Идти было тяжело, с каждым шагом всё тяжелее. Нет, несомненно, он потерял много, много крови. В маске дышать стало очень трудно, очки покрыты пылью, протирать их было бессмысленно. А идти до оазиса ещё час. Он уже подумывал, не выбросить ли тяжёлый обрез, там всего два патрона. Но нет, нет. Вдруг ещё пригодится, вдруг его догонят, тогда и два патрона будут совсем не лишними. В темноте картечь – самое то.

Задыхаясь и утопая в песке почти по колено, он забрался на высокий бархан. Оттуда и увидал огоньки вдалеке. Совсем маленькие и тусклые.

Чёрт, ещё идти и идти. Всё-таки, ему потребуется стимулятор, потребуется.

Лачуга из бетона и старой жести, из щели между стеной и дверью пробивается свет. Он остановился, навалился на стену, правым плечом, перевёл дыхание. Да, если бы не стимулятор, то не дошёл бы. Собравшись с силами, он постучал в жестяную дверь стволом обреза. В ночной тиши стук вышел страшный.

– Ну! Кто там? – Заорали из-за двери через некоторое время. Орал мужик, пытался быть грозными, но Горохов сразу почувствовал в голосе страх.

– Откройте, мне нужна помощь, – он привалился к двери и зачем-то пытался говорить в щель.

Кажется, этим он только больше пугал жильцов:

– Нечем нам тебе помочь, – затараторила из-за двери баба, – нет у нас ничего. Нету!

– Проспись, дурак! – Добавил мужик.

– Мне нужен врач! – Он снова стал бить обрезом в дверь. Бил сильно, чтобы они там за дверью не успокаивались. – Мне нужен врач, меня ранили дарги.

– Нет тут врача, иди дальше по улице. – Заорала баба. – Там большой дом с фонарём, сразу его узнаешь.

– Помогите мне, я не дойду, – хрипел Горохов, продолжая колотить в жестяную дверь. – Помогите мне туда дойти, я дам вам гривенник.

Он не мог, ну, почти не мог идти сам, у него уже всё плыло перед глазами. Он стянул маску с лица и выплюнут прямо на дверь хорошую порцию слюны с кровью.

– Я дам вам две гривны! – Судя по халупе, проживающим в ней людям деньги не помешали бы.

– Пошёл отсюда! Сейчас приставу позвоню! – Рявкнул мужик. Видно, не верил он, что ему могут дать серебро.

– Звони, только быстрее. Давай, звони, врачу позвони тоже, скажи, что будет нужна операционная.

– Я сейчас тебе позвоню, убирайся сволочь, дом доктора в центре, иди туда, иди сам! – Уже не без истерики в голосе заверещала баба. – Адылл, неси ружьё, стреляй в бродягу, прямо через дверь стреляй в эту сколопендру!

Горохов подумал, что даже и ста шагов сам не сделает, нет, не дойдёт он, он даже не знал, куда ему идти, темно, в глазах всё плывёт, он снова постучал обрезам в дверь и сказал:

– Если не откроете, то я выстрелю вам в дверь, – он с силой постучал по ней опять, – выбью засов, зайду и прикончу вас, если вы мне не откроете, а если откроете и проводите меня к доктору, дам две гривны. Слышите, либо убью вас, либо дам вам две гривны! Ну!

– Чего ты! Чего, – теперь баба, кажется, заныла, – чего ты припёрся к нам?

– Да не нужны вы мне, мне нужен врач!

– Адылл, открой ему, может, человеку и вправду нужен врач?

Кто-то подошёл к двери, но не открывал её, стоял за ней, сопел и боялся. Это был мужик.

– Ну, друг, – заговорил Горохов, – выходи, я даже в твой дом не зайду, пошли, проводишь меня к врачу. Дам тебе две отличных серебряных гривны. Не подделки, ну… Давай!

– Адылл, ну, открой человеку, – кажется, успокоилась баба.

– Хрен его знает, кто это!

– Я геодезист, моя фамилия Горохов, ехал к вам, на меня напали дарги, ранили в бок и в руку, помоги, друг Адылл, доведи до врача.

Засов, наконец, лязгнул, дверь приоткрылась. Горохов сначала зажмурился от света, а уже потом разглядел пропитое монголоидное лицо нестарого, кажется, ещё мужика. Мужичок, судя по всему, был не дурак насчёт кукурузной воды. От него и несло спиртягой. А вот баба была совсем немолода, из-под платка выбивались седые космы.

– А ты точно геодезист? – Спросила она. – Не казак? Не разбойник? А?

– Пошли к врачу, – сухо сказал Горохов, ему сейчас было совсем не до объяснений.

– Слышь, геодезист? – Заговорил мужик. Он был грязен и потен, как, впрочем, и его старая баба. – Это… Врача-то сейчас в городе нет. Уехал он.

– Уехал? – У Горохова, кажется, начинали кончаться силы, он едва стоял.

– Ага, уехал, я его грузовик грузил три дня назад. Уезжают они всегда на пару недель.

– А медсестра есть? Есть тут хоть кто-нибудь у вас, кто сможет мне помочь?

– Да, есть, есть у него медсестра, но она с ним уехала, – сказал Адылл.

– К Валере его отведи, – вдруг предложила баба.

– А точно, – вспомнил мужик, – точно, к Валере.

– Он врач?

– Нет. Его все зовут Генетиком, но он не хуже врача. Он всё может, все, у кого денег на врача нет, все к нему ходят.

Кажется, люди успокоились, теперь они не боялись пришельца, видя его удручающее состояние.

– Пошли, – Горохову больше нечего было делать.

Он заметно покачнулся.

Балбес Адылл попытался взять его с левого бока под руку, словно не видал, что у него весь левый край пыльника и весь левый рукав, чёрные от засохшей крови и пыли. Но увидав, как Горохова перекосило от боли, разобрался и перешёл под его правую руку.

– А гривны? – Напомнила баба. – Гривны дадите?

– Дам, дам, – обещал он, – только пошли побыстрее.

Он навалился на помощника, и они втроём вышли из лачуги. Баба шла впереди с фонарём, Горохов почти висел на Адылле и уже почти ничего не понимал. Но дробовик, тем не менее, он держал в руке. Не отдал его бабе. Чёрт знает эту парочку, что там у них на уме. А на дворе-то ночь, барханы в ста метрах уже начинаются.

Пока дошли, вернее, пока Адылл его дотащил, так у него совсем сознание помутилось. Он не помнил, как его привели, как его осматривал это самый генетик Валера, как мерил ему давление, как спрашивал, и спрашивал, и спрашивал его о чём-то. Голос этого генетика был приглушённый, словно он говорил через трубу, да и сам он расплывался, казался, каким-то странным, каким-то кривым, неестественным.

Он не помнил, как его раздевали и укладывали, делали уколы, вставляли ему в вены капельницы. Он почти ничего из этого не помнил.

Глава 2

Рука чуть выше локтя саднила или сильно чесалась, словно свежая рана. Хотелось расчесать. Расчесать ногтями, чтобы избавиться от этого неприятного чувства. Это мерзкое ощущение и привело его в чувства. Он пошевелил здоровой рукой и вдруг понял, что… Он плавает в какой-то жидкости. Она обволакивала всё его тело, кроме лица. Нет, это была не вода. Он пошевелил пальцами. Потёр ими друг о друга. Жидкость была… липкая и упругая какая-то. И она воняла, кажется, тухлятиной или… Трудно сказать, чем-то похожим на тухлятину, чем-то сладким. Горохов открыл глаза. Белая пластиковая ванна, старая. Она вся в царапинах, кое-где в трещинах, да ещё и грязная. Он попытался пошевелиться. И вдруг понял, что привязан. Привязан. Он удивился и захотел осмотреться, но не смог. Он видел только потолок и лампу.

Свет единственной лампы. Грязный потолок. Тишина. Он привязанный плавает в какой-то мерзости, только лицо над поверхностью.

Он чувствовал себя вполне нормально, вот только это неприятное ощущение в левой руке никак не унималось. Да и жижа эта воняла. Хотелось почесаться. Он попытался правой рукой дотянуться до левой, чтобы понять, что с ней, или хотя бы почесать. И услышал:

– Сэ… Сэ… Сэээ…

Горохов замер. Кто-то пытался с ним заговорить, что ли? Пытался что-то сказать?

«И что это значит?»

Ему почти в глаза светила лампа, он мало что мог различить, и тут лампу закрыла фигура:

– Я… Я… Я… Се… Се… Я развяжу вас. Только вытащу и… и…и… Капельницы.

Вот в чём дело, он не только был привязан, он ещё был утыкан иглами капельниц. Горохов видел, как ужасные руки, похожие на корявые стволы пустынной колючки, с пальцами, на которых распухли суставы, вытаскивали из него иглы, одну за другой.

Потом в странной и уродливой руке появился скальпель, обычный хирургический скальпель, и этот скальпель быстро перерезал верёвки, что держали его.

– Кто вы? Вы доктор? – С трудом после молчания произнёс Горохов.

– Ва… Ва… Ва… Ва-а… – Человек старался что-то сказать и, не справившись с этой задачей, решил закончить иначе. – Генетик. Меня тут так все зо…зо… зо… Называют.

«Генетик Валера», – вспомнил Горохов. Он с трудом вспоминал тот вечер, с большим трудом. Но это имя и профессия у него в памяти отложились.

– По… по… По-о… Вы можете пошевелиться?

Заика. Да ещё с таким голосом. Этот голос не нравился Горохову, во-первых, высокий, если не сказать, что писклявый, а во-вторых, заискивающий, словно человек извинялся всё время. Но нравится или не нравится, просьбу Генетика он стал выполнять: сжал и разжал кулаки, левый кулак сжать не удалось совсем, потом подогнул ноги, положил правую руку на край ванны, повертел головой туда-сюда.

Всё работало. Ну, кроме левого кулака и вообще всей левой руки.

– Левая рука не слушается.

– Так и должно бы…бы…бы…

– Быть, – договорил Горохов.

– Да.

– У меня там была перебита кость? Она не срослась?

– Кость срослась, но… но… но…

Теперь Горохов не знал, что хотел сказать Генетик и просто ждал, пока тот закончит. Плавал в воде и ждал.

– У вас был перебит срединный нерв, он будет вос.. вос… вос… Зарастать долго. Две… две… две…

– Две недели?

– Две-три недели, нервы растут пло… пло… пло…

– Плохо.

– Да.

– Ясно, – произнёс Горохов, и вправду левая рука не давала ему покоя. Досаждала, зудела.

– Ха… ха… ха… Попробуете встать? – Продолжил Генетик.

Он немного полежал ещё, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, потом сделал усилие и сел в ванне. Да, оказалось, чтобы сесть в ванне, ему пришлось приложить усилие.

– Ну, ка… ка-а-а… Вы хорошо себя чувствуете?

– Рука саднит, и бок немного болит, – ответил он. – У меня там рёбра были сломаны, пуля лёгкое задела. Помню, кровь во рту была.

– Это нор… нор… нор… Так и должно быть.

Ответил и ужаснулся. Та жидкость, в которой он плавал, была просто ужасна. Она не только воняла тухлятиной, а теперь он не сомневался, это запах тухлятины, она и на вид была такой же мерзкой. Серая, мутная, густая и тягучая масса, переполненная мелким мусором и пылинками. А ещё, ещё в ней во множестве плавали… какие-то странные штуки.

Он зачерпнул пригоршню этой жидкости вместе с той дрянью, что там плавала и поморщился. Это был жёлтый червь или личинка, величиной с указательный палец. И голова у неё была чёрная.

Она ещё не была мертва. Эта личинка шевелилась, совсем чуть-чуть, но шевелилась. Горохов с отвращением вылил эту мерзкую жидкость, вместе с личинкой из руки. Встряхнул руку.

– Не… Не… Не-е… Вам не стоит беспокоиться. Э… Эт…

Горохов не стал дослушивать его, он встал и начал вылезать из ванны. Вылез, и эта самая скользкая жидкость стекала по нему прямо на грязный пол.

– Стойте, стойте, – запричитал человек, которого он всё ещё не рассмотрел, – это же очень дорогая вещь…

«О, наверно, и вправду дорогая, если ты даже заикаться перестал».

– Эта грязная вода дорогая? – В первый раз спросил Горохов хрипло.

– Это не вода, не вода, – к нему кинулся этот человек и стал своими уродливыми руками буквально собирать, соскребать с его тела в ладошки липкую жижу и скидывать капли обратно в ванну, – это протоплазма. Я её коплю всю жизнь!

– Извините, – произнёс Горохов. – Я не знал. На вид она просто… Да ещё и червяки там плавают.

– Это кажется, что она грязная, но это не так, – всё причитал и причитал человек, он все слова говорил, всхлипывая при этом, как будто собирался зарыдать, – там почти нет бактерий, ну… Ну, есть, но почти все безвредные. И вирусы только нужные, я сам их конструировал. Они важны для метаболизма. Протоплазма… Она на вид неприятная, но это очень… Очень полезная вещь… Она вас вылечила за три дня. Всего за три дня. Доктор вас лечил бы три недели.