– Вероятно, мысль стать криминальным репортером кажется вам захватывающей, но я считаю своим долгом предупредить, что это может оказаться совсем не тем, на что вы рассчитывали. И, возможно, это не та профессия, которая прекрасно подходит таким юным леди, как вы.

– Мистер Фергюсон, – медленно произнесла она, – я не сомневаюсь, что у вас добрые намерения. И под «такими юными леди, как вы», я полагаю, вы имеете в виду мое привилегированное происхождение и довольно безмятежную жизнь.

– Ну, вы же…

– Это правда, что за двадцать два года жизни я испытывала мало трудностей. Но я воочию убедилась в ошеломляющем неравенстве в Нью-Йорке – как и любой, кто потрудился открыть глаза и увидеть, на что на самом деле похожа жизнь в этом городе. Будучи дочерью судьи, я выросла с убеждением, что необходимо противостоять несправедливости. Если я могу внести хотя бы малую лепту в то, чтобы сделать город более безопасным местом для притесненных, то я считаю это своим долгом.

– Я понимаю вашу точку зрения, и я ожидал такого ответа. Но я счел своим долгом предупредить вас.

– Теперь, когда вы выполнили свой долг, можем мы продолжить?

– Хорошо. Вы можете начать писать свою историю. Обязательно укажите собственную роль в этом деле – читателям будет интересен рассказ от первого лица.

– Как я…

– Просто расскажите им, что произошло. Постарайтесь заставить их почувствовать, что они находились в тот момент с вами, – он достал из жилета карманные часы. – А теперь я должен зайти к А Кену, пока он не закрылся на обед.

А Кен был китайцем, который держал пользующийся большой популярностью табачный магазин на Парк-Роу. Элизабет много раз проходила мимо этого заведения, и у мистера Кена всегда были клиенты, отчасти из-за его большого и разнообразного инвентаря. Но его жизнерадостный характер и неизменное хорошее настроение тоже сыграли свою роль. Многие китайские иммигранты относились к белым жителям Нью-Йорка с вполне обоснованным подозрением, но дружелюбные манеры А Кена и остроумные замечания сделали его кем-то вроде знаменитости как для местных жителей, так и для туристов.

Без дальнейших комментариев Фергюсон выбежал из офиса. Элизабет вернулась к своему столу, держа в руке карандаш и лист чистой белой бумаги. Группа репортеров безучастно уставились на нее. За окном дождь перешел в мелкую морось, но ветер все еще хлестал лодки на Ист-Ривер. Она смотрела, как изящно спроектированная шхуна прокладывает себе путь на юг, направляясь в Нью-Йоркскую гавань, ветер сильно бил в ее паруса. Бруклинский паром, пыхтя, направлялся на восток, темные клубы дыма поднимались над его длинной черной трубой, напоминающие угли на фоне серого неба. Она подумала об Уолте Уитмене^[24] и о множестве душ на борту этого судна – о своих соотечественниках и согражданах.

От мысли о том, что она несет ответственность за этот заголовок на первой полосе, у нее закружилась голова. Она остро ощущала тиканье искусно вырезанных настенных часов с римскими цифрами прямо над своим столом. Тик-так, тик-так. Она чувствовала, как ускользают минуты, а вместе с ними и ее шанс на то, чего она хотела больше всего на свете. Она опустила взгляд на чистый лист бумаги. «Постарайтесь заставить их почувствовать, что они находились в тот момент с вами». Она глубоко вздохнула и склонилась над своим столом.

Мумия за музеем

Если бы не любопытство маленького пятнистого терьера, тело женщины в Центральном парке могло бы подвергнуться дополнительному унижению – промокнуть под ливнем. Как бы то ни было, кто-то счел нужным завернуть ее в белую ткань, прежде чем опустить в большую яму, вырытую для египетского обелиска, известного как Игла Клеопатры. Кто виновен в ее безвременной кончине – это еще предстоит определить, тем не менее отвратительное обращение с ее телом не оставляет сомнений в том, что в нашем городе на свободе разгуливает монстр. Возможно, для него это некое шоу, и если это правда так, то оно ужасно извращенное.

Она отдавала себе отчет в том, что ее статья написана чересчур кардинально, но также знала, что выделение мрачных элементов истории поспособствует хорошей продаже газеты. Полчаса спустя, когда Кеннет Фергюсон вернулся, она все еще яростно строчила.

Шагнув к ней, он оперся одной рукой о ее стол и торжествующе улыбнулся.

– Мне потребовалось немало времени, чтобы убедить мистера Беннетта. Но когда он узнал, что вы обнаружили тело… что ж, он достаточно хороший репортер, чтобы понять, стоящий ли материал.

То, что он мог говорить об их начальнике с такой снисходительностью, говорило о его высочайшей уверенности в себе. Она еще не встречала мужчину с таким непоколебимым самомнением.

– Итак, – начал он, – что вы написали?

– Я еще не закончила, сэр.

– Давайте посмотрим, что у вас есть на данный момент.

– Но…

– Вы уже написали статью на целый лист?

– Да.

– Позвольте посмотреть, нам нельзя терять ни минуты.

Она протянула ему то, что написала. Тонкие волоски на затылке покрылись испариной, пока она смотрела, как он читает, по-прежнему держа в зубах окурок сигары. Элизабет стало интересно, использует ли он один и тот же изо дня в день, храня его в коробке на своем столе.

– Хм, очень даже хорошо, – сказал он спустя, как казалось, вечность, хотя на деле прошло всего несколько минут. – Вы не лишены таланта, мисс ван ден Брук. О, полагаю, мистер Беннетт знаком с вашим отцом?

– Да, сэр, знаком.

– Держу пари, это только поспособствовало вашей работе. Что ж, тогда, – сказал он, щелкнув пальцами, – вам пора идти.

– Прошу прощения, сэр? Куда идти?

– Разузнать оставшуюся часть истории. Кто жертва, есть ли подозреваемые и так далее. Тот сержант О’Грейди – он же вас теперь знает?

– Детектив-сержант О’Грейди, и да, сэр, знает.

– Скажите ему, что наши читатели заслуживают того, чтобы знать, на свободе ли этот сумасшедший. И что это вопрос общественной безопасности – и так далее, и тому подобное.

– А если ему все равно?

– Примените свои уловки. Используйте свое женское обаяние. Ни один мужчина не остается равнодушным к мольбам красивой женщины – по крайней мере, ненадолго.

Он сказал это таким сухим, безличным тоном, что Элизабет не почувствовала, будто у него были на нее какие-то виды. Это было лишь объективное оценивание. Несмотря на его острый ум и импульсивность, в Кеннете Фергюсоне было что-то безжизненное. Он был похож на охотничью собаку, идущую по следу и занятую своим делом, и ничто не могло отвлечь его от цели. Она боялась – и надеялась, – что и сама немного была такой.

– Возьмите с собой юного Фредди. Он не самый опытный наш фотограф, но он полон энтузиазма и проявил определенные способности.

– Фредди Эванс?

– Так вы его знаете?

– Да.

– И вы с ним ладите?

– Да, сэр.

– Тогда чего же вы ждете?

– А что насчет моей статьи, сэр?

– Я закончу ее сам.

– Но…

– Никаких «но», вы сделали самую трудную часть. Я только немного приведу ее в порядок и добавлю все недостающие фрагменты информации. И не беспокойтесь – ваше имя появится первым в заголовке.

– Это очень великодушно с вашей стороны, сэр.

– Чепуха. Так поступают все добросовестные коллеги. Не стоит подставлять людей – рано или поздно это обернется против вас.

– Хорошо сказано, сэр, – сказала Элизабет, но он уже переключил свое внимание на что-то другое. Сунув блокнот в сумку, она вышла из офиса, чтобы найти Фредди. Она чувствовала на себе взгляды, пока торопливо шла по коридору. Девушка обернулась и увидела Саймона Снида, пристально глядящего на нее с такой злобой, что ее накрыла волна головокружения. Глубоко втянув воздух, она ответила ему таким стальным взглядом, на какой только была способна, прежде чем продолжить свой путь. Несмотря на свою уверенную походку, она знала, что, если бы можно было убить взглядом, она бы уже была мертва.

Глава 12

Возможно, показателем беззаботной жизни Элизабет было то, что она никогда раньше не бывала в полицейском участке. Когда она вошла в прочное каменное здание на 68-й Ист-стрит, то оказалась не готова к тому темпу работы, с которым столкнулась. Патрульные сновали туда-сюда, заряженные общим делом и преисполненные чувством собственной важности. Постоянное шарканье кожаных подошв по полированному полу напомнило ей о поездках через Центральный вокзал, когда она садилась на поезд до Вассара и обратно.

На темно-синей форме у всех служащих были золотые пуговицы, расположенные в один или два ряда на задней вставке кителей длиной до колен. Воротники или манжеты украшали блестящие латунные пуговицы, которые соответствовали начищенным значкам, носимым на сердцах полицейских. И у всех были одинаковые усы, по крайней мере, так казалось. Густые и пушистые, подстриженные чуть выше верхней губы, что усиливало впечатление единообразия.

Пока Элизабет стояла среди шума и суеты, к ней подошел сержант О’Грейди. В отличие от коллег, у него не было растительности на лице, и вид его гладко выбритого лица успокаивал.

– Добрый день, мисс ван ден Брук, – сказал он, приподнимая шляпу с широким плоским верхом и жесткими кожаными полями. Некоторые из патрульных были одеты в более объемистые шлемы, украшенные медными знаками отличия.

– Здесь всегда такой хаос? – спросила она, довольная тем, что он запомнил ее имя.

– Боюсь, вы прибыли во время пересменки. Скоро все должно утихомириться.

Элизабет огляделась в поисках Фредди Эванса. Он шел прямо за ней, когда она зашла в участок, но куда-то исчез.

– Странно, – пробормотала она. – Где он… – И в этот момент входная дверь распахнулась, и вошел Фредди, запыхавшийся, сжимая в одной руке фотоаппарат, а под мышкой – громоздкий штатив. – Вот ты где, – сказала она. – Что с тобой случилось?

– Извините, мисс, – сказал он, тяжело дыша. – Я увидел потрясающий кадр, когда мы входили. Я окликнул вас, но вы меня не услышали.

О’Грейди нахмурился при виде коренастого фотографа с веснушчатым лицом и акцентом кокни.

– И кто же это?

– Это Фредди Эванс, штатный фотограф газеты «Геральд».

– И зачем вы взяли с собой мистера Фредди Эванса, штатного фотографа? Если уж на то пошло, чему я обязан вашим присутствием здесь?

– Я думала, это очевидно, – сказала она, краснея. – Именно я обнаружила тело…

– Не здесь, – сказал он, нервно оглядываясь по сторонам. – Пойдемте со мной.

Элизабет и Фредди последовали за О’Грейди в угловую комнату, расположенную в задней части полицейского участка, которая использовалась как складское помещение. Вдоль одной стены были сложены коробки с бумагой и печатными бланками; перед ними стояло несколько сломанных стульев и письменный стол без ножки. В углу валялась сломанная дубинка. Она содрогнулась, представив хруст костей под тяжелыми ударами, проломленные черепа и другие ужасные травмы. Она достаточно насмотрелась на поведение полицейских, чтобы понимать, что ее фантазии не были совсем уж безрассудными.

Если не считать незажженного газового настенного бра, единственным источником света в комнате было маленькое окно. Тусклый летний солнечный свет проникал сквозь грязное стекло, погружая комнату в серый полумрак. О’Грейди, казалось, был рад относительной темноте, когда закрывал за ними дверь.

– Значит, он знает о… теле? – спросил О’Грейди, указывая на Фредди.

– Я объяснила ему это по дороге сюда. Почему вы спрашиваете?

– Как много вы знаете?

– Только то, что видела в парке.

О’Грейди закусил губу и перевел взгляд с Элизабет на Фредди.

– Дело в том, что… это очень странный случай. Не похож ни на что, что я видел прежде.

– В этом нет ничего удивительного.

– Преступник явно неуравновешенный.

– Мне кажется, что любой, кто стал бы заворачивать мертвую женщину, как мумию…

– Нет, это еще не все.