– Что там с изгнанием этим – всего на одну зиму… Да и про рыбу ты загнул, – опять влез Гимтар. – Теперь мы из-за тебя только одну рыбу и будем есть. Суп с потрошками? Мясо запеченное? Брынзы кусочек? Нет, рыбу подавай! Дожили! Дорча – рыбоеды, тьфу!

Рокон несильно стукнул ладонью по столу.

– Вам Суд Хранителей не нравится? – спросил он. – Хродвиг тебе не гож? Он себе на горло наступил и Остаха не тронул. Понять бы еще, с чего такая милость…

– «Бывших рабов не бывает», – кивнул Гимтар, успокаиваясь.

– Вот. Столько лет мечтать добраться до Остаха, а тут… – Рокон махнул рукой. – И так все кувырком, а теперь еще и глава Хранителей…

Все задумались, и в комнате установилась тишина.

Антон, который теперь Ултер,

который теперь Олтер

Над деревянным бортом арбы монотонно мелькали спицы скрипучего колеса. Арба по самые борта была забитой соломой, а на пуховом тюфяке лежал я и пялился то в небо, то на мелькающие спицы, то на спину Остаха, правившего мулом. Высоко в небе парил черной точкой орел. А я свое отлетал. Когда теперь встану? И встану ли?

В составе большого каравана мы ехали в Империю. И если для десятилетнего паренька это стало бедой и неожиданностью, то для меня, почитай что сорокалетнего, – спасением. Как бы ни пытался я затаиться в теле десятилетнего ребенка, несуразности все равно рано или поздно вылезли бы наружу. Конечно, оставался Остах, очень опасный дядька, то и дело кидавший на меня задумчивый взгляд. И эту проблему надо решать. И решать как можно скорее. Но как?

Спицы колес продолжали равнодушно отсчитывать на свой нехитрый манер преодоленный путь…

Пришел я тогда в себя в нашей с братом комнате, в вилле Эндира, летней резиденции отца. По традициям, вилла должна была именоваться виллой Рокона – в честь нынешнего хозяина. Старый-то хозяин, наш дед Эндир, умер. И умер, как я подозреваю, не своей смертью. Но это догадки – нам, желторотым, несмотря на статус наследников, подробностей не сообщали…

Отец, впрочем, плевать хотел на все правила и наотрез отказался менять прежнее название. Перечить ему никто не посмел, даже Хранители промолчали. Вот и звали резиденцию правителя по-разному: вилла Эндира, летняя вилла, старая вилла.

Я открыл глаза, поднял руку и откинул тяжелую овечью шкуру, которой был укрыт. Уф-ф-ф… Упарился. Было ужасно жарко и хотелось пить. Шкура сползла и упала на пол.

– Проснулся, – раздался голос брата. – Проснулся!

– Не ори, – одернул Олтера голос дядьки Остаха. Наставник склонился надо мной, вытирая мне пот со лба. – Как ты, парень?

– Пить… – только и смог просипеть я.

– Это сейчас. – Остах повернулся к глиняному кувшину на столе и велел брату: – Беги к отцу.

Шлепанье босых ног, звук откинутой занавеси и громкий удаляющийся крик: «Проснулся! Отец, брат проснулся!!!»

Остах приподнял меня и подсунул подушку под спину. Затем приподнял обеими руками под мышки и прислонил к стене. Придерживая голову, напоил водой вдосталь. Когда я напился, он спросил, внимательно глядя мне в глаза:

– Ты меня узнаешь?

– Да, дядька Остах, – кивнул я.

– Где мы находимся? – продолжал свой расспрос воспитатель.

– Дома, – ответил я. И уточнил: – На вилле Эндира.

У нас было два дома. Летняя резиденция и зимняя, в Декурионе, горском священном городе-крепости в глубине гор. Безрадостное местечко.

Остах удовлетворенно кивнул:

– Сейчас придет рекс. Кое-что расскажет тебе. Ничего не бойся. Я с тобой буду.

Услышал приближающиеся шаги, быстро сжал мне плечо и повторил:

– Я с тобой.

А потом убрал руку и отошел от топчана.

Занавесь, отделявшая комнату от входа в общее помещение, откинулась, и вошел отец. «Дан Дорчариан, повелитель и защитник племен алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов», – невольно всплыл в голове полный титул Рокона. Я отметил про себя, что мальчишка отца немного побаивался, но безусловно любил. Матери они с братом не знали, она умерла после родов, и воспитывались парни родичами-мужчинами. Вслед за отцом вошел его советник – танас Гимтар, мой диду, то есть двоюродный дед.

Рокон подошел и сел на край топчана.

– Как ты, сын? – требовательно спросил он.

Вот дает папаша! Таким тоном приказы отдают, а не с малолетними детьми разговаривают. И попробуй на такой вопрос ответить правду – плохо мне, мол, папенька. Мне страшно, я не знаю, что со мной… Тело, вот, не слушается…

Отец, не дожидаясь ответа, продолжил допрос:

– Ты узнаешь меня?

– Да, отец.

– Ты помнишь, что произошло?

– Я упал со скалы. Но я не помню, как оказался дома.

– Тебя привезли. Ты был в горячке. Говорил бессвязно и не открывал глаза.

И тут отец неожиданно ущипнул меня за ногу. Больно! Больно, черт тебя возьми, садист средневековый!

– Ай! – вскрикнул я.

– Хорошо, – кивнул Рокон. – Подними ногу.

Я попытался – сначала правую, потом левую. Ничего не вышло. Ноги – безвольные колоды – валялись на лежанке, словно я отсидел их, и совсем не слушались.

Отец нахмурился:

– Попробуй согнуть.

– Не получается… – Мальчишеский голос дрогнул, и губы задрожали. И увидел, как Оли тоже морщит нос.

– Перестань плакать. Не время, сын. Попробуй пошевелить пальцами.

Я попробовал. И у меня получилось! Я шевелил пальцами обеих ног и не мог остановиться! Слезы сразу высохли.

– Хорошо, – кивнул отец. – Остах говорит, ходить ты будешь. И бегать будешь.

– Так все будет, как раньше? – радостно спросил я.

– Нет. Как раньше, не будет, – мотнул головой отец. – Сегодня ты уезжаешь в Империю.

Я увидел, как глаза Оли наполнились слезами.

– Перестань. Или выйди отсюда, – велел ему отец.

Оли сразу же вытер нос ладонью и постарался не плакать. Дан вновь повернулся ко мне.

– Сегодня ты уезжаешь. Тебя, – он выделил это слово, – уже два дня дожидаются посланник наместника, имперские купцы и прочая свора имперцев.

– А как же Правый?.. – растерянно спросил я, глядя то на отца, то на брата.

Отец наклонился ко мне и раздельно произнес:

– Теперь ты – Правый. Теперь ты – Старший. Теперь ты – Олтер. – Помолчал и добавил: – Понятно?

– Ничего ему не понятно, – встрял в разговор Гимтар. – И никуда он сегодня не поедет. Завтра.

– Но имперцы!.. – вскочил на ноги отец.

– Перетопчутся, – отрезал Гимтар, присаживаясь на освободившееся место.

На людях Остах и Гимтар во всем подчеркнуто слушались и никогда не оспаривали сказанного или сделанного их вождем, который был моложе их более чем вдвое. Однако с глазу на глаз они и спорили, и даже выговаривали дану.

Советник продолжил вразумлять своего правителя:

– И не дави так на парня, дан. Передавишь.

Диду повернулся ко мне, улыбнулся и тем тоном, каким обычно уговаривают капризных детей съесть «еще ложечку», продолжил:

– Так надо. Сейчас ты болен, ты упал. Повредил спину. В Империи, как ты должен помнить из моих уроков, есть врачеватели. Не нашим травникам чета. Они поставят тебя на ноги. С тобой поедет Остах, – продолжал уговаривать больного танас. Я заметил, как при этих словах зло дернул уголком губ отец. – У нас… Ты же знаешь старейшин… если у сына дана неладно с ногами… – диду замолчал, пряча глаза. И закончил: – Так будет лучше для всех.

Да уж. Старейшины сел – ретрограды те еще. И если воин, который вернулся увечным с войны, довольно легко встраивался в горское общество – безногий тачал сапоги для тех, что с ногами, однорукий водил чабаном отары овец, то увечный сын вождя – совсем другое дело: плохое предзнаменование. Несчастья, мор и отсутствие удачи в бою… Любой намек на физическую ущербность в семье властителя грозил отцу бо-о-ольшими неприятностями. Вот и придумали, как спихнуть калеку. С глаз долой – из сердца вон. И еще долг перед Империей выплатили. Умники, блин. Взбесился я тогда, но виду не подал.

Кивнул я послушно:

– Так будет лучше, – повернулся к отцу. – Я понял, отец. Теперь я – Олтер, Старший.

Все замолчали. Отец посмотрел на меня, дернул уголком губ и сказал:

– Будем собираться. Вечером устроим пир.

Когда они с диду вышли, у меня из ушей уже пар валил. Если бы не Остах и брат, то натворил бы я дел. Но, глядя на заплаканные глаза брата и его шальной взгляд, одернул сам себя. Вот у кого мир рушится! Я-то взрослый, перебедую, переиначу, переиграю всех и вся. Сдам карты по-новому. А вот братцу сейчас туго. И мое падение, и сводящая с ума неизвестность после этого. Был Старшим – стал Младшим. Был Правым – стал Левым. С младых ногтей знал, что надолго уедет в Империю, будь она неладна, готовился, старался – а остается дома. И брата, больного, вместо него…

Да, парня надо спасать. Вдох-выдох. Поехали.

– Вот здо́рово!.. – натянув глупую улыбку, протянул я. Краем глаза увидел круглые глаза брата и продолжил игру: – В Империю поеду. Учиться. Там же книг в библиотеке!.. – со счастливым видом зажмурился я. – Все перечитаю. – Я нахмурился и повернулся к брату: – Ты же не обижаешься? Я не нарочно упал, честно.

– Конечно нет, – подбежал ко мне брат и вцепился в руку. – Ты и правда хочешь в Империю?

– Ага, – кивнул я с уверенностью, которую не испытывал. – Вернусь обратно самым умным. А ты здесь самым сильным должен стать. Понял?

Брат кивнул, а я продолжил:

– И на мечах лучше всех биться, и на топорах… Понял? И чтоб меня никто тут в горах не забывал! – внушал я брату. Тот стоял и кивал с открытым ртом. Я, веселясь, закрепил установку: – А кто слово про меня плохое скажет – ты тому мечом плашмя по заднице.

И брат наконец рассмеялся. Такая вот она, ложь во спасение.

Глава 2

Алиас Фугг

Алиас Фугг, приглашенный на пир в честь поступления наследника рекса Рокона, правителя земли Дорчариан, малолетнего Олтера в Школу наместника провинции Атариан – а именно так официально именовалась та пьянка, на которой он присутствовал, – чувствовал себя мерзко и тошно, словно тоскливым похмельным утром.

Малолетний Олтер, правда, ни в атарианскую, ни в какую-либо другую школу еще не поступил. «Да и поступит ли теперь? – подумал Алиас. – И вообще, сможет ли просто ступать? Ступать по земле, например».

Алиас Фугг, Голос Империи в землях Дорчариан, главный имперский чиновник в горах на много дней пути вокруг, смотрел на полулежащего за пиршественным столом бледного, изможденного мальчишку, виновника торжества. Ноги у парня заботливо прикрыты тканью, несмотря на духоту. Да… То, что видел Голос Империи, ему не нравилось. Очень не нравилось.

Чувство обиды и злости, которое всегда возникало, едва он переступал порог этой виллы, при взгляде на увечного только усилилось:

«Наследник рекса Рокона – калека. Внук Эндира Законника!.. Невозможно! Его что, хотят спрятать в Империи от соплеменников? Или, наоборот, подсовывают нам калеку? А что будет, если он не доедет до наместника? А что скажет Сивен Грис, увидев увечного? Какая ценность у такого неполноценного заложника? И чем это все грозит мне?» – эти и многие другие невеселые мысли одолевали имперского чиновника.

Начавшееся исподволь, незаметно от самого Алиаса – месяц, два месяца назад? – ощущение того, что под ногами не твердое тело гор, а зыбь болота, изводило его. И потому, когда пришло известие о падении наследника рекса Рокона со скалы, он даже облегченно воскликнул: «Вот оно!»

Вот он, ход противника! Конец этой вязкой тягомотины и тишины перед землетрясением. Но нет, посланный нарочный увез корзину персиков, а вернулся с уверениями, что все произойдет согласно древним клятвам и уложениям, что наследник отправится в школу. Последняя задержка добавила нервозности, но вот он – прощальный пир.

И новые вопросы, чтоб их!..