– Без… оскорблений… – пришёл в ответ ещё более полузадушенный хрип, поскольку локоть Артура едва не ломал трахею чёртова Джонса.

– Идёт…

– Ты… первый…

Надавив чуть сильнее, – для улучшения памяти и сговорчивости, – Артур резко столкнул с себя тушу идиота-мятежника, который с грохотом полетел на пол. Серьёзно, чтобы нападать на него пусть и раненого, надо быть полным безумцем. Обычно он убивал быстрее, чем думал, и потому даже сейчас стоившим его организму, наверное, пяти лет жизни, усилием заставил себя вскочить на ноги. Это был вбитый в подкорку инстинкт. И, выставив вперёд руку, Артур приготовился к очередной полоумной эскападе, однако Джонс всё ещё валялся на полу.

– Ну ты и тварь… – прошипел тот и закашлялся.

– Благодари Бога, что я не свернул тебе шею.

Организм попробовал пошатнуться, но Хант заставил его стоять ровно. Перед глазами плясали уже целые радужные круги.

– А ты, что я не вспорол тебе брюхо, – выплюнул Джонс и, держась за край стола, наконец-то соизволил подняться.

На пол полетел короткий клинок, который входил в стандартную форму службы Щита, и Артур стиснул зубы. Стивен Джонс определённо кичился своим предательством. Однако, усилием воли заставив себя проглотить готовое сорваться оскорбление, Артур отвернулся и подошёл к столу. Бок болел так, что хотелось засунуть туда руку и выдернуть кучку раздражённых нервных узлов, но вместо этого Артур тяжело упёрся ладонями в площадку перед макетом и уставился на подобие Башни. Забавно, но она была единственным детальным объектом и поэтому даже в таком грубом исполнении всё равно казалась красивой. Он дотронулся кончиком указательного пальца до её острой вершины. Рядом послышалось ехидное хмыканье.

– Смотрю, ты получил от меня «привет».

Артур перевёл взгляд на свою изуродованную излучением руку и скривил губы. Он посмотрел на тонкую паутинную сетку, что оставили после себя бинты Флор, на куски оплавленной кожи там, где, видимо, заживлять уже было нечего, а затем в глаза человека, которому должен помочь. Должен. Чёрт возьми, долг – это и правда та ещё боль.

– Чего ты хочешь? – выплюнул тем временем Джонс, и Артур скривился.

– Я ненавижу тебя, Стивен Джонс. – Он посмотрел прямо в упор. – Презираю всем сердцем твоё предательство и то, что ты из себя представляешь. Не буду скрывать, больше всего я хочу, чтобы ты сдох. Чтобы мучился, как мучились все, кого погубил испорченный тобой Щит. Чтобы выкашливал лёгкие, как делает Флор с тех пор, как ты бросил её на той площади посреди Бури. Чтобы сгнил в камере, куда попала она, защищая тебя. Тебя, Стивен Джонс. Не меня. Как видишь, я хочу много чего. Но ни одно моё желание не может идти вразрез с безопасностью Города. С тем, что я поклялся защищать. А потому я пришёл, чтобы помочь. Я расскажу всё, что знаю, и проведу в Город. Я не знаю, что будет потом. Не стану обещать, что проникнусь к тебе уважением или хоть что-то забуду. Скорее всего, я попытаюсь тебя убить. Но сейчас, каким бы ты ни был ублюдком, каким бы ни был ублюдком я сам, мне нужна твоя помощь. Взамен я попрошу лишь одного.

– Здесь не место для торга, Хант.

– Для тебя это почти ничего не будет стоить, – проговорил он медленно, хотя язык отчаянно не слушался.

Никогда прежде Артур не просил о чём-то подобном. Ха! Он вообще никогда ничего не просил. Обычно всё было наоборот. И Джонс об этом прекрасно знал, а потому молчал, наслаждаясь этим внезапным унижением противника. Мелочным, гадким, но, следовало это признать, он имел на него право. Наконец, Стивен пошевелился и повторил:

– Чего ты хочешь?

– Вы оставите в живых Канцлера. Для меня.

Джонс скрестил на груди руки и насмешливо поднял бровь.

– Нет.

– Это моё единственное условие.

– Нет, Хант. Канцлер должен быть публично казнён на площади перед Башней. Это не обсуждается.

– Серьёзно? Ты действительно думаешь изменить всё, начав вести себя так же? Значит, ты ещё больший идиот, чем я думал.

– Идеология не продаётся.

– Будто она у тебя есть. Ради бога, желание защищать какие-то свои интересы не даёт тебе права на бесконтрольную месть!

– Зачем он тебе?

– Это моё дело.

– Нет уж, Хант. Так не пойдёт. Не я затеял игру в откровенность. Так что будь добр, объяснись.

Джонс чуть прищурился, а потом оттолкнулся от стены и встал рядом. Он подошёл так близко, что Артур мог услышать его ровное дыхание, которое прервалось ровно на миг, прежде чем вернулось к прежнему темпу.

– Он мой отец.

Повисла пауза, а внутри Артура всё сильнее разливалось отвратительное чувство, из-за которого горчило на языке. Отец. Господи, будь они оба прокляты.

– Донор для фермы? Или… – Джонс замолчал, чуть прищурился, а потом отвёл взгляд и усмехнулся. – А я-то надеялся, что мне показалось. Только вот не понимаю – что с того, Хант? Резко раскаялся? Обнаружил в себе ген сострадания? Или просто завёл такую же живорождённую подружку?

Артур ничего не ответил. Какой смысл возражать на столь нелепые оскорбления. И, видимо, поняв, что спора не будет, Джонс сплюнул и мерзко поинтересовался:

– Флор знает?

– Да.

– Тогда поделись. Каково это, а? Каково убить собственную мать, Хант?

Джонсон хохотнул, но тут же едва слышно выругался, когда Артур медленно опустил голову и растянул губы в чудовищной улыбке.

– Так же, как и любого другого, – ровно проговорил он, пока правая рука отслеживала острый край Башни, что переходил в северный «зубец». Вот здесь стоял тогда тот самый помост… Палец упёрся в шершавую основу макета. – Три пальца вниз от линии челюсти, лезвие входит до характерного хруста. Руфь Мессерер была стандартным образцом человека.

– Чудовище, – выплюнул Джонс.

Да. 

– Так ты согласен с моим условием?

– Зачем он тебе? – повторил Джонс.

– Хочу убить его лично. Это достаточный аргумент?

Но когда ответа так и не последовало, Артур поднял голову и взглянул на замершего рядом Стивена. Тот смотрел чуть прищурившись, прежде чем отвернулся и небрежно кивнул.

– Хорошо, – сказал он.

И сразу стало понятно, что это ложь. Стивен явно попробует нарушить данное обещание, но пока выбора не было. А потому Артур вновь посмотрел на макет и указал на Башню.

– «Тифон» напрямую связан с разумом Канцлера, и его целью станут все, кто хоть как-то не вписываются в его идеологию об идеальном строе. Живорождённые, бракованные, недостаточно идеологически верные, слишком молодые, слишком взрослые… Все, кто по какой-то причине отклонились от нормы. Я не знаю, на какой стороне выступит Суприм, но не стал бы сильно надеяться на его лояльность к мятежникам. Он, скорее, уже бесчувственный гуманоид, который потерялся в созданных им же правилах, чем человек. Да, ему не нравится Канцлер, но вы не нравитесь ещё больше.

– А ты, видимо, его новый любимчик, раз столько знаешь? – хмыкнул Джонс, но Артур проигнорировал эту подколку.

– Таким образом, вариантов у нас очень мало. Вернее, всего один. «Тифон» нужно отключить одновременно с тем, как схватим Канцлера.

– Не выйдет, Хант. Мы уже думали об этом, и нас слишком мало.

Артур нехорошо усмехнулся, не отрывая взгляда от Башни, и тихо проговорил:

– Я буду с вами. Разве этого недостаточно?

Джонс помолчал, прежде чем поинтересовался:

– Ты войдёшь с нами в Город?

– Да.

– И в Башню?

– Да.

– Ты понимаешь, что придётся убивать своих?

Секунда тишины, окончательно попранная мораль и…

– Более чем.

– Что ж, тогда… – Джонс указал на макет. – Время обсудить важное.

Артур снова взглянул на Башню и ткнул в одно из неровно нарисованных окон.

– Покои Канцлера находятся здесь. Чуть выше Оранжерея и покои Суприма, но идти лучше именно через сады. Так нас не увидят. Здесь есть лестница, которая связывает покои правителей с Оранжереей…

Обсуждения затянулись на несколько часов, и когда Артур всё же покинул зал, вокруг снова было удивительно тихо. Люди словно исчезли, и он медленно шёл по пустым коридорам. В Убежище не было окон, но внутренние часы, выдрессированные годами рутинных обязанностей, подсказывали, что вечер давно уже перетёк в ночь. Артур остановился, пережидая очередной приступ отвратительной тошноты, и медленно выдохнул. Так было всегда, когда после долгого отсутствия пищи в организм попадал «Универсалиум». В нём было слишком много всего: витаминов, белка, необходимых элементов, отчего в кровь резко всасывались слишком высокие дозы, вынуждая все системы сходить с ума. Отвратительно. Но ещё отвратительнее было то, что «Универсалиум» дал ему Джонс. Однако думать, откуда у повстанцев взялись экстра-паи уже не хотелось. Они были ворами. Мародёрами. Паразитами.

Артур скрипнул зубами, но заставил себя выпрямиться и зашагать дальше по коридору. Усталость накатывала волнами, пока в один момент не застыла замёрзшей глыбой где-то в глубине мозга, отчего мысли приобрели излишнюю резкость под налётом абсурда. А потому, когда он неожиданно ступил в пятно света, что лился из незамеченной ранее двери, то лишь сощурился и собрался уже пойти дальше, но что-то его остановило. Быть может, ему показалось. Быть может, он вообще ничего не увидел, а дело лишь в расшалившемся от усталости мозгу. Тем не менее, сделав несколько шагов назад, Артур моргнул, привыкая к слишком яркому освещению, и повернулся.

На самом деле, ему здесь было не место. Совсем. Ни при каких обстоятельствах Артур Хант, глава Карательной службы и несостоявшийся советник Великого Канцлера, не должен был этого видеть. Даже думать об этом не смел. Но, к сожалению или счастью, он больше не был ни тем, ни другим, а потому осторожно, стараясь не шуметь, прислонился к дверному проёму и постарался не дышать.

Открывшаяся ему комната, как и всё здесь, была небольшой… Скорее, крошечной, если сравнивать с кабинетом Джонса, откуда он только что вышел. Однако здесь было светло и даже как-то уютно, несмотря на стандартный быт отщепенцев. В помещении было трое. По крайней мере, так сначала показалось Артуру, который, если честно, не особо вглядывался в окружение. Он даже не сразу понял, где оказался, пока стоявшая к нему спиной Флор не пошевелилась. Она что-то сказала сидевшему прямо на полу Герберту, послышался тихий смех, а потом… А потом Флор повернулась, и весь мир Артура Ханта будто сошёлся на этой картине, хотя он никак не мог понять почему.

Возможно, потому что она улыбалась так нежно, как никогда раньше? Или это лучи от двух ярких ламп упали настолько удачно, что скрыли следы не самой радостной жизни? А может, это он просто настолько устал, что видит то, чего нет? Артур не знал. Но в одном был точно уверен: никогда прежде и вряд ли когда-нибудь в будущем ему удастся испытать такое же чувство, что будто прошило его изнутри. Оно так больно резануло по слезившимся от яркого света уставшим глазам, полоснуло по горлу, распороло грудину и, обжигая неожиданной горечью, упало раскалённым камнем в живот, что он на секунду зажмурился. А потом посмотрел снова, стараясь запомнить всё до мельчайших мгновений. То, как качнулась из стороны в сторону Флор; как ухватила своим тонким пальцем вынырнувшую из комка, оказавшегося, к удивлению Артура, обычной рубашкой, крошечную ладошку… Кого? Ребёнка? Да, точно. Джуди же… Он до крови прикусил язык в попытке физической болью заглушить другую, совершенно ему непонятную. Бред. Какой же бред. Артур попробовал отвернуться, но движение в комнате словно вынуждало его смотреть. И он смотрел.