– А червяки? Они тоже меня лечили?

– Да нет же, это её еда, она тоже должна питаться, как вы или я, мучные черви – её еда, мне их тоже непросто выращивать.

Только теперь человек распрямился и встал во весь рост, и только теперь Горохов смог его разглядеть.

Нет, не только руки у него были уродливы. Ростом он был, может быть, даже и с Горохова, но был так искривлён, так скособочен, что на полголовы казался ниже. Плечо одно намного выше другого, голова абсолютно безволосая, даже бровей нет. Лицо будто после страшной травмы, словно ему когда-то раскрошили все лицевые кости, и они неправильно срослись, оно было всё кривое, лоб кривой, нос не симметричный, один глаз заметно ниже другого, да ещё они оба не в одной оси. Когда смотришь этому человеку в лицо, странные ощущения посещают. Кажется, что он не чёткий, плывущий, расплывающийся. Чертовщина какая-то. Ко всему прочему у него ещё белая кожа. Белая, как у самых далёких северян. Как он тут, на глубоком юге, с такой кожей меланомами не изошёл – непонятно. Сейчас он не заикается, но противно всхлипывает после каждой фразы. Хоть Горохов и был ещё слаб, его ещё покачивало даже, но эта манера собеседника говорить начинала его раздражать.

Чтобы закончить нытьё этого человека, Горохов произнёс всё так же хрипло:

– Валера, вас так, кажется, зовут?

Человек кивнул. Да, так. А лицо всё ещё противно-жалостливое.

– Я заплачу вам. Скажите, сколько. – Говорит Горохов.

Эта его фраза сразу поменяла настроение этого странного человека, он, кажется, успокоился, смотрел своими разными, дурацкими глазами, а сам уже прикидывал, сколько попросить:

– Да? За… За… За-а…. Зап…

– Заплачу, – догадался Горохов. – Сколько?

– Сколько? – Переспросил Генетик. Кажется, он сам не знал, сколько попросить за работу. Работа была, конечно, большая, но стоимость её он не мог правильно оценить или боялся попросить лишнего.

– Сколько? – Повторил Горохов.

– Доктор Рахим взя… взя…

– Взял бы с меня…

– Да. Четыре рубля, – выпалили Валера.

«Ишь, кривой да кособокий, живёт в нищете, ходит в одних портках, а деньгу, видно, любит, Генетик. Четыре рубля!»

Но ничего этого, конечно, Горохов не скажет, он обещал заплатить – значит заплатит. Хоть это очень и очень большие деньги. Впрочем, этот странный уродец, вылечил его всего за три дня. Ну, почти вылечил. Левая рука ещё почти не работает.

– А у вас случайно меди не найдётся? – Вдруг чисто и без единого заикания спрашивает Валера.

«Меди?! Да ты, братец, обнаглел». У Горохова была вшита в стальную пуговицу пыльника медная пятирублёвка, но это на крайний случай.

– Нет, меди у меня нет, но я заплачу вам всё серебром. – Твёрдо сказал Горохов. – Скажите, сколько.

– Ну, доктор Рахим просил бы у вас че… че… че…

– Четыре рубля?

– Давайте два! – Сказал Генетик и махнул рукой, мол, хватит мне.

– Это по-человечески, – Горохов стал оглядываться. Он до сих пор стоял голый у ванны. – Где моя одежда?

– Там, – Генетик указал рукой в тёмный угол.

Чуть пошатываясь, он пошёл в тёмный угол и там, у кривой лавки, на грязном полу валялась его одежда, его башмаки и его оружие.

Он наклонился и, опять пошатнувшись, поднял с пола пыльник.

Сунул руку и в карман. Внутренний карман бы пуст. Нет, ничего подобного быть не могло. Деньги и документы он всегда хранил бережно. Пуля карман не порвала, карман был цел, и клапан-застёжка был цел. Но ни кошелька с деньгами, ни документов в кармане не было. Ничего там не было. Песок.

Видно, его лицо стало настолько выразительно, что даже в темноте угла Генетик прочёл все его эмоции и сразу сказал:

– Я просил у… у… Документы….

– Документы? – Холодно переспроси Горохов.

– Да, мне нужно было знать ва…ва… ва-а…. Группу крови. Анализ делать было не… Документы у меня где-то…

– А деньги где?

– Я не знаю.

– Кто меня раздевал, этот… Адылл?

– Они, да, они… Я спро… спро… Попросил документы, чтобы узнать группу крови, они мне… мне… да… да-а… Принесли.

Генетик, вихляясь всем своим кривым телом из стороны в сторону на каждом шагу, быстро прошёл к большому верстаку, что тянулся вдоль всей стены, и там, среди разнообразных банок, старых приборов и всякого хлама нашёл его личную карту, взглянул в неё и сказал:

– Андрей Николаевич, вот ваши документы.

Но приближаться, кажется, он не собирался. Так и остался у верстака.

Горохов сел на лавку, не одеваясь, стал проверять свои вещи. Рубаха была вся драная и в крови, кто бы её стал тут стирать и зашивать. Нижнее тоже в засохшей крови. На поясе кровь, левый карман слипся от крови.

Пыльник, как и положено, рван, и весь бок чёрен от крови и пыли.

Двухлитровая фляга с секретом. Потряс её, что-то плещется, пол-литра воды есть.

Фляга на месте, хорошо. От сердца отлегло. Фляга на вид старая, всё повидавшая, в старом тёртом кожухе. Но если кто-то додумается снять кожух, то увидит, что на дне фляги крышка-тайник. Там очень дорогой микроаккумулятор. Сам маленький: восемь, на три и на одни сантиметр, но огромной ёмкости. И такой же цены диодный фонарик, часы, компас, малюсенький секстант, коротковолновый микромаяк и дистанционный детонатор. Как хорошо, что флягу не потерял, она стоит не меньше, чем мотоцикл. Хоть это чуть успокоило его. Он немного подумал, взял револьвер и, пока Генетик копался на своём верстаке, высыпал из него все патроны, сложил их в тайник фляги. Теперь револьвер и вправду был не опаснее молотка.

Кепка с длинным козырьком и пришитой сзади тряпкой, что прикрывает шею, виски и щёки от солнца, гетры, высокие, почти до колен, ботинки, маска-очки, перчатки – с ними всё в порядке. Тесак в семьдесят сантиметров в ножнах, ему-то ничего и быть не может. Дробовик тоже тут, обрез двенадцатого калибра, два патрона и всё. Револьвер системы Кольцова – что с ним станется, тяжёлый кусок легированной стали. Простой и надёжный, как молоток. Он откинул барабан, четыре мощных десятимиллиметровых патрона и стреляная гильза. Всё. Ах, да, чуть не забыл. Залез в карман галифе. Слава Богу! Тут пошарить не додумались. Он достал из кармана мелочь, одним взглядом сосчитал её. Пять серебряных гривенников и ещё двадцать семь копеек железом. Ну, хоть что-то.

Он стал молча одеваться, а Генетик, увидав это, взял что-то с верстака и пошёл к нему, в руках у него была верёвка:

– Ва… Ва… Ва-а… Верёвка, вам надо подвязать руку. Рукой не шевелите две-три недели. Нерв должен зарасти. Пока пальцы плохо будут работать, а ещё через два дня нужно будет сделать ук…у-ук… Инъекцию…. Зайдёте ко мне. Я всё под… под… под… Сделаю.

Кажется, про деньги он спрашивать не собирался. Это Горохова сейчас устраивало.

– Хорошо, – сказал Горохов, – кто тут у вас занимается ворами?

– У… у… у… Тут главный у нас по таким делам пристав, он Адылла давно знает.

– Где он находится?

– Да… да… Он на этой улице, ближе к центру, там его контора.

Горохов уже оделся, повесил руку на перевязь, проверил оружие:

– Найду деньги и вернусь. Всё вам отдам.

И пошёл к двери.

Глава

3

Вышел за дверь, ветерком как обожгло. Ещё и десяти нет, а жара уже под сорок. Оказывается, у Генетика кондиционер работал, а он и не замечал. Солнце белое, ни на что смотреть без очков невозможно. Ну, а что удивляться – юг. Зато пыли почти нет, респиратор можно не надевать.

Сразу понял, что пить очень хочет. Нужно было у Генетика воды выпить, хотя бы литр. Да и поесть не мешало бы. Протёр очки от пыли, надел, чтобы не жмуриться, и пошёл по пустынной улице.

Домишки вокруг, хоть и небольшие, но крепкие, бетона строители не жалели, крыши тоже крепкие. Высокие, крутые, чтобы песок не собирался. Видно, осенью в бураны песком и пылью тут всё заваливает не слабо. Везде солнечные панели. Дорогих и мощных нет, зато дешёвых хватает. Кое-где даже и ветротурбины стоят. Но это нечасто, а вот зато часто стоят десятиметровые штанги для сбора конденсата. Тоже вещь недешёвая, а у некоторых домов их по две или даже по три. Нет, народишко тут вовсе не бедный, это точно. Адылл с его бабой и Генетик – вовсе не показатели.

Разглядывая всё вокруг, он пошёл дальше. Народа на улицах почти не было, кто-то разгружал квадроцикл у продовольственной лавки. Он хотел зайти, взглянуть цены на еду и воду, но передумал, люди были заняты приёмкой товара. Ещё кто-то проехал по улице на мотоцикле, подняв после себя кучу пыли.

«Столовая» – гласила на одном из больших домов простая надпись на хлипком, пластиковом щите. Двери крепкие, железные с уплотнителями. Отлично, значит, там ещё и не жарко. Лишь бы работала эта «Столовая».

Он дёрнул дверь. Та не без труда отворилась, и Горохов смог войти в полумрак. Дверь за ним закрылась сама. О, какое счастье, «Столовая», кажется, работает. Ещё тут не больше тридцати. Он стянул кепку, поднял на лоб очки. Чисто, пыли нет, столы чистые, их с десяток, а народа почти нет. Стойка у стены, прилавок с кастрюлями, за ним полная баба в маске. Сама в майке, руки и плечи голые. На голове платок, на лице маска из тряпки, пропитанной чем-то. В помещении в маске – значит, прокажённая.

Два человека. Молодые, морды здоровые, без намёка на проказу, плечи широкие, по виду и одежде – военные, но никаких опознавательных знаков нет. Они сидели у маленького окна, ели. Теперь оба смотрели на него.

Лица у них весьма неприветливые. Горохов не знал, принято ли тут со всеми здороваться, но парни смотрят на него, он им кивает.

Один из них кивает в ответ. Этот кивок и его взгляд весьма красноречивы, они значат: «Ладно, ешь пока, но я за тобой наблюдаю».

Тут же к нему подходит девочка лет тринадцати. Чистенькая, даже чёрные её волосы хорошо вымыты, заплетены в косы. И вся она красивенькая, одежда у неё чистая, вот только отёк синий во всю левую щёку и синяк вокруг левого глаза. Она улыбается деланой улыбкой:

– Доброе утро, господин.

– Привет.

– Желаете поесть?

– Желаю. А что у вас есть?

– Мы только открылись, есть паштет, каша, хлеб. – Говорит она быстро, почти тараторит.

– Каша крахмальная?

– Да. Кукурузная или гороховая будут к обеду.

– А попить?

– Водка холодная, брага, кукурузное вино. Может, желаете что?

Водка и брага с утра? Нет.

– Чай? Кофе? – Спрашивает он с надеждой.

– Есть чай, но старый, позавчера варили. – Отвечает девочка.

– Кашу, паштет, хлеб, пол-литровую чашку чая и два литра воды.

– Хорошо, сейчас принесу. Садитесь, где понравится.

Ему бы понравилось у окна, под кондиционером, но там сидят недружелюбные парни, поэтому он садится у западной стены. Сейчас там будет попрохладнее. Прежде, чем сесть, он медленно и аккуратно снимает пыльник, так, чтобы особо не шевелить левой рукой. Тесак и обрез кладёт рядом с собой на стол.

Не успел он устроиться, как девочка уже приволокла поднос. Стала ставить на стол тарелки и чашки, вода была в пластиковой баклажке.

– Баклажку не забирайте, – говорит она, расставив всё на столе, – а то Катя меня ругать будет.

– Катя это она? – Горохов кивает на бабу в маске, что копошится за прилавком.

Девочка косится, а потом незаметно кивает.

– Она тут управляющая?

– Хозяйка, – шепчет девочка и объявляет уже громче. – С вас, господин, двенадцать копеек.

Горохов лезет в правый карман галифе, достаёт мелочь, высыпает её на стол, отсчитывает: маленький серебряный гривенник и две монеты по копейке. Чуть подумал и добавил к деньгам ещё две копейки девочке на чай.

Но, как ни странно, она не взяла деньги, а повернулась к хозяйке, как будто ждёт её согласия.

– Что там, Ёзге? Железки? – Спрашивает баба тяжёлым грудным голосом. Когда она говорит, тряпка над её ртом чуть поднимется, шевелится. Картина получается мрачной.