– Иногда, но ни за что не признается. Если Ката может сделать что-то сама, то непременно сделает, пусть это займет в два раза больше времени или даже причинит боль.

Сайон кивнул.

– В этом вы похожи.

Я выпрямилась:

– Разве? – Я восстановила в памяти все наше общение после пробуждения, пытаясь найти своевольный поступок, каким я заслужила такое сравнение. Прежде чем я его отыскала, Сайон заговорил вновь:

– Если не желаешь принимать мой долг, – он провел большим пальцем по краю чашки, не отрывая от нее взгляда, – тогда прими благодарность. Я… не привык, чтобы обо мне заботились. Не так.

Я нахмурилась.

– О тебе не заботились? Неужели твоя семья… или начальство настолько суровы?

– У меня нет начальства. Не в обычном смысле слова. – Его губы вновь изогнулись.

– А в каком смысле?

Он раздумывал слишком долго для честного ответа.

– Можно сказать, что я вроде надзирателя. Управляющего.

Я отшатнулась.

– Ты управляешь рабами?

В Рожане рабство было вне закона, но не в Белате. Это одна из многих причин, почему наши страны не уживались.

У него вытянулось лицо.

– Нет! Я управляю разными существами, но точно не рабами.

– Хозяйством?

Он отпил воды.

– Ты очень любопытна.

– А ты – уклончив.

– Верно, – согласился он, опуская кружку. – И боюсь, мне придется говорить уклончиво. – Он окинул взглядом ферму. – Не хотелось бы просить о большем…

– Спрашивай.

Он посмотрел на меня, его глаза мерцали в темноте подобно опалам.

– Мне кое-что нужно. Со мной были… друзья, и, возможно, они все еще в этих краях. – Должно быть, на моем лице проступила тревога, поскольку он поспешил добавить: – Достойный народ. Ни я, ни они не желаем вам вреда.

Я кивнула, но шея подчинялась с трудом.

– У вас есть что-нибудь, из чего можно соорудить корыто? Что-нибудь длинное и пологое, – зажав стакан под мышкой, он изобразил предмет руками, – где можно разжечь огонь?

Вопрос застал меня врасплох.

– Э-э… то есть нечто из металла или керамики? – Я бросила взгляд на сарай. – Желоба металлические. Можешь их взять. Только при условии, что потом прибьешь их обратно. – Дождь сейчас был наименьшей из моих забот.

Я плотнее закуталась в шаль, спасаясь от холода.

Он проследил за моим взглядом.

– Они могут подойти. Скажите, у вас не найдется… – Он замолчал и покрутил запястьем, словно с трудом вспоминая слово, хотя свободно говорил на рожанском. – Возможно, кварц. Или гранит?

Я покачала головой.

– Можешь поискать в шахтах. – Я указала на горы далеко на западе.

Он нахмурился.

– Пойдут и угли. Мне бы не хотелось брать у вас дрова, но если я наколю достаточно…

– Пожалуйста, пользуйся нашими запасами, только не забудь их восполнить.

Он замолчал. И на этот раз точно усмехнулся. Я прищурилась.

– Что такое?

Он лишь покачал головой и протянул мне кружку.

– Спасибо.

Однако я ее не взяла.

– Ответь по крайней мере на некоторые вопросы. У нас весьма живое воображение, склонное к причудам. Если ты не готов поведать, как тебя сюда занесло, то объясни хотя бы, почему улыбнулся.

Он рассматривал меня несколько мгновений, и я смутилась под пристальным взглядом его глаз, которые в свете лампы походили на золотые монеты.

– Просто я не привык, чтобы меня прерывали.

Я удивленно заморгала.

– Ведь не родился же ты уважаемым управляющим, путешествующим в глуши с сомнительными друзьями.

Он вновь протянул мне кружку, не отвечая на сарказм.

– Я закончу это задание для твоей бабушки. Затем… – Он указал на сарай.

Я прикусила губу. Взяла стакан и повернулась обратно к дому, но остановилась.

– Я не скажу ей про желоба, – бросила через плечо. – Это будет нашей маленькой тайной.

Его мягкий смешок коснулся волос на шее, как дуновение летнего ветерка.

Я успела сделать несколько шагов, прежде чем он позвал меня:

– Айя. Ай. – Я приостановилась. – Мне казалось, ты уже достигла вершины, но ты стала только лучше.

Я повернулась к нему. Он поднял половинку бревна и поставил на пень.

– Мой образ на мольберте. Очень хороший.

Щеки у меня вспыхнули, и, боясь ляпнуть глупость, я лишь кивнула в благодарность за похвалу и продолжила путь, так крепко сжимая в руках стакан, что удивительно, как он не треснул.

Сайон неустанно трудился два дня. Даже не знаю, когда он отдыхал. Хотя Ката отправила его спать в сарай, в первый день я легла на тюфяке, оставив ему кровать. Впрочем, он не пришел, поэтому вторую «ночь» в ней спала я. Наш гость без пререканий слушался Кату, прямо как некогда мой дедушка, который не возражал против указаний до тех пор, пока его кормили теплым ужином и согревали постель.

Настала моя очередь готовить. Я сидела у открытой задней двери, ощипывая курицу и перешептываясь с мамой.

– Он так ничего и не рассказал о себе. – Она чистила морковку, которую вырвала в огороде рядом с домом – резиновую и с пожухлыми листьями от нехватки Солнца.

– Может, он не помнит. – В это оправдание я сама верила с трудом. – Может, он получил травму. На войне или еще где.

Энера поджала губы и кивнула, размышляя.

Мы обе замерли, заслышав шаги на крыше.

– Что он делает? – спросила мама, уставившись в потолок так, будто могла что-то сквозь него увидеть.

Я вспомнила о желобах.

– Пойду гляну.

Она кивнула, но, когда я отложила почти ощипанную птицу, схватила меня за запястье и повернула руку к свече. На ладони виднелись следы угля.

– Вечно она рисует, – сказала мама со слабой улыбкой. – Даже когда наступает конец света.

– Вовсе не наступает, – возразила я, отнимая руку. Но я и в самом деле рисовала. Заполняла страницу за страницей набросками Сайона, пытаясь запечатлеть его глаза, однако это оказалось так же сложно, как передать сияние Луны на том первом рисунке, который я сделала сразу после исчезновения Солнца. И то и другое слишком волнующе, чтобы образы можно было передать столь примитивными средствами.

Сайон сказал, что я стала лучше. После работы в соборе?

Каждый раз, пытаясь разузнать у него наше общее прошлое и натыкаясь на глухую стену, я ужасно раздражалась.

Увидев прислоненную к задней стене дома лестницу, я с трудом по ней взобралась. Досада подпитывала каждый шаг, на сгибе локтя резко раскачивалась лампа.

Я едва не позабыла о своем раздражении, когда увидела, что сделал Сайон. Он согнул и разрезал металлические желоба, образовав непонятный символ – по крайней мере, непонятный с моего ракурса. В нем тлели мягкие красные угольки, и Сайон подбрасывал к его основанию дрова, чтобы добавить еще.

В голове теснилось множество вопросов, но один взял верх:

– Откуда ты меня знаешь?

Он поднял голову. Казалось, его глаза светятся сами по себе. В тени стрекотали сверчки.

Его взгляд вернулся к странной конструкции.

– Видел тебя в Элджероне, в соборе.

Я поднялась на крышу, стараясь не потерять равновесие.

– Я бы тебя запомнила.

– Да?

Я принялась нервно теребить свою косу.

– Ну разумеется. Ты… запоминаешься. – Я отказывалась смущаться от этого слова.

Мгновение он не отвечал.

– Сейчас я выгляжу иначе.

Я уставилась на него, пытаясь понять. Пытаясь представить его с короткими волосами или более худым. Возможно, чисто выбритым. Память отказывалась повиноваться, но если рассмотреть его при свете дня…

– Ты мне не доверяешь? – спросила я.

Он замер, но не ответил. Я вздохнула.

– Конечно, нет, ты меня почти не знаешь… Или знаешь, а значит, у меня далеко не такая надежная память, как мне кажется.

Он покачал головой.

– Дело не в доверии.

– Тогда в чем же?

Он вновь не ответил, и мы оба знали почему: не мог. Однако Сайон… производил впечатление человека мягкого. Что это за правда, настолько незначительная, что не задержалась в моей памяти, но при этом настолько невероятная, что он не мог о ней поведать?

Наконец с его губ сорвался слабый выдох.

– Если ты откроешь мне свою душу, Айя, возможно, я отплачу тем же.

От его ответа я едва не задохнулась. Я ждала молчания или что он сменит тему, или даже извинится, но уж точно не подобного предложения – такого, которое я не могла принять.

Солгать не получится: уже тогда я понимала, что он видит меня насквозь. Попробуй я скрыть правду, он поймет – следовательно, я не могла пойти на такую сделку. Потому что не могла признаться ему, что скучаю по своей известности в городе, по своему творчеству и что никогда не буду счастлива на ферме, подковывая лошадей и собирая овес. Что я мечтала влюбиться в мужчину, чего со мной никогда по-настоящему не случалось. Что хотела иметь детей, поскольку мамин род прервется на мне. Что мне отчаянно хотелось значить что-то большее для другого человека. Быть для него всем миром, хотя бы на несколько лет, пока любовь не пройдет.

Я не могла признаться Сайону, что с войной в Рожане потеряла вкус к жизни и что нечто в нем начало возрождать этот вкус. Что-то, помимо его странной красоты и ярких глаз. Что-то, что касалось самой души.

Я молчала слишком долго: непринятое предложение превратилось в пепел и осыпалось у наших ног. Наконец он спросил, без всякой обиды:

– Можешь поднести лампу? Пожалуйста!

Я постояла несколько мгновений, затем полезла к нему.

– Только потому, что ты попросил вежливо, – пробормотала я и высоко подняла лампу, освещая его работу.

– Разве солдаты ходят по соборам?

– А солдатам запрещено в них входить?

Я встретилась с ним взглядом.

– Значит, ты не только надсмотрщик, но еще и солдат?

Он замер.

– Меня называют по-разному.

Я обдумала его слова, осторожно поддевая верхний слой и заглядывая внутрь – как яблоко, которое нужно очистить от кожуры.

– Не запрещено, просто…

– Кажется, тогда ваша война еще не началась.

Я облизала губы.

– «Ваша» война?

Интересно, он пытался мне намекнуть или просто не умел лгать? Или… не совсем лгать, а скрывать правду.

Он разжег огонь. Я не видела, чтобы он пользовался огнивом, хотя и не следила за его руками.

Я подождала несколько мгновений.

– Ты не солдат Рожана.

Он тоже помолчал, прежде чем признать:

– Нет.

– И не Белата.

– Нет.

Я присела на черепицу, продолжая высоко держать лампу.

– Но ты не скажешь мне, кому служишь.

На этот раз он встретился со мной взглядом.

– Нет.

Вздохнув, я поставила лампу на черепицу.

– А твои друзья? Для которых предназначен этот кошмар?

Я понятия не имела, как им полагается увидеть строение, на крыше-то.

Сайон покачал головой.

– Я предпочту тебя пощадить.

– Пощадить? Ведь ты говорил, что они не причинят мне вреда.

– Они не причинят.

– Значит, по-твоему, я недостаточно умна, чтобы понять правду? – Я не хотела вновь поднимать тему доверия. Пока.

Он приостановился. Поймал мой взгляд.

– Я бы не стал предполагать подобное.

Обхватив колени руками, я оглядела черноту вокруг. Луна вновь спряталась, отправившись обозревать другую сторону Матушки-Земли, однако по-прежнему ярко сияли звезды, не отягощенные никакими заботами.

– Мы фермеры, – пробормотала я.

Его пристальный взгляд на моем лице ощущался подобно лучу Солнца.

– Мне страшно за урожай. – Я вытащила из кармана часы и повернула циферблат к свету. Завела их. – Уж не знаю, сколько он продержится.

Сайон кивнул.

– Ее свет замедлит увядание.

– Свет Луны?

Еще один кивок.

Я откинулась назад, опираясь на локти.

– Интересно, куда подевался Солнце? И волнует ли Его вообще, что без Него мы можем умереть с голоду.

Сайон напрягся. Я вздохнула.