– Вот ты интересненький, – скривился чёрт. – А куда вам податься? Свой-то мир вы разрушили, вот и гостите, там, куда пускают. Ещё, видите ли, недовольны – обслуживают плохо и заставляют свои правила выполнять.

– А откуда мне знать, что это правда? Может быть, вы наш мир захватили и головы нам дурите?

– Ну, знаешь ли! – надулся проверяющий. – Я вызываю спецназ!

– Ваш спецваш или наш спецнаш?

Чёрт достал мобильник, оскорблённо задрал подбородок и отвернулся, набирая чей-то номер и угрожающе посвистывая.

– Не свисти, удачи не будет, – прошептал Валентин, слезая с кровати.

Подобрал бутылку и, подкравшись, обрушил на рогатую голову. Проверяющий крякнул и осел. А пациент в острой форме, заботливо прикрыл его белым халатом и высунулся в коридор. Медперсонала видно не было. Видно все попали на ковёр к завотделением, чтобы выслушать грубые замечания о своём неподобающем разложении. Поэтому он спокойно вернулся в общую палату и с тревогой оглядел коллектив. Они уже не были тем серым, безголосым и зыбким пятном.

– Коллеги! Друзья! Единомышленники! – слабый голос Валентина неожиданно окреп и позволил окончательно воспрять духом. – Нас обманывают, но мы должны открыть всем глаза и показать правду. Жизнь – это ад!

– Мы в курсах, – прокряхтел Михалыч.

Он бывал в палате чаще, чем дома. А его заросшее лицо напоминало то ли волхва, то ли пророка, то ли просветлённого.

– Не поддался значит на уговоры, не стал их змия заговорённого облизывать? – усмехнулся ещё один завсегдатай Кузьмич. – В эту ловушку многие попадались. Вон Макарка, всего лишь пригубил, и на тебе. Вообще никого не узнаёт.

От батареи недовольно зарычал и гавкнул интеллигентного вида мужчина в очках и полосатой больничной пижаме.

Валентин сглотнул.

– Вы их тоже видите?

– Да все видят, – философски протянул Михалыч. – Не все решаются в этом признаться.

– И что же делать?

Из-под наваленных бесформенных тряпок на койке у окна, высунулась почти лысая голова с торчащими во все стороны клоками рыжих волос.

– Знамо чё, – прошамкал беззубый рот. – Сосчитать их надо, бесов проклятых. Как только тринадцать подряд сочтёшь – морок и рассеется.

– То, что чертей считать надо все знают, – согласился Кузьмич, продолжая ухмыляться со своего места. – Вот только не все могут, – его мутные глаза блеснули в подтверждение аксиомы. – Хитрые они бестии, в таких количествах не собираются.

Валентин переступил с ноги на ногу.

– Ко мне сейчас спецназ приедет?

Клоки рыжих волос затряслись и спрятались, из-под тряпок раздалось сдавленное:

– Не так страшен спецвас, как специх.

– Раз приедут, так считай. Они ведь не знают, что ты знаешь. Напором полезут. А ты их раз, два, три, четыре. Вот пусть и побегают, – Михалыч глубокомысленно почесал пятку и повернулся на бок. – А мы, если что, морально поддержим. Будем кулаки за тебя держать. Правда, коллеги?

Остальные согласно зашумели.

– Простите, – совсем стушевался Валентин. – как надо правильно считать?

В палате стало так тихо, что было слышно, как в стенах в кабелях трещит ток.

– Ты точно из наших? – перестал ухмыляться Кузьмич.

Он поднялся с койки и заправил майку в протёртые тренировочные штаны.

– Может ты подставной? Ихний?

Валентин попятился.

– Я слышал, как надо, но не думал, что это может быть оружием массового поражения, – промямлил он. – Это же так просто: раз, два, три…

– Просто? – Михалыч поднял руку, успокаивая набычившегося Кузьмича. – Ты пробовал в садике подсчитать козявок из своей группы? Они стояли на месте и ждали, когда ты это сделаешь? А может быть бегали вокруг? Прятались, залезали под столы?

Больше не улыбался никто. Сколько Валентин не оглядывался, не увидел даже намёка на усмешку.

– Это непросто, – наконец согласился он.

– Так почему же ты говоришь, что просто?

– А черти будут бегать и прятаться?

Михалыч откинулся на спинку кровати.

– Намного хуже! Они же черти! От них вообще всё что угодно ожидать можно, – он удобно устроил волосатую ладонь на животе и начал загибать и без того кривые пальцы. – Врут, глумятся, путают и сводят с ума. От них портится настроение и начинаются… – он замешкался из-за того, что закончились пальцы на руке. – Колики, в общем, желудочные.

Дверь за спиной с шумом распахнулась, с грохотом стукнув в стену, и Валентин невольно вжал голову в плечи.

– Всё! Ты допрыгался! – заорал проверяющий. – Нападение на должностное лицо при исполнении…

Пациент в острой форме оглянулся и, зажмурившись, громко крикнул:

– Раз чёрт!

И чёрт застыл с открытым ртом. В глазах разгорался дьявольский огонь, но ни сойти с места, ни даже пошевелить длинным мохнатым ухом, он не мог.

– Как только пройдёт тринадцать секунд, он отомрёт, – равнодушно протянул Михалыч, и все напряжённо затихли, считая про себя.

– Совсем охре…

– Раз чёрт! – упрямо повторил Валентин.

Кузьмич довольно заржал.

– Так его! Поставим, как подставку для капельницы.

Остальные тоже начали подхихикивать, а когда отмерший проверяющий завизжал тонким голоском, заржали со всей силы.

– Раз чёрт! – гнул своё Валентин.

– Может тёмную ему, – сжимая простынь, предложил Кузьмич.

– Не стоит, – осадил его Михалыч. – Может хуже выйти.

– Спецназ уже поднимается… – хрюкнул проверяющий.

– Раз чёрт!

Интеллигентного вида мужчина в очках и полосатой больничной пижаме упоённо скакал у батареи и самозабвенно лаял на чёрта.

– Может ещё и вспомнит, – глядя на него, задумчиво произнёс Михалыч. – Всякое бывает…

– Да, знаешь, что мы с тобой теперь сделаем? – пискнул проверяющий.

– Ничего не сделаете!

От зычного голоса вздрогнули все. За спиной чёрта показалась солидная фигура молодого священнослужителя в рясе с кадилом и прочими необходимыми атрибутами.

– По договору содержания заключённых, вам запрещено наносить людям физический вред и любые прямые повреждения психического здоровья. Посторонитесь!

Проверяющий нахмурился, но всё же отступил в сторону, пропуская попа.

– Вы, как всегда, некстати, – шмыгнув носом, обиженно проблеял он.

– Это моя работа, следить за тем, чтобы вы делали всё в точности по договору.

– А ему значит издеваться можно?

– Считать вас не запрещено!

Чёрт плюнул на пол и гордо вышел в коридор, напоследок бросив на Валентина уничижительный взгляд.

– Какими судьбами, ваше высокопреосвященство? – с поклоном осведомился Кузьмич.

– Пришлось вмешаться из-за спецназа, – пожал плечами молодой священнослужитель и огладил бороду. – А то потом все эти бюрократические процедуры на сто лет растянутся, они языками мастера болтать. Да и наши, тоже. Вы простите, но мне наедине надобно поговорить. Идём, сын…

Остальные слова заглушил хруст и звон. Выдавленные снаружи окна, надулись потрескавшимися пузырями, но разлететься так и не посмели. Даже несмотря на упрямые удары армейских ботинок. Повешенный на длинных чёрных тросах спецназ, неуверенно переглядывался, пока не заметил нахмурившегося попа. Тот уже почти опустил руку, но огненный след в виде креста, ещё тянулся за его пальцами, после крестного знамения.

Он махнул рукой, и Валентину не оставалось ничего другого, как идти следом. Сначала по коридору, а потом на лестницу пожарного выхода.

– Вот тут самое оно, – сам себе кивнул поп. – Положение у нас непростое.

– Почему?

Пациент в острой форме, старался не поднимать глаз. Чувствовал он себя неловко, будто разбудил группу детского сада во время тихого часа или сорвал урок биологии про тычинки с пестиками.

– Они тебя теперь в покое не оставят, даже если память сотрут, будут дальше пакостить. Такая натура. Придётся каждый раз всё это протоколировать, акты составлять, в общем страшная мутотень. Поэтому, ты покайся, мил человек, скажи, что прощения просишь и убежище у святого престола, мы тебя тогда и пристроим в дальнюю обитель. Там они тебя точно не достанут.

Священнослужитель располагающе улыбнулся и несколько раз мотнул головой, призывая к скорейшему раскаянию.

– Вербуете? – не поднимая глаз, спросил Валентин.

– Вот дурья башка, – вздохнул поп. – Кому ты нужен, вербовать тебя, падшее дитя? От проблем всех нас хочу избавить.

– Проблем бояться, с утра не похмеляться, – пробормотал себе под нос заводскую поговорку Валентин.

– Вот видишь, бесы в тебе, итак, крепко окопались. Всю твою грешную жизнь тебя изводят, соблазняют и не дают осознать свои ошибки и измениться. А ведь за этим род людской сюда и отправлен.

– Проверяющий говорил, что мы свой мир…

– Тьфу на него, – всплеснул руками молодой священнослужитель. – Нашёл кого слушать. Это же отродье лжи, чтобы у него язык отсох. Нас сюда на перевоспитание сослали, чтобы осознали и раскаялись.

– Мы что в тюрьме?

– Конечно, нет! В очень большом исправительном заведении.

С нижнего пролёта раздался печальный вздох. Валентин перегнулся через перила. На лестничной площадке перед окном санитар пускал кольца дыма, закатив глаза к потолку.

– Не вмешивайся, – прикрикнул на него поп и добавил шёпотом. – Ты, сын мой, этим тоже особо не доверяй. Они в делах человеческих не особо-то и разбираются. Просто знай, что идеальный мир есть и нас из него вытурили за греховное непослушание. А эти и те, – он махнул рукой за спину. – Наставляют и сбивают нас с пути истинного. Таков договор со всевышним. В этом наше бремя и освобождение. И времени на всё про всё, не так уж много. Так что не тяни резину: кайся, проси убежища и отправляйся в дальний монастырь на вечный постой.

– А можно подумать? – всё ещё поглядывая на нижний пролёт, попросил Валентин.

Молодой священнослужитель оттянул длинный рукав и взглянул на наручные часы с каменьями.

– Только недолго. Я пока улажу с этими, – он сложил козу из пальцев и вышел в коридор.

Снизу долетали ровные пушистые кольца дыма и сладкий, совершенно не табачный аромат. Пахло сдобой, свежим имбирным пряником и подогретым молоком. А ещё что-то мелодично звенело, разбрызгиваясь эхом по всей лестнице.

Валентин спустился, с интересом разглядывая санитара, но в громадном облике ничего не изменилось. Поэтому пришлось спросить:

– Разве ангелы курят?

– Нет, конечно, но я же притворяюсь человеком. Даже спирт пить приходится для маскировки, – его бас почти не гремел, приглушенный терпеливой заботой и сочувствием.

– Вы же тут, чтобы помогать?

– Наставлять.

– Так наставьте меня? Что делать? Ни в бес…памятство, ни на самоизоляцию никак нельзя. Если все будут языками мести, да визуализировать, кто детали точить будет? А без деталей, сами понимаете, разруха в головах, и в клозете смывать нечем.

– Есть путь короче, – выдувая новые кольца, согласился санитар. – Поборник договора верно сказал, что люди тут на перевоспитании, но можно получить условно-досрочное освобождение. Для этого всего лишь осознай свои прегрешения…

Валентин со вздохом щёлкнул пальцами по шее, но ангел терпеливо покачал головой.

– Не нынешние, а прошлые. Те, за что тебя сюда отправили. Как только ты поймёшь и чистосердечно раскаешься, сразу уснёшь и проснёшься уже в истинном мире из которого был изгнан.

Пациент в острой форме сглотнул и незаметно отодвинулся подальше от подоконника. Санитар только пожал плечами и покачал головой, так что пепел разлетелся сверкающей россыпью алмазной пыли и растворился в воздухе.

– Я пойду, мне ещё с коллегами надо посоветоваться, – не отрывая глаз от потёртых ступеней с зелёной окантовкой, пробормотал Валентин и начал подниматься вверх по лестнице.

– Грехи тянут вниз, не отряхнув их с души своей, не вознесёшься, не воспаришь… – долетело до него из-за спины.

Слова заставили обернуться, но у окна витали только дымные кольца, а на стене, сама по себе, забытая, распласталась длинная крылатая тень.