Дирк Новицки. Мечта, ставшая реальностью (страница 7)
Его план тогда не очень сработал. Во время выездной игры берлинцев в Бамберге нас посадили рядом друг с другом, но никакого реального знакомства так и не случилось. В то время Гешвинднер жил в деревне в нескольких километрах от «Бамберга». На нем была ярко окрашенная фетровая шляпа, которая выглядела как-то по-дальневосточному (из Монголии, как он объяснил мне). Он весь вечер проходил в застегнутом пиджаке, казалось, что мыслями он где-то в другом месте. Игра была жалкой, односторонней, скучной, неритмичной – неинтересная баскетбольная игра. Тренеры громко подсказывали все ходы, игроки неохотно и безуспешно их выполняли. Мы с Гешвинднером сидели рядом, но разговаривали мало. Я думал, что он был своего рода шутом, который видел правду и мог ее озвучить. Сначала я пытался что-то комментировать, но Гешвинднер в ответ только что-то недовольно пробормотал себе под нос. Что еще сказать об этой игре? Это была полная противоположность представлению Гешвинднера о баскетболе. После перерыва «Альба» шла позади, 31:51. Прежде чем мы успели опомниться, игра закончилась с катастрофическим счетом 52:103, Гешвинднер встал, чуть не раздавил мне руку, пожимая ее, и ушел.
Если кто-то соприкасался с Дирком Новицки, то уже не мог пройти равнодушно мимо этого человека. Гешвинднер считался его первооткрывателем, его покровителем, даже его создателем (если такое бывает). Но ему, похоже, не нравилось говорить о себе, он предпочитал держаться в тени. То, что мы знали о нем, было мозаикой заголовков и ключевых слов, связанных с его именем, таких как «наставник» и «исследователь», «паук» и «налоговое дело».
Он опередил свое время. Я знал, что когда-то он был игроком, на его счету шестьсот игр Бундеслиги, но в списках рекордсменов спорта всех времен его имя не значилось, потому что систематическое ведение статистических записей началось только в конце 1980-х годов. В лучшие дни Гешвинднера баскетбол в Германии не был достаточно распространен, и только после окончания его карьеры этот вид спорта стал популярным. Только после него появились профессиональные структуры.
Гешвинднер был игроком. Свой последний матч в Бундеслиге он сыграл в 1987 году, но и позже, в пятьдесят, он иногда участвовал в играх Юго-Восточной региональной лиги. Дирк и Гешвинднер встретились в 1993 году на выездной игре команды «Эггольсхайм» в Швайнфурте. Я точно не знал, чем Гешвинднер тогда занимался, что входило в сферу его профессиональных интересов. Управленческий консалтинг, как говорят некоторые, устранение неполадок по требованию компаний. Говорят, он решал проблемы, был человеком действия. После встречи с Дирком он разработал многоэтапный план, как сделать парня таким, каким он стал сегодня. Его методы включали в себя полный пакет, состоящий из математики, психологии, образования, дисциплины и убедительного безрассудства. Гешвинднер не был публичным человеком, его описывали как взбалмошного чудака, как доктора Франкенштейна, как безумного профессора. Мне хотелось спросить его об этом, но он был поглощен своими записями.
В «Старбакс» на Мокинберд Лэйн он, похоже, и не помнит нашу встречу прошлой зимой. По крайней мере, он предпочитает оставить любезности и продолжает писать. Юные бариста выкрикивают одно имя за другим.
«Джесси».
«Лаура».
«Высокий карамельный макиато для Марка!»
«Питер».
Сумасшедший проповедник входит в кафе и громко объявляет о конце света: «Народ, нас ждет погибель!» Гешвинднер сует тетрадь во внутренний карман пиджака, встает и смотрит на меня.
«Кофе?» – спрашивает он.
«С удовольствием», – говорю я.
Когда он возвращается с двумя чашками гранд латте, на стаканчиках снова значится «Вили», на этот раз с одной буквой «л». «Они не могут нормально написать Хольгер, – говорит он, смеясь. Когда он смеется, внезапно выглядит как другой человек. Морщины на его лице больше не свидетельствуют о тревогах. – А фамилию Гешвинднер тем более».
В результате разговора с Хольгером Гешвинднером можно предположить, почему Новицки так долго играет на высшем уровне. Можно предположить, но знать наверняка невозможно. Он кажется неприступным и общительным одновременно, рассказывает какие-то истории, но не личные. Сегодняшний матч плей-офф против «Оклахомы», кажется, не заставляет его нервничать, даже почти не интересует его.
Он здесь, чтобы корректировать броски Дирка, если это необходимо, и быть на месте, когда Дирк нуждается в нем.
«Речь идет о крошечных нюансах», – говорит он.
Я пытаюсь объяснить ему, что меня интересует в Дирке Новицки, но кажется, будто Гешвинднер уже знает все мои мысли, давно ответил на все вопросы. Кажется, он думает быстрее, чем говорит. Он опускает информацию, которая ему кажется и так ясной. Он перепрыгивает с темы на тему, слишком быстро переключаются механизмы в его голове. Мы пролетаем через вселенную Гешвинднера, от Рильке до физики, Ницше и принципа неопределенности Гейзенберга. Если я думаю не в том направлении, он останавливает меня и говорит: «Не спешите». Когда мы вязнем, он говорит: «Да неважно» – и переключается на следующую тему, которая кажется ему более важной. Время от времени Гешвинднер останавливается в середине предложения, вглядывается в пустоту над моей головой и записывает мысль в свой блокнот.
Иногда он открывает компьютер. На экране появляется нарисованная фигурка с точными пропорциями тела Дирка Новицки. Расчеты угла и кривой показывают, как выглядит идеальный бросок. Речь идет о том, как именно Новицки должен бросать, чтобы попадать в корзину, даже если он допускает ошибку. Гешвинднер вытаскивает лист бумаги из своей стопки и хватает мою ручку: он делает наброски формул и намечает формы, формулирует теории и тезисы, накидывает литературные ссылки на бумаге. В один момент он говорит о баскетболе, затем возвращается к геометрии, рисует эллипс и объясняет, что две точки этой формы всегда могут быть связаны друг с другом через периферию, независимо от того, что у них на пути. Это лучший способ описать отношения между ним и Дирком Новицки. «Достаточно близко, – говорит он, – но не слишком близко». Он усмехается моему раздраженному взгляду: «Настолько далеко, что достаточно близко?»
Он не уверен, можно ли вообще адекватно написать о Дирке Новицки. Есть ли подходящие слова для описания того, что парень делал годами. «Мальчик», – говорит он. Для этого нужно изобрести свой собственный язык. «Дирк Новицки – как экстремальный альпинист», – объясняет он. Обычных предложений просто не хватит, чтобы объяснить невероятные физические и умственные способности. Чтобы оценить их по достоинству. «Когда ты находишься на высоте в шесть тысяч метров, – говорит Гешвинднер, – ты даже не знаешь, даже не понимаешь, какой цирк творится в голове». Я готовился к разговору о баскетболе и о житейской психологии, меня интересует биография, а он говорит аллегориями, тема спорта отходит на второй план.
Гешвинднер рассказывает, что всего несколько месяцев назад он сам был на пике Мера в Гималаях и что он путешествовал со своими друзьями Кендлом и Редером на самолете в Луклу, самый опасный аэропорт в мире, а затем в течение нескольких дней поднимался все выше и выше – от лагеря к лагерю, от домика к домику. И то, что происходит в голове на пути к вершине в 6476 метров, – это невероятное ощущение. «Трудно описать такие вещи». Это метафизика. Или религия. В зависимости от обстоятельств.
Такие игроки, как Дирк, в течение многих лет, в переносном смысле, находятся на высоте восьми тысяч метров. «Тем, кто имеет экстремальный опыт, прежде всего не хватает слов выразить это», – говорит Гешвинднер. Гешвинднер смотрит на меня и указывает на мою тетрадь. «Слов без опыта недостаточно, – говорит он. – А те, у кого в распоряжении могут быть слова, не имели опыта».
«Но…» – начинаю я.
«Не спешите», – говорит Гешвинднер. Он поднимает руку и качает головой. В 1970-х годах философ Томас Нагель написал в своем эссе «Каково быть летучей мышью?» о том, что можно знать все о летучей мыши, но никогда не знать, что значит быть летучей мышью. Фридрих Ницше говорил: «Человек, который открывает душу другим, избавляется от самого себя, кто обо всем рассказывает, тот забывается сам». Поэтому Дирк Новицки не может показать себя изнутри, ведь это привело бы к потере того самого внутреннего содержания. Я завожу разговор о статьях журналиста Фостера Уоллеса – «Роджер Федерер как духовный опыт» и «Теория струн».
Гешвинднер перебивает меня: «Теория струн? Вы там что-то поняли?»
В разговоре с Хольгером Гешвинднером у меня постоянно возникает чувство, что меня проверяют. Я вынимаю свой блокнот с вопросами из кармана и кладу его рядом с нашими кофейными кружками. Я говорю, что мое желание как журналиста – создать портрет Дирка психологически ясным и объяснимым, чтобы осмотреть его со всех сторон. Описать феномен такой игры, Дирка Новицки. Как он играет в баскетбол. И что нужно для того, чтобы заниматься спортом на таком уровне в течение столь длительного периода времени.
«Я не хочу вас обескураживать», – говорит он.
«Разве?»
Мы беседуем почти два часа, очевидно, Гешвинднер умеет вести словесные дуэли. Завершая беседу, он смотрит на часы, собирает листки бумаги и встает. Он должен успеть встретиться с математиком в университете, а после проехать вверх по Стрэйт Лэйн и вместе с «мальчиком» отправиться в зал. Такой ритуал. Разговор меня вымотал, но все же я осторожно спрашиваю, могу ли я присоединиться к ним. Поездка на автомобиле с ними обоими перед решающей игрой была бы идеальной частью истории. По крайней мере, я хочу попробовать это. «Мне было бы интересно».
«Я вас понимаю, – говорит Гешвинднер. – Но нет».
«Конечно, – отвечаю я. – Успехов».
«Мы всегда стремимся сделать то, что прежде еще не удавалось», – Гешвинднер протягивает мне визитку, напечатанную с двух сторон. Во время разговора у меня сложилось впечатление, что я его утомил, но вот он улыбается мне и протягивает руку. «До вечера», – говорит он и уходит. Я наблюдаю за ним из кафе. На стоянке припаркованы пара огромных внедорожников и «Порше», но Гешвинднер садится в семейную машину «Кадиллак-Эскалейд» и медленно выезжает со стоянки. Один из бариста подходит к нашему столу. «Извините, – говорит он, собирая посуду со стола. – Можно вопрос?»