НУДИСТЫ

два старика
ей нудно на него смотреть:
сморщенные в мешочке
будто краденые
и всё висит
будто чужое
сама толста
груди – по бокам
живота —
складки складки —
нет загадки
зато на сером пляже —
одичавшие горожане
палатки
еловые ветки на брезенте
«весь израиль
удалился в кущи»
приволье и праздник
все лето

старики приветливы
всегда помогут
объяснят молодым:
в лавку в поселок —
надеть хоть шорты
могут побить
она вдруг схватит
выше локтя
или за колено:
«какой вы мускулистый!» —
и скорей – о мужестве
о спорте…
учит он:
«надо загорать ровно»
«вы простите меня старика» —
и всё гладит по спине
плечам и шее
девушку —
втирает масло в кожу…

вечером походная деревня —
серебро реки – стихает рано
от жары островерхие палатки
все раскрыты:
где костер
где лампочка – аккумулятор
освещают вечеряющих нудистов
в темноте гудит пароход

возле сосен
лысый и костистый —
он похож на Сологуба Федора
и на обезьяну – гамадрила
темная она —
окатный камень

1995

МАМАРДАШВИЛИ

1

помню я Мамардашвили с трубкой
блеснуло –
Енисей
со всеми своими притоками
отпечатался в небе
видел я Мамардашвили в бронзе
и рассыпался
сухим оглушительным треском
похоже на тоннель
метро…
смуглый лоб с залысинами – крупно
смотрит на меня из текста книги

2

«все есть ничто – сказал философ —
и обойдемся без вопросов»
и глядя (слышу и плыву)
на лоб его —
и переносицу
я успел –
«что есть ничто?» – сказал другой
и дрыгнул нервною ногой
на земле
под забором –
каждая доска
древесным рисунком
подробно –
каждая травинка
возносится
в свет –
«вы есть ничто! – заметил третий —
как жаль что нет меня на свете»
выхватить из мрака
жалкую
взъерошенную мысль

ЕДИНОБОРСТВО

Эрнсту Неизвестному

1

среди высоких коробов
среди сугробов
и гробов
на Сретенке
на Парк-авеню —
и на проспекте Мира
выпячиваясь из окон
проламывая стенки ну! —
(…пусти несчастный!)
вылазит мышцами бетон —
(…стада фигур своих пасти)
из ящиков
вскакивают гвозди! —
скрипит сгибаясь арматура —
и по Нью-Йорку
Москве и Екатеринбургу
по парку
по травке в горку
топает скульптура:

скрюченные
скособоченные
раскоряченные
развороченные
и растянутые
и раздвинутые
и раздавленные
продырявленные
вкось разваленные
вдоль распиленные
думы каменные
печи доменные
свечи пламенные
изнутри себя разрывающие
раскрытые распятые
рожающие!
головы промеж ног держащие
кричащие зовущие
мычащие!
торжествующие!
прославляющие!

…а помнишь мастер
в тебе взывали великаны
спешили вырасти
орущие вулканы
боли и ярости
«кто мы?
фантомы
в море
Соляриса…
ты нас
родил из головы
как Зевс
Афину!
хоть мы мертвы
наполовину
но мы наполовину
уволь яволь
и дух и воля
из всех углов —
толпа голов
чуть усомнись
тебя мы сами —
кубическими лбами
носами и задами
и плоскими ступнями – утюгами…»
твой – стиснув зубы – смех!
ты – сам их всех!

…и прорастая из метро
из книг
возник
сноп людей и быков
и кентавров
разрывая слои облаков —
из мышц и кулаков
и грохота литавров —
вот памятник – двойник
(на нем твое тавро)

…в небе – ломаный высверк —
силуэтом
на том
берегу
…оказалось что ты и Нью-Йорк
соразмерны друг другу —
и окно твое в парк

2

одна мастерская
была у метро АЭРОПОРТ
(…и сам замучился как черт
за форматором гипс таская)
натурщицы вращались
превращались…

вторая —
на Сретенке
(он их и лапал и лепил —
знал все их родинки
играя)
…уже не помещались
ставил к стенке
…толпою толки
и бутылки —
(а я всё думал: кто кого —
общественность ли Эрнста съест
или в ЦеКа сожрут его
или спасут заказчики…)

четвертая дыра
аж на проспекте Мира!
уже в проекте – переезд
…на солнце посреди двора
сам заколачивал ящики

а пятая – в районе Сохо
серьезен Эрнст
как городской пейзаж
как пласт земли могуч и свеж
как вопли Цадкина отверст
и целен как сама эпоха

о третьей и не говорю:
там он ворчал и пил —
такая процедура
а не ворочал не лепил —
«натура – дура!» —
и вообще она была Сидура
по совести (я понимаю
что двух других я не упоминаю)
там под гитару
Лемпорта и Силиса
так пили —
все в памяти моей перекосилися!

и пели пели
с одушевленной глиной хором
(тогда любили как лепили)
под голой лампочкой
со свечкой —
и в этом нереальном свете —
закусим сыром
на газете! —
плеснула – щедрая рука
…и чья-то девичья головка —
между Сидуром и Сапгиром

3

…на Севере по крайней мере
воздастся каждому
по вере
…я в мае из Москвы —
из дому
попал в другой
прекрасный и не тесный
…озера —
Серебристо-серо
дугой
где валуны и сосны
…небесный
из иного мира
но хмуро
…и вдаль уходят островки
из-под руки
без остановки —
иглы клест остролист
капли влаги тяжелы…
перемежались близи дали —
сосны и пролысины
…вставали Одина сыны
на битву —
в облачной Валгалле
откуда лучи
колючи —
во лбу отверстие —
влагали
ключи

четыре часа от Стокгольма —
где на просвет леса и воды
(там колесили мы окольно)
еще одна твоя мастерская
…главное друзья – энтузиасты
…из автобуса себя выпуская
в твой музей проходят туристы —
непредсказуемые шведы

СЕВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ

кентавры северных лесов и чудовищные кресты озер —
          о них говорили в доме
бледные рассветы светили сквозь очки директора музея
хранитель северных камней и дум встречал в доме гостей с юга
показывал им дом где бледные рассветы светили насквозь
          чудовищными крестами окон
тени лесов и озер светились насквозь в небе
кентавры северных лесов – лоси уходили в озера неба
возле дома-музея бледный хранитель показывал женщине с юга
          чудовищные кресты и камни
тени северных лесов в небе – женщина с юга снилась себе
          чудовищным крестом
в доме бледный хранитель равнодушно перебирал камни —
          кентавры
среди северных лесов и озер светились их тени: женщина с юга
чудовищный крест и хранитель – бледный кентавр

4

серьезен грозен —
значит есть резон
ты знаешь план
и дисциплину
…так мять
ворочать глину —
лопатами ладони
лепят плоть
что впору
в Риме Юпитеру
в Швеции Тору
…поутру был распят
(…пусть вопят!)
ночью встал из гроба ты
от напряжения работы
дошел до рвоты —
потрескались полезли
ногти
как от неведомой болезни
(упомянуть об этом факте)
но это после

а сейчас – о!
ласка вкрадчивая —
глину – это мясо
поворачивая
на оси каркаса
шлепаешь ласкаешь
тискаешь
не отпускаешь —
раскурочиваешь
целыми ломтями
отбрасы-
     ва-
          ешь!

в бездонной яме
в одном объеме —
мясник и форма
…как парусник
во время шторма
…от ярости и страсти
холодея —
все сорвано!
обнажена
и вся исчерпана
до дна!
смотрите: вот она – идея
без дураков!

Эрнст Неизвестный – ты таков
да благословит тебя Иаков
с поврежденным бедром…
лицом к лицу
боролся он с Незримым
спорил с Ним – с Неоспоримым
(клянется: видел птицу!)
…с ужасной силой
как молнией
стегал ширококрылый! —
и выстоял хотя остался хром

ЖИРАП

среди полей
бегут Амбары
в купе покупки
сидят арабы
и квохчут куры
кривые лапки
большие жёны
цветастых негров
глаза коров

вся столица на столе
а во мгле
на холме
серебристым силуэтом
миной или минаретом
серый короб – Сакрекёр

ты знаешь лепо
в море марта
любить на улицах Монмартра
вверху и мысли облаковы
и маляры средневековы
внизу – пожарное депо
тебя он сразу пожирает
собой Жирап
вот вокзал
Сан-Лазар
ЛАФАЙЕТ —
два парохода —
плавает
в толпе народа
красивым росчерком пера
выходишь ты на Опера
кипит Жирап —
и Монпарнас
вдали – как шкап…
вокруг Жирапа

как на подушке
раскинув ляжки
лежит Европа
и с ужасом глядит на нас

не скифы мы не азиаты
но нагловаты
пошловаты
не гунны мы и не сарматы
но лбы чугунны
жопы сраты
хотя ни в чем не виноваты
к тебе Жирап
мы проложили из России
воздушный трап
куда и бегаем босые
Жирап!
ты радуешься нам
а – рубашкам и штанам
взалкала
каменная баба —
зашевелились валуны:
Волга Вологда Валгалла,

Жирап
ты – каменный жираф
рябое
небо над тобою —
рыба
неописуемых размеров
как паиньки
садятся боинги —
на поле в виде вееров…
пускай
грядет турист Егоров
своих чудовищных омаров
скорей на пришлых выпускай!

ВИРШИ ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ЮЛО СООСТЕРА НЕ ПРОЧИТАННЫЕ МНОЙ НА ВЕЧЕРЕ В ДОМЕ ХУДОЖНИКА КОТОРЫЙ НЕ СОСТОЯЛСЯ

Недостает среди нас одного,
Не досчитались тебя, Юло.
Ты – первый. Теперь пойдут умирать.
Через год – чей черед? И опять – через пять…
Три десятка лет ожидания —
Перемрет в основном компания.
Какие-нибудь кретины
Придут на наши поминки,
Растащат наши картины,
Любовниц, книги, ботинки!
И отправит нас в долгий ящик
Государство – душеприказчик.
Да – есть бронтозавриха, братья,
Бронированная бюрократия.
Учрежденья-громады
Образуют ее хребет.

Машину для резки бумаги
Придумал еще Гутенберг.
Наличье замков и застежек,
Портфель крокодиловой кожи,
Желудок, который культуру
Переводит на макулатуру.

И проходишь, лицом серея:
ТРЕДЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ!
Здесь – размазанная блевотина…
Тут – чиновного мяса кусок…
Там на холст какая-то гадина
Выделяла желудочный сок…
О, моя бедная родина!
О, моя трудная родина!

И как нам ни тяжело,
По какой-то странной иронии
Судьбы Соостер Юло
Принадлежат Эстонии.
Картины, рисунки его
Принадлежат истории
Искусства. А тех, которые —
Кандинский, Шагал, Поляков —
Французы во веки веков!
О, искусство! О Вечный Жид!
Пусть нами гордится Турция!
А России принадлежит
Иогансон и Фурцева…