Атаманова зазноба

Нет утехи, нет спокоя
С той поры, как мой родной
Закатился с голытьбою
К понизовью на разбой…

Где простились, вкруг да окол
Все брожу я у реки…
– Ах, неужто сгибнет сокол
С той ли вражеской руки!

Ночью снится взгляд прощальный,
Клич могутный… стон… пальба,
Да железный звон кандальный,
Да два висельных столба…

И взбегаю на бугры я,
Где разгульник поклялся:
Не метнутся ль заревые
С понизовья паруса?..

Башня Сумбеки

Давно-давно умолк Сумбеки
Великий плач, а ты – цела.
И будешь ты грустить вовеки
О тех, кого пережила.

Не о Сумбеки ли прибоем
Поет весенняя река?
Одна… не скачут с диким воем
На помощь ханские войска…

Лишь ночью жуткой и туманной,
В годину битвы роковой,
Услышишь снова вой гортанный
И плач Сумбеки горевой…

1916, (?)

Бурлак

Уплыву, как только вспенится
Волга-матушка-река!
У бродяг душа не пленница.
Не дрожит у кошелька!

Любо петь мне песни смелые,
Что поет по Волге голь,
Двинуть весла в гребни белые!
– Эх, зазноба, не неволь!

Уноси быстрей, кормилица,
Наши барки и плоты!
Глядь и ветер принасилится.
Будет меньше маеты…

Не меня ль краса румяная
Манит с берега рукой?..
Да милей мне воля пьяная!
Обручился я с рекой!

«В душном городе нищ я и жалок…»

В душном городе нищ я и жалок,
И тоску одолеть мне невмочь…
Снятся пляски и песни русалок
В колдовскую Купальскую ночь…

– Сам не свой я! Мерещится, снится,
Как аукает Леший в бору,
И огнится, взлетая, Жар-птица,
И разбойничий клад на яру…

Жутко мне… Захирею я скоро…
Не заглянет сюда Лесовик…
– Убежать бы к родному простору,
На зазывный русалочий крик!

1916, 1918

Волге

Тускнеет твой венец алмазный,
Не зыкнет с посвистом жених…
Все больше пятен нефти грязной —
Плевки Горынычей стальных…

Глядишь, старея и дряхлея,
Как пароходы с ревом прут,
И голубую телогрею
Чернит без устали мазут…

А жениха все нет в дозоре…
Роняет известь едкий прах…
Плывешь ты с жалобою к морю,
Но и оно – в плевках, в гудках…

Гадание

Месяц скатною жемчужиной
Засветился над горой.
– Выйди, званый, выйди, суженый!
Правду, зеркальце, открой!

Крестик снят… Одна я в горнице,
Ставлю свечи у зеркал…
– Кто покажется затворнице:
Стар иль молодец-удал?..

Вот и полночь… Жутко… Слышу я.
Как хохочет, весела,
Нечисть страшная под крышею,
Пляс бесовский завела…

Кто-то тянется и корчится.
Метит лапою обнять…
– Убежала бы, да хочется
О заветном разузнать…

Месяц скатною жемчужиной
Льет узорные лучи.
– Выйди, званый, выйди, суженый!
Сердце, сердце, не стучи!

Глаза

Посмотришь бегло – будто бы как все…
Посмотришь глубже – засосало в омут!
Глаза, глаза!.. И льнешь лучом к росе,
И давит, жжет квадрат холодных комнат.

И кто ж тебе придется по душе?
Калик немало пустишь ты по свету!..
Тону, тону в глазах, как в Иртыше
Тонул Ермак… И нет спасенья, нету…

17 ноября 1920 г.

«Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк…»

Николаю Клюеву

Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк:
Удаль в городе пропала, – замотался паренек…

А как девица-царевна, светом ласковых очей,
Душу вывела из плена – стали песни позвончей.

А как только домекнулся: кинуть город мне пора, —
Всколыхнулся, обернулся в удалого гусляра!

1909–1910 гг.

Грозовое

В гулкие гулы,
Уткою
Солнце нырнуло,
Скрылось пугливо…
Громами вольными
Мерится высь!

Громовые грохоты!
Удалые хохоты!
Грозовая вольница
Громыхает, гонится!

Молнии жуткие
С красной расшивы
Красными кольями
В берег впились!

«День – мордвин, от сусла разомлелый…»

День – мордвин, от сусла разомлелый, —
Снял онучи, зашагал в лесок.
Баловался земляникой спелой,
Горячо глотал березный сок.

Побежал на визги человечьи
К плесу – бабы бултыхались вплавь.
Задышал вдруг огненною печью,
Увидавши медовую явь…

Проглядел, как тихо ночь подкралась,
Наложила ептимью: «Казнись!»
Бил поклоны, а душа металась
К телу бабью, на сверкучий визг…

16 ноября 1920

«Дышат пьяно лиловые выси…»

Дышат пьяно лиловые выси,
Как всегда, беспечальны…
Месяц четок, как был при Чингисе,
Весь хрустальный.

Громкий выкрик призывно-покорный
С высоты минарета.
Звон дутара тягуче-минорный
Где-то…

1919, 1924

«Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый…»

Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый,
А в небе бирюза и мысли бирюзовы…
Чайханщик Ахмеджан с усердною молитвою
Сидит на коврике и бьет поклоны снова…
Проходит девушка…
Из-под чимбета глянули
Глаза лукавые, без робости и страха.
Вот скрылась за углом…
Прощай, прощай!.. Ну, стану ли
Роптать на жизнь, на мудрого Аллаха?..
Смущен мой Ахмеджан, знать, то же за молитвою
Увидел старый плут…
Не прочь пожить он снова!..
…Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый,
А в небе бирюза и мысли бирюзовы…
Портрет мой
Орясина солидная! Детина!
Русоволос, скуласт, медведя тяжелей…
Великоросс – что между строчек: финна,
Славян, монголов помесь.
В песнях – соловей…
Боюсь чертей, возню их ухо слышит,
Дышу всем тем, чем Русь издревле дышит.

«Есть ли что чудесней…»

Памяти матери моей

Марии Ермолаевны

Есть ли что чудесней
Жигулей хребтов!
А какие песни
С барок и плотов!
А какие сказы
Ходят с голытьбой!
Услыхал и сразу
Закипел гульбой!
Жемчуг пьяных весел!
Паруса – суда!
Все бы кинул-бросил
И махнул туда —
С озорной волною
В эту синь и ширь!
Добывал бы с бою
Новую Сибирь.
…Пенные осколки
До небес летят…
Матери и Волге
Мой последний взгляд!

«За Русью-молодицей…»

За Русью-молодицей
Бегут два паренька:
– Ну, что же, озорница,
Кому твоя рука?

– Не я ли ражий, бравый,
С червонцами мошна, —
Пойдем со мной направо,
Ей будешь, что княжна!

– Не слушайся буржуя!
Уж я ль не по душе?
Налево! Докажу я —
Быть счастью в шалаше!

…Несутся вперегонку,
За белы руки хвать…
Она смеется звонко:
– Ой, не пора ль отстать!

Скажу я вам без гнева:
– Я путь без вас найду!
Ни вправо и ни влево
Я с вами не пойду!

Лето 1917 г.

Из зимних картин

Всю ночь, как призрак белый,
Пустившись в дикий пляс,
Метель в полях шумела,
Куда-то вдаль неслась…

И прилетала снова
На крыльях из парчи, —
И был, как стон больного,
Ее напев в ночи…

Всю ночь метель рыдала,
И крылась в сердце жуть, —
И сердце, ноя, знало,
Что счастья не вернуть…

1910

Из песен о городе

Лишь вечер – дикие напевы
И стон шарманки зазовут
Туда, где крашеные девы,
Торгуясь, тело продают…

…В узорах ярких скинет платье
И, взглядом опытным маня,
Свои продажные объятья
Раскроет с смехом для меня…

И вот безвольному, хмельному,
На миг сожмет мне душу стыд
И унесет меня к былому,
И светом детства озарит…

…Я задрожу от скорби жуткой,
Но говорит твой взгляд: «Я жду!»
И я, с бесмысленною шуткой,
В твои объятья упаду…

1910

Илья Муромец

Забражничали вешние ветра,
Трубят хвалу забытому Стрибогу.
– Илюшенька, пора бы встать, пора!
Да где ж – сидит. Что плети руки, ноги.

Над Карачаровым метельный вой,
Бьет батогом Оку мороз сердито.
– Вставай, Илюшенька! Вставай, родной!
А ноги будто оловом налиты.

Так просидел он тридцать три годка
Под тихий свет лампад неугасимых.
Деревенела матери тоска, —
Заела сына немочь, подкосила!

– Стук-стук в окно. – Калики! – Заходи!
И вот ввалились нищие бродяги;
Такая мочь из каждой прет груди,
В глазах степная, земляная брага!

Заветным словом одарен Илья,
Заохала родимая сквозь слезы:
Встает сынок, выходит из жилья,
И пожню с займищем расчистил борзо!

Смеются перехожие: вот-вот!
Давно бы так! Чуть-чуть не засмердило!
Дивится Карачаровский народ,
А там и Русь, и свет весь дался диву!

– Илюшенька, остепенись, присядь!
А он с работой днюет и ночует.
И не уймут Илью, и не унять
Вовеки силу земляную!

Февраль 1924 г.

Кабацкая

Одному-то – утехи да золото,
А другому – сума, лоскуты…
– Кем-то жизнь моя смята, размолота,
Кем-то радости все отняты…

Голоси про «Варяга», гармоника!
Разрыдаюсь, что сам не герой…
Разуважит судьбина покойника
Той сосновой доской гробовой…

Кто помянет бездольного пьяницу,
Что расскажут, споют обо мне?! —
И от думы душа затуманится…
– Утопить бы кручину в вине!

Тем – палаты, утехи и золото,
А тебе – кабаки, беднота!..
– Кем-то сгублена жизнь и размолота, —
Эх, недаром она пропита!

1913

Казанская татарка

Глаза – агаты. Сколько зноя!
И так стройна, и так смугла!
Есть что-то дикое, степное, —
Не с Тамерланом ли пришла?..

Тебя мольбой и вздохом слезным
Никто б разжалобить не смог,
А вот перед Иваном Грозным
Сама упала бы у ног!

1915

Картинка

Посевов изумрудные квадраты,
Ряд тополей, талы, карагачи,
Речонка… Запах близкой сердцу мяты
И солнца необычные лучи.

На ишаке старик длиннобородый
Трусит рысцой… Заплатанный халат,
Но выглядит калифом. Ищет броду
Сартенок смуглый, мутным струям рад.

А вдалеке, грядой неровно-длинной,
Вонзились в небо горные вершины.

1919

Клад

– «Аль весь век носить онучи!
Срам!.. И девки не глядят!»
И пошел он в лес дремучий
Поискать заветный клад.

– «Чай, недаром молвят старцы,
Будто там вон, под бугром,
Цепью скованные лaрцы
С атамановым добром»…

…Заработал тяжким ломом,
Ажно пронял жар и пот…
– Вот не будет бобылем он,
Первым выйдет в хоровод!

Темень… Шорох… Чьи-то зенки,
Словно уголь… Хвост… Рога…
Кто-то ловит за коленки…
Топот, крики: «Ага-га!»