Бывшая моего брата. Я ненавижу ее… (страница 12)

Страница 12

Я готова расхохотаться от абсурдности всей ситуации. У него биполярка? Или, может, у меня? Потому что я отказываю верить, что все происходящее реально. Не после нашей «милой» перепалки в коридоре.

– Извини, – прочищаю пересохшее горло, – но я завтра явлюсь на работу, как и полагается.

– Это не обсуждается.

– Согласна, поэтому прекрати.

– Если я завтра увижу твою задницу в офисе, этот день станет твоим последним рабочим днем.

Я замираю, сердце быстро колотится в груди.

– Чего ты добиваешься? – выходит сипло. – Ты вроде бы и так за несколько дней превратил мою жизнь в ад. Что тебе нужно еще? – Перебираю пальцами упаковки таблеток, лишь бы не смотреть на него. – Может, будет проще сразу уволить меня? Или ты планируешь сделать это более унизительным образом?

Знаю, я сама все усложняю, но мне нужен этот разговор, я словно испытываю гребаную удушающую потребность. В конце концов, должны же мы когда-нибудь поговорить? Сейчас, видимо, самое время. Моя неоправданная смелость – все, что мне сейчас нужно.

– Ответь мне на один вопрос. – Мой бесцветный голос нарушает тишину, а потом я открываю кран и позволяю звуку льющейся воды заполнить паузу.

Быстро закидываю в рот две таблетки и запиваю их. Умываю лицо прохладной водой, а после, смахнув ладонью стекающие по коже капли, поворачиваюсь к Айдарову, который напряженно наблюдает за мной.

– Только правду, – добавляю почти шепотом.

– Я не имею привычки врать, Алевтина. – Его глубокий низкий голос снова дестабилизирует меня, буквально оседая внизу моего живота. И я ненавижу это.

Взволнованно облизываю губы, все еще не считая свою затею удачной. Поэтому следующие слова говорю практически бесцветным тоном:

– Ты до сих пор живешь прошлым?

Молчит, уставившись на меня своим привычно высокомерным взглядом, разве что сейчас немного усталым.

– Я уже говорил тебе, что не все вертится вокруг тебя.

Боже! Как же я хочу сорвать с него чертову маску отчужденности.

– В последнее время все как раз таки вертится вокруг меня, тебе так не кажется?

Жар охватывает первую ступеньку моего терпения. Но я должна быть благодарна тому, что он стоит на приличном расстоянии, позволяя мне дышать еще чем-то, помимо него.

– Нет.

Пренебрегая своими эмоциями, я выпаливаю на одном дыхании:

– Это не ответ!

Он поднимает бровь, еще больше нервируя меня пристальным взглядом.

– Я оправдаю твое истеричное поведение последствиями аварии.

Я едва ли не рычу, взбешённая… чем? Да всем! В первую очередь тем, что он стоит здесь, в этом своем великолепном костюме, с запахом из прошлого и волосами, которые я все еще хочу пропустить сквозь свои пальцы. Но среди всего этого на мужской шее, словно древний талисман, висит его презрение ко мне. И я необдуманно пытаюсь сорвать его, когда шагаю вперед и бросаю небрежным тоном:

– Зачем ты вернулся?

– Тебе не стоило отказываться от госпитализации.

– А тебе возвращаться в мою жизнь.

Уперев руки в бока, я останавливаюсь в метре от самого Сатаны, выдерживая на себе его взгляд и провокационную ухмылку.

– Что мне сделать, чтобы ты оставил меня в покое? Думаешь, мне было легко?

Черты его лица ожесточаются, а в глазах собираются мрачные тени.

– Я ничего не думаю. И не живу прошлым. И уж тем более не преследую тебя, как ты успела вообразить в своих девичьих мечтах, Чудакова. Тебе напомнить, кто протаранил мою машину и почему я был вынужден оказать тебе помощь? Меня бы не было здесь, если бы не твой упоротый дружок.

– Он не упоротый!

– Ты хоть отдаешь себе отчет, что встречаешься с гребаным наркоманом? Что, блядь, в твоей голове?

– Ты не можешь знать наверняка. Нельзя так голословно обвинять человека в подобном!

– Я смотрел в глаза этому ушлепку, этого мне достаточно.

Я закусываю губу, чувствуя себя загнанной в тупик.

А потом резко разворачиваюсь и шагаю к чайнику, чтобы выключить его, затем поднимаюсь на носочки и тянусь за чаем, как вдруг все перед глазами начинает плыть… Я пытаюсь зацепиться за что-нибудь, но чувствую, как темнота сгущается, тело тяжелеет и меня тянет назад.

Я уже готова к неизбежному удару, только вместо этого мое тело становится невесомым, и мне требуется мгновение, чтобы понять: боль, которую я ожидала почувствовать, разительно отличается от того, что я ощущаю сейчас, когда моя спина соприкасается с чем-то теплым и твердым. А затем происходит то, что напрочь сбивает мое дыхание. Проклятый древесный аромат вновь окутывает мои легкие, а горячая ладонь, оказавшаяся под рубашкой, царапает мой подрагивающий от частых вздохов живот. С трудом я улавливаю утробный звук, вибрирующий по моей коже, а затем меня буквально придавливают к мужской груди. Так крепко, что кажется, еще секунда – и он сломает мне ребра.

Зажмуриваюсь и пытаюсь абстрагироваться от ощущений, расползающихся по коже колючими волнами. Я тяжело дышу. Он тоже. Чувствую, как порывы его дыхания врезаются в мой затылок, а сердце, долбящееся в мужской груди, грозит оставить синяки на моей спине.

Как и его ладонь выжигает свой след на моем животе.

Я серьезно: если он сейчас не отпустит меня, моя кожа задымится.

– Какое из слов в фразе «иди в кровать» тебе непонятно? – Его голос понижается до грохота.

Мои губы дрожат, и ответить не получается.

– И больше не смей поднимать тему, которая сгнила в прошлом. Уяснила?!

С этими словами Айдаров усаживает меня на одну из столешниц, переводит дыхание и, небрежно закатав рукава рубашки, принимается заваривать чай…

М-да, кажется, у меня начинаются галлюцинации.

***

Внезапно громкий звук разбивает тишину, а прозвучавшие следом маты окончательно вырывают меня из сна. С третьей попытки я распахиваю глаза и пытаюсь найти источник, который и стал причиной моего пробуждения.

Только для начала мне требуется пара секунд, чтобы принять один факт: я, укутанная в плед, лежу на диване в гостиной. Хочется задаться вопросом: «Какого черта?». А потом я с ужасом вспоминаю, как это случилось.

Однако я не уверена, что именно приводит меня в смятение: то, что я провела со своим боссом рекордное время наедине, или то, что не помню, как уснула рядом с ним. А может, мысль, что меня укутал пледом, предварительно напоив чаем, сам Сатана.

Хмурюсь, зависая еще на минуту в каком-то странном чувстве, а затем растерянно присаживаюсь и снова пытаюсь восстановить хронологию вчерашних событий, правда, этим лишь пробуждаю головную боль. Но все же вспоминаю. Кусками. Которые мне тут же хочется вырвать из своей памяти.

– Черт, я тебя разбудил, прости… – обеспокоенный голос брата слышится ближе, вынуждая меня повернуться в его сторону. – Не хотел мешать тебе спать. Как ты себя чувствуешь? – Я озадаченно моргаю, придерживаясь одной рукой за спинку дивана и в то же время наблюдая за Пашей, который впивается в меня широко распахнутыми глазами. – Блядь, если еще раз увижу тебя с Завгородним, – едва ли не рычит брат, начиная мерить комнату шагами, – тот день, черт возьми, станет для него последним! – Мои глаза округляются, но Паша продолжает: – Даже не начинай. Его я уже предупредил! Уверен, рисковать челюстью этот кретин не захочет. А ты, – тычет пальцем, – не делай так, чтобы у меня появились проблемы. Потому что я, блядь, исполню каждое гребаное обещание!

– Паш… – Я замолкаю и жмурюсь, когда ощущаю дискомфорт в пересохшем горле.

– Ничего не говори. – Он пользуется заминкой и продолжает строгим тоном, как и полагается старшему брату: – Сейчас решу пару вопросов по работе, у тебя как раз будет время на завтрак, а после отвезу тебя в больницу. Хаким рассказал, что ты теряла сознание. – Он останавливается и, уперев руки в бока, кидает предъявы: – Какого черта ты отказалась от госпитализации?!

– Паш, прекрати, – почему-то я улыбаюсь от того, как он нервничает, одновременно рассматривая меня. Этот бугай выглядит очень забавно, хотя ситуация далека от таковой. – Со мной все в порядке.

Демонстративно откинув плед, поднимаюсь на ноги и каким-то образом не заваливаюсь обратно. И это не ускользает от внимания Паши.

– Видишь, – натянуто улыбаюсь, жестикулируя, – я стою, так что не делай из мухи слона.

В глазах брата отчетливо плещутся тревога и ярость. Да он в бешенстве. Мой Пашка, настроение которого портится крайне редко, сейчас охвачен злым беспокойством.

– Ты сейчас соберешься, и я отвезу тебя в больницу. Можешь не строить из себя терминатора, Малая. Бесполезно!

Закатываю глаза.

– Па…

Вздрагиваю от резкого тона брата:

– Аля, не спорь! Скажи спасибо, что я еще не проговорился маме!

– Она звонила?! – вылетает взволнованное из моего рта, и я падаю на диван, не выдержав этой мысли.

– Да. – Он взъерошивает волосы. – Я не хотел брать трубку, но она звонила тебе все утро. Пришлось сказать, что ты оставила телефон у меня…

– Боже-е-е, – стону я, запуская пальцы в волосы и обреченно облокачиваясь на колени. А потом задеваю шишку на виске, зажмуриваюсь и шиплю от боли. – Вот как она чувствует, когда у меня неприятности?

Паша улыбается одним уголком губ и пожимает плечами:

– Позвони и спроси ее об этом.

Он протягивает зажатый в кулаке телефон, и я фыркаю, отмахиваясь от этой идеи. По крайней мере, точно не сейчас.

– Лучше скажи мне, сколько времени, умник?

– Обед.

Я быстро вскидываю голову и тут же жалею, когда в ней начинает шуметь так, словно там рассыпали коробочку с мелкими гремящими детальками.

– Боже! – Аккуратно тру виски. – Я ведь опоздала на работу!

– Хаким дал тебе отгул. Кстати, когда ты собиралась сказать, что он купил вашу фирму?

Я прикусываю язык, словно мечтаю лишить его возможности шевелиться.

– Никогда, – ворчу я и, поднявшись на ноги, проскальзываю мимо Паши, чтобы избежать нежелательных расспросов и смыть с себя в душе вчерашний день.

Затем я все же завтракаю и собираюсь, на ходу пытаясь дозвониться до Костика, который почему-то не отвечает. Тогда я оставляю ему сообщение с просьбой перезвонить мне при первой возможности. И только после позволяю Паше отвезти себя в больницу, где после длинных очередей и обследований мне наконец ставят диагноз: легкое сотрясение и пара ушибов. Я получаю рецепт на таблетки и мазь от синяков. В остальном проблем нет. И если сначала у меня в планах и было включить свое упрямство и явиться на работу, то после пяти часов, проведенных в ЦРБ, единственное, чего мне хочется, – это моя теплая постель и мурчащий комок на груди. Но когда я все же захожу в свою одинокую квартиру, то вместо желанного отдыха лежу и, пялясь в потолок, просматриваю в своей голове киноленту, где в главной роли выступает самодовольный Айдаров. Больше всего на свете мне хочется никогда не вспоминать о нем и не ощущать его проклятый аромат, который, кажется, до сих пор присутствует в легких, что совершенно необъяснимо после больничной вони, забившейся в мои ноздри на весь остаток сегодняшнего дня.