Глава 17. Артём

Ещё не видя саму летнюю кухню, слышу приглушенный веселый шум и как над ним льётся слабоватый, но очень милый женский голосок, чувственно перепевающий слезливую нетленку Максим под гитару.

Такая нежность на зеркалах, Где тени поз на школьном платье Рисуют нежность на телах А в глазах лето бесконечно, ещё так нежно.

Невольно замедляю шаг, прислушиваясь, пока огибаю здание нашего корпуса. Красиво поёт, с чувством, будто кому-то определенному…

Внутри тонко и трепетно тянет. Я не романтик, но сложно не поддаться очарованию женского мелодичного голоса, особенно, когда вокруг тебя южная густая ночь, а на губах ещё чувствуются солёные морские брызги.

И до рассвета скрывала ночь Мерцанье слёз. О, это лето Сгорало в сотни тысяч звёзд, в любовь одето Роняло небо на лучик света

Поёт дальше девчонка, и остальные начинают ей нестройно подпевать, отчего голосок вокалистки размывается в хоре толпы.

Интересно, кто она?

Выхожу к веранде, около которой развели истинно пионерский высокий костёр, быстро пробегаюсь глазами по расположившимся вокруг огня ребятам и…застываю, увидев Алиску, играющую на гитаре.

Она сидит на бревне ко мне в профиль и потому сразу не замечает.

Её красные в неверных бликах костра волосы разметались по светлым плечам, тонкие пальчики ловко перебирают струны, намекая, что, скорее всего, она занималась в музыкальной школе, а не просто выучила пару аккордов во дворе, как я. Упругая грудь, обтянутая голубой тканью, высоко вздымается на вдохах, а поддернутые мечтательной дымкой синие глаза впиваются в Яныча, сидящего напротив.

И смотрит она на него так, что, кому именно Цветочек так ласково поёт про первые летние потрахушки, не вызывает сомнений.

Внутри глухо взрывается что-то тёмное и горячее, отравой растекается по венам. Хочется её придушить…

Хоть бы постеснялась людей вокруг…Но куда там!

Больше не забыть это лето Ветром по щекам будет где-то Осень целовать, жаль, наверно Ветер не умеет так нежно

Томно выводит бесстыжая коза, пожирая поплывшим взором Наумова, который, хоть и смотрит на неё в ответ с отстранённым видом, но при этом крепко что-то сжимает у себя в спортивных штанах.

Эй?!

Ты там дрочишь на неё что ли, зрелый извращенец?!

Подрывает просто!

Сунув руки в карманы мокрых шорт, распихиваю попадающихся на пути ни в чем неповинных студентов и, слегка двинув тазом сидящую рядом с Янычем Элечку, устраиваюсь к нему на бревно.

– О, Тём, здоров, где вас с парнями носит? – поворачивается ко мне и протягивает руку, которой только что свой пах прикрывал.

Незаметно скривившись, пожимаю его сухую ладонь. Одновременно слышу, как певунья наша на мгновение с такта сбивается.

Заметила, наконец, значит. Молодец…

– Купались…– отвечаю рассеянно Янычу и поворачиваюсь к Алиске, широко расставив ноги и уперев локти в колени.

Ну, детка, давай теперь нам двоим спой. Мне тоже, знаешь ли, про твои летние нежные ночи, которые не забыть, о-о-очень интересно.

Глава 18. Артём

Алиска краснеет как маков цвет до кончиков своих маленьких ушек и тупит глаза в гитару, прикрываясь от меня ресницами.

Представление с сексом через взгляд, я ей ожидаемо обломал. И её это ожидаемо бесит.

Вижу, как раздраженно раздуваются её аккуратные ноздри, и как зубки нещадно мучают нижнюю губу. Почти слышу ментальное «зачем ты приперся, сволочь?», разлитое между нами в прогретом костром воздухе.

Больше не забыть это лето Ветром по щекам будет где-то…

Поёт Алиска уже совсем другим вибрирующим, хрипловатым от сдерживаемых эмоций голосом, и это вдруг…

Так эротично…

Сука…

Проникает под кожу куда-то, норовит глубже…

И я просто утопаю в этой рыжей вредной девчонке, сидя напротив, разделяемый с ней высоким костром, который окутывает Алису инфернальным свечением. Остальной мир не перестаёт существовать, но словно отъезжает на второй план, оставляя в фокусе только её образ.

Её издевательски милое голубое платье, подчеркивающее полную упругую грудь, волосы цвета жарче, чем сам огонь, бледная, будто подсвеченная изнутри кожа, пушистые ресницы, скрадывающие от меня синие бездонные глаза, розовые губы, поющие романтичную песню не для меня.

И напряженный, чувственный на грани фола тембр, который стал таким только сейчас.

Я будто в замедленной съемке это всё вижу и чувствую – так хренею от общего впечатления. Алиска – она…просто…

Цветочек так резко бьёт по аккордам, завершая песню, что я крупно вздрагиваю, с трудом выбираясь из своих вязких пошло-интимных мыслей.

– Мне надоело, – только сейчас поднимает на меня синий взгляд и смотрит прямо в глаза, – Может ещё кто-то хочет спеть?

– Давай я, – отзываюсь глухо, завороженно таращась на неё. Хотя петь вообще не планировал.

На черта я вызвался, а?

Нет, я могу, но это вот – два простых аккорда и завывание про демобилизацию под них. Ну или про голубей, летящих над нашей зоной. На выбор.

Но отступать уже поздно – Алиска насмешливо выгибает левую бровь, провоцируя, и поднимает гитару в вытянутой руке.

– Ну бери, я тебе приносить не буду.

Вокруг раздаются приглушенные смешки, голоса становятся тише. Никто ещё не успел забыть представление, устроенное Алиской в столовой, и в воздухе явственно разливается желание увидеть второй акт. Но его не будет. Уж что-нибудь спою.

Встаю со своего места и огибаю костёр, не отводя от цветочка глаз. Забрав у неё из рук гитару, шикаю «кыш» на какого-то болезного первака и, расчистив себе место рядом со своим ядовитым Лютиком, присаживаюсь, впечатываясь своим бедром в её. Сразу жарко – ногу печёт так, будто засунул прямо в костёр. Кошусь на Алису, нахально подмигивая. Пренебрежительно морщит свой задранный носик, и я невольно вспоминаю, что сколько бы она не строила из себя брезгливую недотрогу – до одиннадцати вечера осталось совсем чуть –чуть.

Кхм…От этой мысли всё тепло от места на бедре, где мы соприкасаемся, целенаправленно устремляется в пах, и я поправляю гитару, так удачно прикрывающую мои влажные шорты.

Рассеянно провожу пальцами по струнам. Так…Что бы такого сыграть?

– Тёмка, «Кино» давай…Нет, КиШа! КиШа можешь?! – начинают сыпаться со всех сторон заказы, пока я туплю.

Игнорирую. У меня тут барышня не юзана – какие ей пачки сигарет и камни по голове? Надо что-то романтичней…

Наконец, определившись, выбиваю первый аккорд.

Бьётся сердце, скорость набирает Кило герцы сердце разрывают

Ребята вокруг взрываются одобрительными криками. Ромка Зверь ещё никогда не подводил. Тут же толпа подхватывает простые, давно выученные наизусть слова.

Скоро, скоро, скоро, я не скоро Светофоры, по нулям приборы

Припев со мной орут даже Яныч и Элечка напротив. Все, кроме Лютика моего.

Просто такая сильная любовь Ты ещё не знаешь Просто такая сильная любовь

Ловя Алисин взгляд, выгибаю бровь, копируя её мимику. Мол, что? Не ожидала, что тоже могу быть звездой вечера? Легко!

И вообще бери меня, пока я добрый.

Но она и не думает. Снисходительно улыбнувшись и проехавшись по мне не лестным оценочным взглядом, встаёт со своего места около меня, изящно обогнув костёр, присаживается на пустующее место рядом с Янычем.

А я как раз пою про выпускные, которые должны кончится минетом. Пою сбивающимся голосом и наблюдаю, как мой ядовитый Лютик нашептывает что-то сладкое на ухо Наумову, а потом вместе с ним поднимается с бревна и уводит Глеба Яновича в темноту.

Глава 19. Артём

Бью по струнам с таким остервенением, что пальцы чудом не брызгают кровью. Внутри просто кипятком шпарит.

Куда они пошли?!

В ушах шумит…Я представляю себе такое, что живот скручивает ревнивой злостью и подступает тошнота.

И одновременно чёрная тоска топит.

Ну, а что я сделаю?

Или…

Нет, чёрт…Так не пойдёт!

Всё эти мысли кружатся в голове бешеной каруселью, пока на автомате допеваю песню. Благо, вокруг такой дружный хор, что лично на мои завывания всем глубоко плевать. Шарю глазами в темноте в направлении, куда они ушли, но, конечно, ни хрена видно. Зато замечаю, что в эту черноту болезненно пялюсь ни я один. Элечка тоже сидит, обернувшись, и с несчастным видом обнимает себя за покатые плечи. Вздыхает тихонечко и, поправив съехавшие на нос очки, переводит влажный, полный грусти взгляд на огонь.

О-па…

А я тут страдаю не один, да, Элла Эдуардовна?

Да что вы в нем все нашли, чтобы так убиваться!

Я его в бане видел… Ну так, ничего уж настолько выдающегося.

На Элечку горько смотреть. Сгорбилась, поправляя тонкую кофту, голову опустила. В принципе, понятно, почему горюет – перед звездой – Цветочком у неё без шансов.

А у меня?!

Бью от всей души по струнам, подводя к концу песню. Горло уже дерет – так ору. В это время на место рядом со мной, которое освободила Алиска, присаживается какая-то знакомая блондинка. Щурюсь, мучительно вспоминая, тем более, что она улыбается в ответ так, будто я у нас как минимум пару раз было и такое я уж точно не мог забыть.

– Аня…Куницына, – наконец, помогает, так и держа на лице приклеенную многозначительную улыбку.

А-а-а…точно, да. Киваю, что вспомнил, и отворачиваюсь, допевая последний припев.

Последний аккорд. Всё!

– Так, кто ещё хочет? – пытаюсь передать гитару дальше по кругу.

– А ты больше петь не будешь? – воркует тут же эта Аня мне в ухо и будто случайно кладет ладошку на моё бедро, поближе к влажным шортам, – Мне так понравилось. У тебя классный голос. Такой…м…

Запинается.

– Какой? – поворачиваюсь к ней, всё-таки избавившись от инструмента.

Не отвечает. Вместо этого мило краснеет, кусая губку. Глаза похотливо и одновременно смущенно горят тем самым блеском, который можно перевести как «я вообще не такая, но тебе не придется долго уговаривать».

Кошусь на её пальчики, так и лежащие на моём бедре, проезжаюсь глазами по симпатичному летнему платью, ладной фигуре, неплохой двоечке, полным, будто чуть накаченным губам, снова смотрю в манящие голубые глаза и…

Я наверно действительно отравлен, но думать сейчас могу только об одном – что где-то там, в темноте, Алиска точно так же смотрит на Яныча, и я не знаю, каким импотентом надо быть, чтобы на это не среагировать.

– Извини, Ань, дела, – убираю её руку и встаю с бревна.

Часы на телефоне показывают две минуты двенадцатого, а значит уже как две минуты Алиска обязана, усевшись сверху, гладить мою голую спину, а не виснуть на Наумове. И я намерен ей лично об этом сказать. Осталось только найти.

Глава 20. Артём

Сворачиваю за корпус, пиная мелкую гальку носками кед. Голоса ребят у костра с каждым шагом всё тише. Ночь стремительно обступает плотной чёрной материей, и лишь одинокие желтые окна пятнами освещают пыльную тропинку и степь вокруг. Тишина такая звенящая, что кажется, я один не только за корпусом, но и в целой вселенной.

Ну и где их искать?

Мысль, что в корпус в номер пошли, гоню прочь, а она всё звенит в голове надоедливым комаром, тонко и противно.

Прибавляю шаг, под ложечкой тянет холодком. У меня нет номера рыжей, я не могу ей позвонить, но есть Наумова.

Вот только что я ему скажу?

Глеб Янович, отдайте мою девочку, я её с двадцати трёх до двадцати трех и десяти минут ещё вчера забил???

Ускоряю шаг, иду к общей столовой. Там всё закрыто на амбарные замки, стулья убраны, лишь одинокие столы под навесом. И никого.

Так…

Озираясь по сторонам, иду к главной базе, хотя почти уверен, что мне не туда. Злость, глухая и колючая, клокочет в груди, заглушая разум.

Вот выложу сейчас её сопливое блеяние перед Янычем, думаю с садистским удовольствием, будет знать. Поцелуй обрежу только – ей для насмешек до пятого курса хватит итак, а он…

Он пусть живёт. Я бы на его месте тоже не удержался, так что…