– Твои братья, Ги, еще малые дети, а Эмме уже необходим муж и защитник. И она ждала все эти годы, твердо зная, что однажды ты явишься к ней как жених и вы обменяетесь обетами перед алтарем.

Ги резко вскинул голову.

– Вы говорите это лишь как мать Эммы. Но как христианка вы должны знать, что наша святая матерь Церковь выступает против союзов мужчин и женщин, связанных родственными узами ближе седьмого колена.

– Ты отлично знаешь, Ги, что церковь весьма часто делает и исключения на сей счет. Однако если родство меж вами единственная причина, по которой ты отказываешься от Эммы, прозванной здесь Птичкой, то успокойся – вы с ней на самом деле куда более дальние родичи, чем принято считать.

Она умолкла на полуслове, увидев стоявшего совсем близко к ним воина со шрамом на щеке. Показалось ли ей, что тот прислушивался к ее словам? А еще было ощущение, что его лицо ей словно знакомо.

Фульк проследил за взглядом сестры и кивнул.

– Узнаешь, Пипина? Это Эврар. Он служил у Эда Робертина. Потом жил в Лотарингии, а недавно вернулся в Анжу, и я взял его к себе в палатины. Это превосходный воин. Эй, Эврар, подойди сюда!

– Позже, – сказала женщина. – Я вижу, процессия уже завершила движение и сейчас будет празднование. А ты, племянник, – Пипина повернулась к Ги, – видишь ту процессию с зеленью? Где-то там и твоя невеста. Я хочу, чтобы ты сначала заново познакомился с ней – ведь ты совсем уже не помнишь Эмму, не так ли? И тогда… Тогда мы еще раз обсудим, согласен ли ты связать свою судьбу с Птичкой из Гилария-в-лесу.

Граф Фульк одобрительно крякнул и, не отпуская рукав юноши, увлек его за собой на крыльцо, где, растолкав окружавших аббата монахов и подбоченившись, занял место подле стоявшего с чинным видом Радона.

– От тебя, однако, овчарней попахивает, святой отец, – тотчас заметил он.

– Помолчи, Фульк. Клянусь самим святым Гиларием, я откажу тебе в гостеприимстве, если ты, как и в прошлый раз, попробуешь выставить меня на посмешище и помешаешь празднику.

И он зычным баритоном подхватил стих распеваемого братией псалма.

Солнце, до этого прятавшееся за лесом, теперь поднялось выше, залив ясным теплом лесную долину. Под его лучами хорошо была видна длинная вереница поселян и молодых каноников, с пением двигавшаяся от леса к церкви. Все они, без исключения, были в венках из зелени и цветов, два белых вола с увитыми цветочными гирляндами рогами влекли повозку со свежей травой и молодыми березками, среди которых особенно выделялся одни длинный ствол, предназначенный для майского шеста. Охапки зелени были и в руках поклонников древнего обычая, они посыпали ею тропу, украшали ограды зелеными ветвями.

Достигнув церкви, процессия описала полукруг и остановилась. Темные рясы монахов и каноников смешивались с нарядными одеждами поселян, шитыми из светлой холстины. Аббат Радон вышел вперед и во всеуслышание прочел латинскую молитву. Толпа выдохнула единым духом «Аминь», люди зашевелились, творя крестное знамение. Потом от нее отделилась небольшая группа молодежи и преподнесла настоятелю пышную гирлянду из цветов и зелени. Девушка с длинными медно-рыжими волосами, в огромном венке из ландышей и желтых лютиков протянула Радону большой, еще влажный от росы букет цветов.

– С майским днем вас во имя Божье, благочестивый отец!

Кто-то из толпы крикнул:

– Пусть Птичка споет песню!

И тут же другие голоса подхватили:

– Песню, Птичка! Спой майскую песню!

Девушка улыбнулась и не заставила себя долго упрашивать. В следующий миг, в наступившей словно по мановению жезла феи тишине полился чарующий, полный тепла голос:

– Весной, когда грядет рассвет —
Смотри не спи, вставай! —
С росой и солнцем к нам идет
Веселый месяц май.

О свежей зелени споем,
Что добрый май с собой несет.
Сплетайте каждому венок,
Когда веселый май придет.

Будь всякий в май благословен,
Как зелень свежая в лесах.
Достаток, счастье в каждый дом
Пускай войдут с росой в цветах.

Бесхитростная песенка словно стала редкой драгоценностью благодаря голосу исполнительницы. Низкие и высокие переливы звуков сплетались с чарующей сердечностью и непринужденностью. Все еще хмуро стоящий рядом с отцом Ги медленно поднял голову. Глаза его изумленно округлились. Выросший в одном из знаменитейших монастырей Франции, где с величайшей бережностью относились к музыкальному наследию христианского мира, Ги был поражен великолепием голоса этой девушки. С глаз его спала пелена. В первых лучах майского солнца он словно впервые увидел её. Невысокая хрупкая фигура с гривой кажущихся огненно-красными волос, платье из беленого холста, перетянутое в тонкой талии сплетенным из цветных нитей поясом с кистями на концах. От венка на лицо девушки падала тень, и Ги, стоявший против солнца, не мог разглядеть его черт, но дивная хрупкость её образа и волшебный, звенящий и переливающийся трелями голос произвели на юношу неизгладимое впечатление. Он словно воочию созерцал лесное языческое божество, медноволосую фею цветов и зелени, легкого эльфа, сотканного из света и тепла.

Когда песня стихла и раздались рукоплескания, Ги невольно заулыбался. И тут ж услышал рядом раскатистый смех наблюдавшего за ним отца.

– Ну что, сын? Разве такую девушку можно променять на келью и власяницу? Ступай же, поприветствуй свою невесту.

И Фульк довольно грубо подтолкнул сына, да так, что тот, сбежав по ступеням крыльца, едва не сбил с ног юную певунью. Он остановился прямо перед ней, пошатнулся, ловя равновесие, и положил руки ей на плечи. Девушка чуть отшатнулась, но потом улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.

Ги увидел её совсем близко – прекрасное, похожее на таинственный цветок лицо, нежный очерк подбородка и щек, шелковистую тонкую кожу с легким, словно прозрачным, румянцем, пунцовый, мягко изогнутый в улыбке рот, маленький точеный нос. Ее черные шелковистые брови изысканно изгибались дугами, ресницы тоже оказались черными и густыми. А под ними живым огнем сверкали огромные, темно-карие, как спелые каштаны, глаза. Это были удивительные, покоряющие глаза, и все легкое и радостное существо этой девушки, казалось, было сосредоточено в них.

– Здравствуй, Ги Анжуйский, – чарующим музыкальным голосом произнесла Эмма, и прежде чем юноша успел опомниться, привстала на цыпочки и звонко расцеловала его в обе щеки.

Он вздрогнул, отпрянул, но зацепился за ступеньку и, пошатнувшись, сел у ног отца и аббата Радона. Словно сквозь сон до него долетел хохот настоятеля, заливистый смех отца, шум развеселившейся толпы. Ги стремительно вскочил, путаясь в полах своей хламиды, задел шпорой за очередную ступень и вновь оказался сидящим на лестнице.

Эмма тоже смеялась. Звонко, как колокольчик. Стояла среди толпы, уперев руки в бока, и хохотала, откидывая голову, обнажая сверкающий ряд великолепных, как жемчуг, зубов. На нее было устремлено множество взглядов, но, казалось, это её нисколько не волновало. Как и во время песни, она получала удовольствие, находясь в центре всеобщего внимания.

Лишь один человек не смеялся, но разглядывал Эмму пристально, даже со злобой. Эврар Меченый, стоя среди веселящихся воинов Фулька Анжуйского, не сводил с девушки напряженного взгляда. Еще прежде, едва узнав, как настаивает на браке сына с племянницей Фульк, он понял, что Анжуец хочет возвыситься, породнившись с Робертином, своим прямым сеньором. Теперь же, когда он увидел её… Да, сомнений не оставалось. Он сразу разглядел в ней Эда и Теодораду в одном лице. Стать, хрупкость, теплота и чувственность Теодорады, её красновато-рыжие прямые волосы и жгучие глаза Эда, его гордая улыбка, дерзкий взгляд.

«Кажется, пришло мое время поработать. Пока этот олух Ги не изменил своих благочестивых намерений и не потащил девушку прямиком к алтарю, мне следует заняться девицей. Пусть она и отъявленная кокетка и, похоже, бездумна, как канарейка, клянусь светлым дубом, мой герцог не будет разочарован, когда я привезу к нему это рыжее чудо».

Тем временем наследник графа пришел в себя. Пунцово-красный, он встал на ноги и, не поднимая глаз, поспешил затеряться в толпе. Но теперь уже словно какая-то магическая сила притягивала его к Эмме, и он невольно поворачивался туда, где она стояла. Девушка осталась на прежнем месте и, улыбаясь, смотрела ему вслед. Вокруг нее, хихикая, скакал монах с шишковатой головой и тупым лицом обиженного Богом. Девушка лишь мельком бросила на него взгляд и машинально шлепнула ладошкой по его бритой макушке. Потом от толпы отделился здоровенный парень с темной щетиной на щеках, в длинной красной тунике, подпоясанной нарядным поясом с коваными бляхами. Он властно взял девушку под руку и попытался её увести. Бог весть почему, Ги вдруг ощутил холодное, режущее чувство в груди и уже шагнул, было вперед, но остановился. Он видел, как Эмма взглянула снизу вверх на рослого парня и, скорчив брезгливую гримаску, нетерпеливо вырвала руку. Потом она легко взбежала на крыльцо, где стояла Пипина из Байе, и прильнула к ней. Ги чувствовал, что не в силах отвести от девушки взгляд, но когда она через плечо посмотрела в его сторону, осудил себя за суетные мысли и постарался придать лицу строгое выражение.

Тем временем подходило время службы и над шумящей толпой раздался дребезжащий удар колокола. Аббат Радон сразу затянул псалом и важно прошествовал под украшенным зеленью сводом в церковь, а за ним прошествовали и все собравшиеся.

Ги оказался в церкви одним из последних. В дверном проеме он поравнялся с высоким парнем в красной тунике. Тот окинул его насмешливым взглядом, в котором, однако, сквозила еще и явная враждебность. Ги постарался придать своему лицу как можно более надменное выражение и задержался лишь затем, чтобы обмакнуть пальцы в чашу со святой водой.

В церкви пахло ладаном и свежестью от принесенной зелени. Ги огляделся, и память подсказала, напомнив, что некогда именно тут происходило его обручение с маленькой рыже девочкой. Ему тогда было скучно и он больше рассматривал скалящиеся изображения на капителях колон. Эти же изображения он заметил и теперь. Аббат Радон явно хотел, чтобы эта небольшая церквушка выглядела достойно, а эти маски-изображения напоминали верующим о муках грешников в аду. А вот высокие свечи в золоченных шандалах и украшенная каменьями дарохранительница у алтаря, указывали, что лесное аббатство благоденствует и Господь милосерден к служащим ему тут монахам.

Ги был благочестив и постарался сосредоточиться на службе. Но отчего-то сейчас им владели совсем другие помыслы и он невольно стал озираться, выискивая эту дивную девушку с рыжими волосами, что сегодня расцеловала его. Его невеста… И его кузина, двоюродная сестрица. Нет, он не может взять ее в жены! Но что там говорила дама Пипина, что их родство с Эммой не такое близкое, как он себе решил?

А потом он увидел ее. Она все еще была в венке, даже тут в Божьем доме, но отчего-то это не казалось Ги кощунственным. Может потому, что девушка распевала псалом, молитвенно сложив руки, а глаза ее были устремлены к распятию на стене? И Ги вдруг понял, что эта девушка – бесценный дар, который сулит ему судьба, и он должен любить и оберегать её, и больше того – посвятить ей всю свою жизнь.