Стыдливо усмехаясь, Колмогоров отрезал мне краюху ржаного – руки его дрожали.

– Хочу вас подлечить, – выложил я легенду, придуманную на ходу. – И… есть еще один вопрос, но о нем после. Проголодался я!

– Ну, выпить не предложу, вы за рулем… – забормотал Андрей Николаевич. – А кваску?

– С удовольствием!

Анна Дмитриевна готовила чудеснейший домашний квас, страшно шипучий, и в каждую бутылку обязательно опускала изюминку. Колмогоров наполнил мой стакан, почти не пролив пенный напиток.

– М-м-м… – замычал я, отхлебнув. То, что надо. И куда вкусней аперитива!

Жирный селедочный хвост и пара картофелин избавили меня от многоглаголанья, а когда я слопал добавку, то с пыхтеньем откинулся на спинку.

– Как говорил товарищ Маяковский: «И жизнь хороша, и жить хорошо!» Ну-с…

Я тщательно обтер руки, и вытянул ладони над белыми – не седыми, а именно белыми волосами Колмогорова.

– Припекает будто… – забормотал академик, размякая.

– Отлично… – обронил я напряженным голосом, водя левой рукой вдоль позвоночника нечаянного пациента. – Андрей Николаевич, у меня к вам будет огро-омная просьба…

– Слушаю вас, Миша…

Я выдохнул – и стал выдавать секреты особой государственной важности. Рассказал о хронодинамических экспериментах, упомянул о теории дискретного пространства, о четырехмерных межпространственных полях…

– Нуль-пространство, псевдовремя… – уныло перечислял я. – Мне хватает понимания, как физику, но проблема в ином. Как объять пространственно-временные структуры математически? Тут я пасую. На вас вся надежда, Андрей Николаевич!

– Миша! – всплеснул руками Колмогоров. – Да я бы рад, но… – он с радостным удивлением посмотрел на свои пятерни, подвигал пальцами. – Даже не вздрогнут! Спасибо вам огромное, Миша! Но… Понимаете…

– Да тут хотя бы начать, Андрей Николаевич! – горячо заговорил я, будто не слыша сомнений в голосе академика. – У меня слишком материалистический склад ума, и на каком-то уровне сложности я просто вязну в высших абстракциях, во всех этих топологических премудростях! Единственное, на что меня хватило, это… Даже не знаю, как выразить… Понимаете, Теория Совмещенных Пространств – это, как мостик к новой, расширенной… ассиметричной теории относительности! Где пространство вовсе не геометрический объем, а сложнейшая структура, да и время не лишняя сущность в виде дополнительного четвертого измерения. А если положения ТСП верны, и мир действительно представляет собой бесконечную совокупность взаимопроникающих пространств с весьма различными физическими свойствами? Знаете, на что это похоже? Ученые, будто стародавние кочевники, топчутся в убогом загоне, а вокруг – степь бескрайняя, переполненная неведомыми истинами!

На дряблые щеки Колмогорова вернулся румянец, его глаза заблестели.

– Я… попробую, Миша, – выдохнул он. – Только… – академик бросил на меня быстрый озорной взгляд. – Мне нужны детали!

– О-о! – воскликнул я, аккуратно шлепая по монитору микроЭВМ, экран которого изрядно запылился. – Материалов у нас – вагон и маленькая тележка! Скачаю всё на диски, и привезу! Нет, лучше я… – моя рука потянулась к затылку. – Позвоню Киврину, он привезет, а я помогу разобраться, где там что.

– Ну-у… За почин надо выпить! – Андрей Николаевич шлепнул в ладоши. – Чаю, да под ягодный пирог!

Со звоном он выставил на стол два граненых стакана. На подстаканниках были выгравированы пес и гусь.

– Анечка-а! – дребезжащим голосом воззвал Колмогоров. – Чаю дашь нам?

– Несу-у! – послышалось из кухни.

Я успокоенно оседлал стул, весьма гордый собой. Исцелить тело – это я умею с детства. А вот реанимировать душу… Но получилось же! За это не грех и выпить. Чаю. С пирогом.

Там же, позже

Володьке удалось побить мой давнишний рекорд – от Щелково-40 до Комаровки он доехал меньше, чем за полчаса. Видимо, привлеченный моими рассказами о тутошнем квасе. Шутка.

Киврин уже не раз набивался мне в попутчики, чтобы хоть издали глянуть на светило математики. А тут – за одним столом…

Ну, пока Володя накачивался квасом, я зарядил дисковод новенького «Коминтерна-7». У меня на работе стоял такой же, как Старос хвастался – с процом четвертого поколения. Техпроцесс шестьсот нанометров, полтора миллиона транзисторов – и прочая, и прочая, и прочая.

– Миша, – Колмогоров, не в силах усидеть, вил круги по гостиной. – А совмещенные пространства – это чисто теоретическое построение? Или вы уже нащупали хоть какие-то физические проявления?

Киврин, отдуваясь, глянул на меня.

– Каппа-пространство нащупали, – бодро сказал я. – Довольно странный мир – его материя еще не квантована, и находится в доатомном состоянии. А вот бета-пространство… Оно сопредельно нашему, и там проживает точная реплика человечества. Ну, тайной больше, тайной меньше! Открою еще одну – я лично знаком со своим двойником из «Беты»! Так уж случилось…

– Ах, как интересно… – взволнованно прошептал академик, потирая руки в старческих веснушках. – До чего же интересно! А тут жизнь на исходе…

– Андрей Николаевич! – фыркнул Володька, малость освоившись. – Мне бы до ваших лет дожить! И, я слыхал, у вас хватает долгожителей в роду?..

– На них вся надежда! – тихонько засмеялся Колмогоров.

– Загружается, – бойко объявил я, покидая гостиную. – А мне надо… м-м… помедитировать.

Приспичило мне.

– Мы с Гришей Перельманом в одной школе учились, – глухо донесся окрепший голос Киврина. – Только он стал математиком, а я как-то отстал, в физики подался…

Усмехнувшись, я закрылся в уборной. Опыт пользования здешней сантехникой у меня был – какую кружку брать, откуда черпать… А для несведущих висела подробная инструкция.

Меня, помнится, всегда смешил ее главный пункт: «По завершению соответствующих процедур воду спускать независимо от грандиозности поставленных целей и величия достигнутых результатов».

Очень стилёво, как выражается Гайдай. В голове мелькнул и пропал образ счастливой Риты, вторично нашедшей себя в этой жизни. Я, помнится, переживал из-за нее. Жене, на мой взгляд, не доставало увлечения, будившего спящие таланты.

У меня скоро должна выйти первая книга, научно-популярное издание «для среднего и старшего школьного возраста», и писанина захватывала целиком. А у Ритки одна работа.

Может, финансовая аналитика и впрямь любопытна, но этого мало. Нашему уму подавай новые впечатления, новые умения – узкая специализация сушит мозги, загоняя их в тесные рамки. А эмоции куда девать? Душе ведь тоже хочется трудов!

И кино для моей красавицы – просто находка. Свежий воздух, впущенный в душную комнатку! Неизведанная дорога, вымощенная желтым кирпичом!

Вот только богема эта… Т-творческая интеллигенция…

Я поежился, вспомнив далекий декабрь, мерзлый, мерзкий – и круглую Инкину грудь, оголенную не для меня…

«Долой негатив!» – подумал я, и недрогнувшей рукой спустил воду.

За маленьким окошком синело небо, рдея закатным румянцем. В лиловеющем прогале затеплилась звезда, укалывая зрачок иглистым высверком. Или это станция «Салют-8» отразила тающий свет Солнца?

Четверг, 16 февраля. Раннее утро

Байконур, площадка № 110

Почтарь лег пораньше, но все равно не выспался. Ворочался, ворочался… А подъем-то ночью, считай! В шесть утра – старт.

У гостиницы «Космонавт» было темно и безлюдно – какие провожающие в четвертом часу? Однако спокойно подремать в автобусе Пахе не дали – неугомонные телевизионщики набились в салон, и галдели, что было сил.

Бойкий ведущий в лаково блестевшей курточке присел и ухватился за поручень, чтобы не качаться в кадре.

– Космонавты летят на работу, – начал он сочным баритоном, и сбился. – Эдик!

– Вырежем, шеф, – скучным голосом сказал телеоператор с уголовной внешностью. – Начали.

– Космонавты летят на работу. Мы провожаем тех, кто поведет на орбиту многоразовый корабль «Байкал»…¹

Оператор, растопырившись в проходе, навел камеру на экипаж.

– …Командир корабля – Игорь Волк, 2-й пилот – Римантас Станкавичюс. Нашим зрителям не нужно напоминать, что именно они двадцать девятого марта прошлого года вывели в космос орбитальный корабль «Буран». Но и третий член экипажа известен всем – это Павел Почтарь, командир ТМК «Заря-1», первого советского пилотируемого корабля, достигшего Луны! Сейчас товарищ Почтарь стажируется в качестве бортинженера «Байкала»…

Изображая хмурую приветливость, Паха помахал рукою в перчатке куда-то в сторону фиолетового объектива.

– Каждый старт «Рассвета» обходится в копеечку, но понемногу окупается – дважды в месяц «челноки» привозят со станции гостинцы – магниевые сплавы для медицинских имплантатов, сверхчистые лекарства, «вечные» подшипники из монокристаллической стали, катушки с абсолютно прозрачным оптоволокном, и кучу прочего добра, – задушевно журчал ведущий. – Игорь Петрович, скажите, утратила ли работа космонавта ореол героизма?

Почтарь поморщился, а Волк ответил вежливо и твердо:

– Героизм мешает работе.

– А что и кого вы должны доставить на станцию «Салют-8»?

– Смену из семи человек на технологические модули – семерых молодых специалистов, победивших в конкурсе и прошедших полную предполетную подготовку. Ну, и груз – приборы, запас воды, кислорода и продуктов, удобрения для оранжереи…

Руководитель полетов привстал и скрестил руки.

– Фу-у! – весело выдохнул ведущий. – Запись?

Оператор молча показал большой палец – во!

Почтарь тоже повеселел. Свет в салоне наконец-то выключили, и за окнами потянулась ровная степь. Снега не покрывали пространство сплошной белизной – наметы чередовались с пятнами бурой травы и черными проплешинами голой земли.

Ехать долго – сто двадцать кэмэ, и Павел задремал. Очнулся он будто по наитию – вдали, высвеченная прожекторами, дыбилась ракета «Рассвет».

Стройная красавица Н-1 была чуть ли не вдвое выше этой «толстушки», чьи бока раздулись от двух пар ускорителей. А сбоку к «Рассвету» прицепился «Байкал», оседлав базовый блок ракеты.

Почтарь заелозил. Н-1 «Раскат»,² конечно, куда эстетичней, но в «Рассвете» дремлет нераскрытая мощь – цепляй боковые блоки, от четырех до восьми, и ракета поднимет за атмосферу хоть сто, хоть двести тонн. Силища!

Автобус остановился неподалеку от башен обслуживания. В ярком свете отливали чисто-белым и ракета-носитель, и «Байкал».

– Внимание! – гулко разнеслось по космодрому. – Объявляется получасовая готовность!

* * *

«Великолепная семерка» угомонилась, заняв места на средней палубе, и командир поднял лицевой щиток. Перекатив голову в шлеме по ложементу, он подмигнул Почтарю. Паха белозубо ухмыльнулся: «Всё – норм!»

Странное дело – именно теперь, когда истекали последние секунды перед стартом, он совершенно успокоился. Может, и впрямь в «небожители» записался?

– Старт! – сипло вытолкнул Волк.

Дрожь, накатившая на «Байкал», усилилась до мелкой тряски, зато обвальный грохот, что раскатывался по степи, доходил до ушей, как отдаленный гул.

Где-то внизу рушился чудовищный огонь, толкавший супертяж в небо. «Рассвет» приподнялся над стартовым столом, чуть откачнулся назад, влекомый к Земле «полезной нагрузкой», но тут же выпрямился – и потянул вверх.

– Десять секунд. Полет нормальный…

Скоро ракета разгонится, полетит в наклоне – и плавно перевернется «Байкалом» вниз… Ага! Небо повело вбок, вверх полезла неоглядная Земля. А воздух все реже… Чернота космоса проступает всё ясней. Толчок…

– Сто сорок секунд полета. Отделение блоков первой ступени…

Земля ощутимо закругляется, сияет голубым кайма атмосферы, очерчивая хрупкую грань между светом и тьмой, между жизнью и смертью.

– Четыреста восемьдесят секунд. Отделение второй ступени… Начать доразгон!