, после чего снова оглядела их.

– На улице становится так скользко, – сказала она, оборачиваясь. – Боже, быстро ты. Совсем не добавляла содовой?

Элоиза, держа в каждой руке по стакану, резко остановилась, выставив указательные пальцы, точно пистолеты.

– Никому ни с места, – сказала она. – У меня тут все, к чертям, окружено.

Мэри Джейн рассмеялась и убрала зеркальце.

Элоиза подошла с выпивкой и поставила стакан Мэри Джейн на неустойчивую подставку. Держа свой в руке, она снова растянулась на диване.

– Чем, по-твоему, она там занимается? – сказала она. – Сидит на своей большой черной заднице и читает «Робу^[5]». Я уронила формочку со льдом, когда вынимала. Так она посмотрела на меня с недовольством.

– У меня это последний. И я серьезно, – сказала Мэри Джейн, беря свой стакан. – Ой, слушай! Знаешь, кого я видела на прошлой неделе? В главном зале «Лорда-и-Тэйлора^[6]»?

– Не-а, – сказала Элоиза, подкладывая подушку под голову. – Акима Тамироффа?

– Кого? – сказала Мэри Джейн. – Кто это?

– Аким Тамирофф^[7]. В кино который. Он всегда говорит: «Ти очень шютишь, а»? Люблю его… В этом доме ни одной чертовой подушки, которая мне подходит. Так кого ты видела?

– Джексон. Она была…

– Какую именно?

– Я не знаю. Ту, что была у нас на психологии, которая всегда…

– Они обе у нас были на психологии.

– Ну… Ту, которая с такой зверской…

– Марсия Луиза. Я как-то тоже с ней столкнулась. Все уши оттоптала, да?

– Не то слово. Но ты знаешь, что она мне рассказала? Профессор Уайтинг умерла. Она сказала, ей Барбара Хилл написала, что Уайтинг заболела раком прошлым летом и умерла, и все такое. Она весила всего шестьдесят два фунта^[8]. Когда умерла. Правда, ужас?

– Да ну.

– Элоиза, ты черства, как камень.

– Хм. Что еще она сказала?

– А, что только из Европы. Мужа у нее отправили в Германию или вроде того, и она была с ним. Сказала, они жили в доме из сорока семи комнат, всего с одной парой, кроме них, и где-то десятком прислуги. У нее была своя лошадь, а их конюх служил раньше личным берейтором у Гитлера или вроде того. А, и она начала рассказывать мне, как ее чуть не изнасиловал цветной солдат. Прямо в главном зале «Лорда-и-Тэйлора» начала рассказывать – ты же знаешь Джексон. Сказала, он был шофером мужа и как-то утром он повез ее на рынок или вроде того. Она сказала, что так перепугалась, что даже не…

– Погоди-ка секунду, – Элоиза подняла голову и повысила голос. – Это ты, Рамона?

– Да, – ответила маленькая девочка.

– Закрой за собой входную дверь, пожалуйста, – сказала ей Элоиза.

– Это Рамона? Ой, до смерти хочу ее увидеть. Ты сознаешь, что я не видела ее с тех пор, как…

– Рамона, – прокричала Элоиза, закрыв глаза, – иди на кухню, и пусть Грейс снимет твои галоши.

– Хорошо, – сказала Рамона. – Давай, Джимми.

– Ой, до смерти хочу ее увидеть, – сказала Мэри Джейн. – О, господи! Смотри, что я наделала. Мне ужасно жаль, Эль.

– Оставь. Оставь, – сказала Элоиза. – Все равно ненавижу этот чертов коврик. Я сделаю тебе еще.

– Нет, слушай, у меня больше половины осталось! – Мэри Джейн подняла стакан.

– Точно? – сказала Элоиза. – Дай-ка мне сигаретку.

Мэри Джейн протянула ей пачку сигарет со словами:

– Ой, до смерти хочу ее увидеть. На кого она теперь похожа?

Элоиза чиркнула зажигалкой.

– На Акима Тамироффа.

– Нет, серьезно.

– На Лью. Вылитая Лью. Когда его мать приезжает, они трое выглядят как тройняшки, – все так же лежа на диване, Элоиза потянулась за стопкой пепельниц на дальнем краю сигаретного столика. Она успешно взяла одну сверху и поставила себе на живот. – Кого мне нужно, это кокер-спаниеля или вроде того, – сказала она. – Кого-нибудь, похожего на меня.

– Как у нее теперь с глазами? – спросила Мэри Джейн. – В смысле, хуже ведь не стало, ничего такого?

– Господи! Нет, насколько я знаю.

– Она может вообще видеть без очков? В смысле, если ночью встанет в туалет или вроде того.

– Она никому не скажет. Секретов что вшей. (учитывая, что потом Рамона чешется, мне кажется, это забавно)

Мэри Джейн обернулась на стуле.

– Ну, привет, Рамона! – сказала она. – Ой, какое платьице красивое! – она поставила свой стакан. – Готова спорить, ты меня даже не помнишь, Рамона.

– Конечно, помнит. Кто эта тетя, Рамона?

– Мэри Джейн, – сказала Рамона и почесалась.

– Изумительно! – сказала Мэри Джейн. – Рамона, подаришь мне поцелуйчик?

– Перестань, – сказала Элоиза Рамоне.

Рамона перестала чесаться.

– Ты подаришь мне поцелуйчик, Рамона? – снова спросила Мэри Джейн.

– Я не люблю целовать людей.

Элоиза фыркнула и спросила:

– Где Джимми?

– Он тут.

– Кто такой Джимми? – спросила Мэри Джейн Элоизу.

– Ой, господи! Ухажер ее. Хвостом за ней ходит. Все за ней повторяет. Такой фурор.

– Правда? – сказала Мэри Джейн с энтузиазмом. Она подалась вперед. – У тебя есть ухажер, Рамона?

В глазах Рамоны за толстыми линзами от близорукости не отражалось ни малейшего следа энтузиазма Мэри Джейн.

– Мэри Джейн задала тебе вопрос, Рамона, – сказала Элоиза.

Рамона сунула пальчик в широкий носик.

– Перестань, – сказала Элоиза. – Мэри Джейн спросила тебя, есть ли у тебя ухажер.

– Да, – сказала Рамона, ковыряясь в носу.

– Рамона, – сказала Элоиза. – Ну-ка кончай. Немедленно.

Рамона опустила руку.

– Что ж, думаю, это просто чудесно, – сказала Мэри Джейн. – А как его зовут? Ты скажешь мне, как его зовут, Рамона? Или это большой секрет?

– Джимми, – сказала Рамона.

– Джимми? О, люблю это имя – Джимми! А дальше как, Рамона?

– Джимми Джиммирино, – сказала Рамона.

– Стой смирно, – сказала Элоиза.

– Что ж! Ничего себе имя. И где Джимми? Ты мне скажешь, Рамона?

– Тут, – сказала Рамона.

Мэри Джейн огляделась, затем снова посмотрела на Рамону, улыбаясь максимально провокационно.

– Тут – это где, милая?

– Тут, – сказала Рамона. – Я его за руку держу.

– Не понимаю, – сказала Мэри Джейн Элоизе, допивавшей свой стакан.

– Не смотри на меня, – сказала Элоиза.

Мэри Джейн снова посмотрела на Рамону.

– А, ясно. Джимми – просто воображаемый мальчик. Изумительно, – Мэри Джейн сердечно подалась вперед. – Как поживаешь, Джимми? – сказала она.

– Он не станет говорить с тобой, – сказала Элоиза. – Рамона, расскажи Мэри Джейн о Джимми.

– Что ей рассказать?

– Встань ровно, пожалуйста… Расскажи Мэри Джейн, какой из себя Джимми.

– У него зеленые глаза и черные волосы.

– А еще что?

– Ни мамы, ни папы.

– А еще?

– И веснушек нет.

– А еще?

– Меч.

– А еще?

– Я не знаю, – сказала Рамона и снова стала чесаться.

– Похоже, красавчик! – сказала Мэри Джейн и подалась еще дальше со стула. – Рамона. Скажи мне. Джимми тоже снял галоши, когда вы вошли?