Титан: Наследие (страница 10)
Выхватывая из ножен катану, пустил жеребца галопом. Если удастся захватить ставку, обезглавленное войско станет неуправляемым, пропадет мотивация к бою. Многие битвы в истории были проиграны по причине смерти полководца или короля. Гуран вырвался вперед: он несся, привстав на стременах, вращая меч над головой. Сцена напоминала фильмы про атаку казаков – казачьей лавой – во время Гражданской войны.
Воины у шатра нас заметили: там началась суета, всадники вскочили на лошадей, намереваясь встретить лавину моей сотни. "Только бы не сбежал",– крутилась мысль в голове, пока расстояние стремительно сокращалось. Полководец, осаждавший Штатенгартен, умом не отличался – вместо того чтобы отступить к стенам города, где на штурм лезли его воины, он помчался навстречу нашей лаве. Порядка двух десятков немецких всадников с блестящими в лучах заходящего солнца латами неслись вперед узким клином.
Я успел увидеть, как Гуран пригнулся и пропустил удар меча над головой, нанося ответный удар. В следующую секунду мой жеребец сшибся с жеребцом рослого мужчины, на его плечах красовалась мантия с изображением орла. Столкновение коней было столь сильным, что я вылетел из седла, в ужасе ожидая ударов копыт по голове. Я постарался перевернуться в воздухе, чтобы удариться об землю не головой. Удалось. Упал и перекувыркнулся. Катана вылетела из руки: оглянувшись, увидел ее в траве в паре метров от себя. Основная масса моих всадников посшибала с лошадей Дойчей: бой разбился на мелкие группы. Мой соперник с мантией также не удержался: он стоял на четвереньках, мотая головой, пытаясь прийти в себя после сотрясения мозга.
– Макс Са! – появившийся из ниоткуда Богдан помог мне встать на ноги.
За те мгновения, пока я вставал на ноги и поднимал катану, с немецкой конницей покончили. Около десятка всадников безжизненно валялись на земле, оставшиеся оказались в плотной кольце и бросали оружие. Даже атака на город временно прекратилась: застывшие пешие воины пытались понять, что происходит на их глазах, не проявляя инициативы атаковать кавалерию.
– Хенде хох! – вспомнил фразу из немецких фильмов, предлагая сдаться мужчине с мантией, вставшему на ноги с мечом в руках.
– Duell,– взревел мой противник, срывая с плеч мантию и разорвав завязки.
– Да я тебя!..– вскинулся Богдан, поднимая свой огромный топор.
– Богдан, стой! Он – мой,– успел остановить гиганта.
Поединки – очень интересное зрелище: всадники, обезоружив немцев, немного расступились. Оглянувшись на город, заметил, что на его стенах появились фигуры защитников: атакующие пехотинцы тоже замерли в предвкушении дуэли.
Мой противник не уступал мне в росте. Он снял с головы шлем и отшвырнул его в сторону, явив довольно молодое и белокожее лицо. Только глаза у этого мальчишки горели лютой ненавистью, прожигая во мне дыру. Вооружен немец был большим двуручным мечом – анахронизмом, доказавшим свою неэффективность. Римляне, к примеру, никогда не использовали большие мечи, отдавая предпочтение коротким. А они-то толк в сражениях холодным оружием знали.
– Schwein! – выкрикнул с ненавистью Дойч, бросаясь мне навстречу и занося для удара меч над головой.
Если бы на моем месте стоял чурбан, который требовалось расколоть, тактика немца пришлась бы кстати. Я ушел от его неуклюжего удара, полоснув катаной по животу. Клинок, бессильный против латного доспеха, отозвался противным металлическим скрежетом. Доспехи у немца – знатные, продуманные: нарукавники, наплечники и защита ног. После третьей попытки его достать почувствовал, как начинаю уставать. Безумная скачка и падение давали о себе знать. «Подрежь ему ноги сзади»,– подсказал внутренний голос. Удачно ушел от очередного размашистого удара, Дойч начал психовать, не понимая моего стиля боя. Тогда резанул его по правой ноге – по задней поверхности голени.
Трава мгновенно окрасилась в красный цвет, а сам Дойч, взревев, припал на здоровую ногу.
– Хенде хох! – повторил свое требование противнику.
На этом мое знание немецкого заканчивалось. Не знаю, каким чудом удалось увернуться от брошенного ножа: солнечные блики даже резанули по глазам, а кожа левой щеки почувствовала дуновение.
– Ах ты мразь! – ударив с оттяжкой по конечности, увидел, как бессильно повисла правая рука немца, все ещё припадавшего на здоровую ногу. Левую руку обездвижил так же, видя, как в серых глазах противника заплескался страх.
Немец понял, что проиграл – в его глазах появилась покорность судьбе. Он встал на второе колено и наклонил голову, обнажая шею. Мелькнула мысль, что не перерубить с первого раза будет плохим примером для воинов. Вложившись в удар, опустил клинок под небольшим углом: голова откатилась, а обезглавленное тело упало ничком.
Подхватив голову врага за волосы, поднял ее на вытянутой руке: мои воины встретили этот жест громкими криками.
– А теперь нам придется атаковать врагов, Богдан!
Бросив голову поверженного врага, вскочил на своего жеребца, подведенного мне воином. Но сражаться не пришлось: со стен крепости к осаждающим воинам обратился человек. Выслушав его, воины из вражеской армии стали вкладывать мечи в ножны, становясь на колено.
– Похоже, Ганс – снова король,– весело констатировал Гуран, перемазанный чужой кровью.
– Строй держать! Оружие не убирать! Быть готовым к бою! – отдал команду, трогаясь с места. Из пролома в стене показался рослый воин – Мольтке, теперь я уже не сомневался в этом. Воины, ещё недавно штурмовавшие крепость, расступались перед ним, становясь на колено. Приблизившись к коленопреклоненному войску, я остановился. Мольтке, дойдя до моей лошади, за пару метров преклонил колено.
Соскочив с лошади, дотронулся до головы парня:
– Встань Ганс, ты – король.
– Император выше короля,– последовал ответ на русском, но Ганс поднялся. Месячное общение с Илсом во время пребывания последнего в Регенсбурге не прошло даром: Ганс бегло говорил на русском с ужасным немецким акцентом.
Спросив его, как будет по-немецки король, поднял его руку и громко прокричал:
– Король Ганс Первый!
– Король Ганс Первый! – хором отозвались воины Дойчей, поднимаясь с колен.
Отрубленная голова их предводителя лежала недалеко, часть всадников мертва, остальные сдались. Не за кого было проливать кровь, и воины Дойчей приняли правильное решение – сохранить свою жизнь для службы новому королю.
– Гуран, скажи нашим людям, чтобы не задирали Дойчей, мы больше не враги. Мне надо поговорить с Гансом, пусть люди будут настороже, но без ссор.
Общались мы в доме коменданта Штатенгартена Штефа, оказавшегося близким родичем Ганса. Уже в сумерках показалась пехота, ведомая Шрамом: теперь соотношение Русов и Дойчей было примерно одинаково. По поводу дружбы между королем Гансом и императором Максом Са в Штатенгартене объявили братание и всеобщую гулянку: горожане извлекли все свои запасы пива, местные женщины удостаивались внимания десятков мужчин, к большому сожалению их мужей и братьев. Но такова жизнь в военное время – когда в город входит армия, многие мужья начинают чесать головы на предмет роста рогов. Богдан, Гуран и Шрам не выпускали меня из поля зрения – даже красивую девушку, присланную Штефом скрасить мою ночь, предварительно обыскали.
Утром проснулся с головной болью: пиво Дойчей не сильно отличалось по крепости от нашей ячменки. Вчера мы договорились с Гансом о взаимопомощи и обмене знаниями. Проклятые «христоверы», эти религиозные фанатики, затормозили весь прогресс в империи Русов, оставив мой народ в застое. У Дойчей развитие получилось куда лучше: развивались технологии – подзорные трубы, инструменты, орудия труда…
Спросонья не сразу разобрал, что голая девушка под одной шкурой со мной – не Ната. Проснувшаяся красивая и розовощекая девица довольно улыбалась, произнося непонятные мне слова. Подробности ночи с ней полностью вылетели из моей головы.
– Тебе пора идти,– показал на дверь. Вспомнив второе слово по-немецки, добавил: – Шнелле!
Испуганная девица выскочила из-под шкуры, явив на обозрение стройную гибкую фигуру. Нырнула в свое платье, она взялась за ручку двери. Мне стало ее жаль, женщинам в каменном веке редко достается человеческое отношение. Притянув девушку к себе, поцеловал ее и шутливо шлепнул по упругой попе:
– А теперь беги.
– Майн херц! – приложила девушка руку к груди и, кокетливо улыбнувшись, выскользнула наружу.
Богдан, дремавший снаружи комнаты, вскочил при моем появлении:
– Пусть позовут Ганса, нам пора домой.
Выйдя во двор под неусыпным оком двоих Русов, умылся из бадьи: в Штатенгартене вырыто несколько колодцев.
Завтрак с Гансом немного затянулся: мы договорились, что он пришлет сотню воинов в Мехик, а я ему в Регенсбург отправлю порядка двадцати мастеровых, чтобы овладели теми технологиями, с которыми у нас оставались проблемы.
– Макс Са, я твой…– Ганс запнулся, не находя нужного слова.
– Друг,– подсказал парню.
– Друг,– повторил Ганс, затем, просияв, добавил: – твой воин.
– Ганс, этот мир очень большой, нашим народам хватит места на тысячи лет. Мир всегда лучше войны.
Расставались мы тепло: Гансу ещё предстояло вернуться и решить вопрос с врагами в Регенсбурге, а у меня теперь оказались развязаны руки для войны с Никоном и его кодлой. Вместе со мной в Мехик шла сотня Дойчей – Ганс не стал надолго откладывать наш план, решив его реализовать сразу. На мои слова, что воины ему понадобятся, пока не решит вопросы с Регенсбургом, Ганс отмахнулся:
– Надо казнить Лейбница. В городе не больше сотни воинов, справлюсь.
В моей пехоте было несколько человек из числа пленных Дойчей, которым я дал свободу и выбор. Они стали главными переводчиками между Дойчами и Русами, но слово «хорошо», произносимое Дойчами как «карашо», усвоила уже вся сотня воинов Ганса, идущих с нами. Поручив Шраму приглядывать за новыми воинами, чтобы их не обижали, перевел всадников на рысь, чтобы быстрее прибыть в Мехик.