Красивая она девочка. Яркая. Фигура идеальная, её невольно все мужчины от тринадцати до ста лет, я уверен, обнаженной представляют. Лицо красивое, но красивых много, а эта… что-то в глазах Севиль есть такое, очень женское: она смотрит покорно, когда не пытается выделываться, и эта женская смиренность будоражит.

И вот, эта красивая девочка приходит, и предлагает показать грудь за зачёт. Трясётся при этом как зайчишка. Это – форма того самого «ёршика», о котором мне Настя говорила? Чтобы запомниться, мужчину из зоны комфорта вывести?

Я ожидал, что Севиль извинится, смутится, будет избегать меня, или глаза опускать, но в первую же встречу после её неудавшегося стриптиза она демонстрировала оскорбленную невинность. Что несомненно странно. Что было еще? Забытый (возможно, якобы забытый) помпон-брелок, совместная поездка в машине, на которую Севиль меня подбила, её указание на чужие женские трусики…

А затем она пришла на пару в качестве ассистентки, и вела себя как девственница на оргии. Губки дрожали, глаза – в пол, вся белая как снег. Казалось, попрошу её с чем-то помочь – расплачется, и чувств лишится. Потому я и не трогал её почти.

А сейчас сидит в моей машине, болтает без умолку. Сама себя уже раз пять пыталась остановить, но тут же продолжала лепетать: о работе своей, о девочке по имени Надя, о каком-то котике, и мальчишках-второклассниках. Половину я прослушал, как обычно со мной бывает при потоке ненужной информации. Но, вот в чем странность, обычно меня бессмысленный треп раздражает, а то что Севиль в мои уши льёт – именно бессмысленный и беспощадный бабский трёп. Но, на удивление, не бесит. Забавляет, скорее.

Под продолжающуюся болтовню я пытаюсь хладнокровно анализировать. Севиль действительно ведёт себя непоследовательно. Внимание хочет обратить? Я же такой тупостью считал тот женский курс, на котором Насте советовали с ёршиком или шваброй по улице гулять! Но вот он я, сам, по своей воле везу Севиль по её делам, слушаю её лепет, киваю в нужных местах, и брелок-помпон не выкинул до сих пор, и не вернул ей.

Я повёлся? Я идиот? Или всё не то, чем кажется?

Но тогда какого хрена я уже второй раз подвожу не просто какую-то красивую девочку, а свою студентку? С общественным транспортом и такси в столице всё в порядке, а доспехи рыцаря мне не идут.

– Севиль, твой мальчик ревновать не будет из-за наших поездок? – я прервал очередную порцию её болтовни, пытаясь понять, чего от меня хочет эта девушка.

– Не будет. Ничего такого ведь, мы просто едем, – пожала Севиль плечами, и кивнула на бардачок. – А ваша дама не заревнует?

А, она про бельё Лолы…

Надо же, Лола – и дама! Замужняя, к слову. И когда у меня нет никого на примете, а Лола скучает – мы неплохо проводим время, уже… сколько же лет? Со второго курса, кажется. Самые мои длительные отношения, если это вообще можно отношениями назвать.

– Не заревнует. Кстати, если хочешь горло промочить, вода в бардачке. Можешь смело его открывать.

– Что, неужели вернули бельишко? – Севиль покраснела, смешно прикрыла рот ладошкой, и прошептала: – Извините.

Не вернул, а выбросил. Я трусы у Лолы и не просил, сама после быстрого траха подмигнула, и закинула белье в мой бардачок, муркнув, что это мне на память. А я и забыл про них.

Кстати, надо бы Лолу вызвонить, и приятно провести часок-другой, пар спустить. Может, тогда я перестану Севиль в своей машине катать, и вестись на её покорно-непокорные глаза вкупе со странно-цепляющим поведением.

Не девушка, а весенняя гроза. Болтала без умолку буквально пару минут назад, а сейчас снова глазки долу, пунцовая вся от смущения, губы кусает.

Зайка. Так бы и съел, но нельзя.

– Тебя так история этой девочки тронула, потому что саму в школе обижали? – спросил я.

Лучше пусть снова фонтанирует красноречием, чем к обмороку готовится.

– Меня не то что обижали… просто… – Севиль замялась, – понимаете…

– Смелее.

– У нас учились нерусские ребята, их дразнили, само собой. А меня – нет. Одного мальчика хачиком называли, черножопым, и еще по-разному, – Севиль поморщилась, глаза отвела, цитируя чужие оскорбления, – а меня за свою держали. При том что я Сафарова Севиль Самировна. Но внешне я была своя. И вот, я подошла тогда к одноклассникам, и сказала что вообще-то я тоже, ну… хач. Так и сказала, представляете!

– Чтобы того мальчика защитить?

– Не совсем. Просто старшие брат с сестрой в папу пошли, и вся семья у нас…видно, что с Кавказа. А я – вот, – Севиль забавно развела руками, демонстрируя растерянность. – Сейчас русая, а раньше почти блондинкой была. Еще и щечки были пухлые в детстве. Разве что кокошника не хватало, и в хоровод. Я ничего против других национальностей не имею, но в детстве родственники подшучивали, что я будто не родная, а приёмная. Аист что-то напутал с расцветкой. Не знаю почему, но мне так обидно было! Я хотела как папа быть, как дедушка с бабулей, как брат и сестра. Своей. И вот, высказалась одноклассникам. И чтобы защитить мальчика из Б-класса, и чтобы они знали, кто я.

Севиль делится со мной, и хочется сказать ей, какая же это всё глупость! Её до сих пор задевает, гложет эта несхожесть, я вижу, да она и не скрывает. Глупо. Очень глупо. Но сказать ей это я не могу, самого внезапно пробрало.

– И что было дальше?

– Думаете, мальчишки устыдились? – хмыкнула она. – Нет. Они и б-шника продолжили травить, и меня начали. Меня – недолго, потом наладилось всё, продолжили общаться, в снежки зимой играть, гулять, но до каникул меня буллил почти весь класс. А вас обижали в школе?

– Меня? – я искренне удивился.

– Ну, – она протянула своё привычное «ну», смутившись, но всё же ляпнула: – Вы же Корней, а не Ваня-Саша-Миша.

– Думаешь, мне за имя прилетало? – хмыкнул я.

Вообще-то, нет. До девятого класса я был обычным дрыщом со стандартным набором прыщей и комплексов по поводу роста, худобы, нескладности, еще и голос сломался, и постоянно хотелось секса, но никто мне его давать не спешил. А потом за одно лето я раздался в плечах, увлёкся спортом, раскачав тело, мне перепал секс в клубе, в который меня как малолетку не должны были пускать, и в школу я пришел, выпячивая самоуверенность так, что до одиннадцатого класса ни в чем отказа не знал. Но меня даже в период бытности дрыщом не буллили, все одноклассники были плюс-минус такими же. А на моё имя всем было плевать, у нас Елисей и Рафаэль учились, и ничего.

– Прилетало. Ты угадала, – соврал, зачем-то пытаясь успокоить Севиль, дать ей понять, что не ей одной не везло.

Рыцарь, мать вашу.

– Жаль, – Севиль почему-то еще сильнее расстроилась. – Не люблю, когда детей обижают. Так не должно быть.

– Тебе бы с детьми работать. Почему в педагогический не пошла?

– Да что вы все заладили?! Вы, папа, дети-дети, – она искренне возмутилась. – Еще я шоколад люблю, но на шоколадную фабрику меня никто не отправляет! Я семейное дело продолжу. Если меня не отчислят, конечно, – сдулась она после вспышки.

И вот еще: я же действительно собирался поставить Севиль зачёт. Преподавание – не моё призвание, я планировал выручить ректора, честно дать знания тем, кто готов эти знания впитать, а тем кто не готов поставить зачёты и тройки за экзамены, чтобы будущее не портить никому. И с Севиль также планировал поступить, просто сначала она пришла со взяткой в виде стопки макулатуры, и я захотел немного погонять её на консультации, чтобы наказать. Затем – стриптиз. И вот, теперь у меня есть ассистентка, которая по сути мне не нужна.

Ах, да, я еще и как рыцарь-шофёр её катаю по важным делам.

– Ну вот, мы приехали. Спасибо, что подвезли, – Севиль улыбнулась. – Извините, что вспылила. У меня бывает иногда, – она покрутила ладонью у виска, смешно растопырив пальцы. – Я пойду. Хорошего вам дня.

Правильно, пусть идёт. Подержу её рядом с неделю, пусть на нескольких лекциях побудет в качестве ассистентки, а потом поставлю ей зачёт, и хватит с меня странностей. Крутить с юной девочкой из азербайджанской семьи, да еще и со своей студенткой я не собираюсь. Это тот еще гемор.

– Ты же к незнакомым людям идёшь, да? Или бывала у родителей этой Нади раньше?

– Я их видела, когда Надюшу сначала в клуб приводили. Пару раз разговаривала с ними. Они неплохие.

– Но незнакомцы. А ты к ним в дом. Мало ли что. Вместе пойдём, – сказал я со вздохом, и вылез из машины первым, скрываясь от полного удивления взгляда своей студентки.

Вот такой я, сука, рыцарь. Докатился.

СЕВИЛЬ

– Я должен перед тобой извиниться.

– Не стоит.

– И всё же, прости.

– Прощаю, – кивнула я, когда мы с Корнеем Андреевичем подошли к лифту.

– Я был непозволительно груб, – продолжил наседать Ветров.

– Вы были позволительно негрубы, – отбрила я.

– Нет, я позволил себе лишнее, и искренне прошу прощения, – серьёзно, даже слишком серьёзно заявил Корней Андреевич. Издевается? Похоже на то. – Как я могу загладить свою вину?

– Зачёт поставьте.

– Ну, это уж слишком, – фыркнул Ветров, и я кивнула своим мыслям – он, таки, издевался надо мной своими расшаркиваниями. – Успокоилась? – это он спросил уже нормальным тоном.

Я смущенно кивнула.

Я оплошала как могла. Вообще-то, я не хотела брать с собой в квартиру Надюши Корнея Андреевича, но кто бы меня спрашивал. Моих отказов Ветров предпочёл не услышать, и на важный разговор мы пошли вместе.

Чувствовала я себя дико. Одно дело, когда учитель приходит к родителям своей ученицы, а другое дело – я. Они меня толком и не знают, да и я сама прекрасно знаю, какое создаю впечатление – пигалица натуральная.

Родители Надюши моему визиту не удивились, Надя их предупредила, и сама меня ждала, напуганная предстоящим непростым разговором. А вот Ветрова все встретили озадаченно. Но пустили. И даже чай налили.

А потом началось…

Нет, наверное, я сама виновата. Даже не наверное, а абсолютно точно! Я должна была спокойно рассказать про травлю их дочери, успокоить Надю, её родителей, а вместо этого…

– Вы должны что-то сделать, – шмыгнула я носом, и ладошкой утёрла слезы, до того Надю стало жаль, особенно на фоне собственных воспоминаний, которые на историю девчушки наложились. – Она в тень превратилась. Такая смелая была, бойкая, а сейчас…

Я не договорила, вдохнула глубоко, пытаясь перестать плакать. Но тут уже зарыдала Виктория – Надина мама, хотя весь наш разговор она сидела, ладони в кулаки сжав.

– Как же я не заметила? Как?

– Вы не виноваты. Я вот замечала Надино состояние, но ничего не предпринимала, – мои губы задрожали, и снова по щекам слезы потекли, стоило вспомнить, какой грустной Надя приходила на наши занятия, а я отмахивалась.

– Но я-то мать! Перемать, – Виктория, плача, спрятала лицо в ладонях, и покачала головой со стоном. – Мы же дома почти всё время… удалёнка… у мониторов сидим, и должны были видеть! Ладно, Андрей, он мужчина, но я… Я!!!

– Надя не хотела вас тревожить, перед вами она улыбалась, – кинулась я защищать Викторию от самой себя. – А передо мной нет! Но я всё равно игнорировала!

– Но вы пришли ко мне, и это главное. А если бы не пришли? Если бы не заметили? Что бы с моим ребёнком было? До чего бы её довели? А если бы она… если бы… – Виктория задохнулась от шока, явно представляя самое страшное, да и я тоже. И снова чёртовы слёзы.

– Родная, не плачь. Ну хватит, – неловко попытался утешить Викторию муж, но она его, кажется, не услышала.

– Я сейчас же в школу пойду. И устрою им! Развели! – зло выплюнула Надина мама, вставая со стула. —И… нет, сначала имена у Нади узнаю: кто, что, когда. И в родительский чат напишу. Пусть знают, какие у нас детки учатся. А потом в школу! Учиться они в ней не будут!

– Вика, может… – неуверенно начал её муж, но она вскинула голову, выстрелила в меня взглядом, в которых до сих пор слезы разлиты, и спросила воинственно: