Лезвие оказалось достаточно острым, но собственное расплывавшееся отражение больше мешало, чем помогало не перерезать себе неловким движением глотку в попытке избавиться от щетины. Однако он справился. Артур нехорошо усмехнулся, и в этот момент, несколько раз препротивнейше булькнув, струя воды прервалась. Он поднял взгляд, и сепаратор, фыркнув в последний раз застрявшим в трубах воздухом, наконец-то затих. Что ж, видимо, лимит на чистоту на сегодня исчерпан.

Выйдя из покрытого ржавым налётом угла, Артур подхватил грубую ткань и первым делом осторожно промакнул изорванную плетью кожу спины. Разумеется, безрезультатно, ведь тряпка отказывалась впитывать воду. И, разумеется, с полным ощущением, что сейчас с него слезут все до единого куски мяса. Было оглушительно больно, и следовало бы наведаться за обезболивающим, но вместо этого он кое-как натянул тут же прилипшие к телу штаны, проигнорировал наливавшийся нехорошей свинцовой тяжестью бок и откатил в очередной раз громыхнувшую дверцу с намерением поспать хотя бы пару часов, но замер, а потом вовсе привалился к холодной влажной стене.

Похоже, наблюдать вот так за Флор становилось привычкой. Артур даже не мог объяснить, почему это настолько его завораживало. Но её движения явно обладали какой-то собственной магией, потому что даже то, как аккуратно она раскладывала принесённые из медблока знакомые паутинные бинты, походило на ритуал. И хотя Флор слышала грохот, с которым Артур вывалился из душевой, она не подняла головы. Так и стояла, уставившись в мутную от времени металлическую столешницу, и теребила край упаковки.

– Я принесла обезболивающее, – тихо проговорила она, и Артур с трудом отлепился от такой уютной стены. Было бы неплохо одеться…

– Вижу, – бросил он, хотя, на самом деле, даже не собирался разглядывать, что там валялось на этом дурацком столе. Его интересовала лишь Флор.

– А ещё бинты. Надо обработать все раны.

– Хорошо.

– И Артур…

– Да?

Он подхватил найденную здесь же, в комнате, чистую рубашку, но замер, заинтригованный повисшей неловкой паузой. Флор старательно не смотрела в его сторону, но Артур видел, как побелели от напряжения тонкие пальцы, которые всё сильнее стискивали острый край стола. Захотелось немедленно отодрать их оттуда и проверить, не оставил ли порезов грубый металл, но Хант заставил себя отвернуться. Он нарочито шумно встряхнул будто слипшуюся от времени рубашку, и в этот момент ощутил, как особенно мерзкого рубца на спине коснулось что-то прохладное. Ладошка Флор накрыла тлевшую, словно уголь, рваную рану и стало легче.

– Я пять дней пыталась прийти в себя. А тебе будто бы всё нипочём, – с удивлением и будто бы восхищением прошептала она, и Артур едва не расхохотался. Действительно… всё нипочём… Наверное, он даже мёртвым будет ещё полдня идти, если у него будет цель. Но ей, конечно, неоткуда об этом знать.

– Нас тренировали терпеть боль, – коротко отозвался Артур. А ладошка тем временем скользнула чуть дальше, к другому рубцу. Тот пришёлся аккурат на лопатку и при каждом движении цеплялся коростой за волокна одежды. – Поверь, с опытом это не так сложно.

– Они выглядят ужасно, – едва слышно прошептала Флор, и он замер, почувствовав, новое прикосновение. На этот раз то было тёплым, словно… Да ладно, она вряд ли бы стала так делать! Но в следующий миг воспалённую кожу окутало лёгким дыханием, и Флор осторожно прижалась губами чуть выше рубца.

– Флор…

– Джуди сказала, что тебе могло достаться и больше. Я… прости меня… – Её голос прервался, и Артур хотел уже повернуться, но тут вокруг него обвились тонкие руки, и он застыл. – Я не хотела, чтобы так вышло.

– Флор, ты уже всё сказала.

– Нет! – перебила она, и Артур почувствовал, как напряглись её руки. Они неизбежно соскальзывали с влажной кожи, но Флор упрямо сжимала их всё сильнее. – Нет. Я хотела извиниться, потому что это неправда… Я была неправа.

– Это не так, – вдохнул он, попробовал расцепить едва ли не до судороги стиснутые пальцы, но не смог и просто накрыл своей ладонью. – Я могу говорить, что угодно. Приводить тысячу аргументов, убеждать, что я не хотел, но ведь это не изменит сам факт. Верно? Я пытал тебя.

– Нет!

– Я. Тебя. Пытал. Нарушил собственное обещание, и уже только этого более чем достаточно, чтобы поставить под сомнение приемлемость хоть какого-то общения между нами.

Руки на его талии сжались сильнее. Казалось, вся Флор напряглась так, что тронешь и зазвенит, как те самые колокольцы.

– Неправда, – вдруг с нажимом произнесла она. – Я вернула тебе твоё обещание, помнишь? Потому что осознавала, что меня ждёт. Возможно, не до конца. Возможно, я в чём-то действительно просчиталась, но сомнений у меня не было. Артур… я знаю, что значит долг.

Он всё-таки обернулся и теперь смотрел на неё сверху вниз, едва не захлёбываясь в синеве глаз. А те в полумраке единственной лампы казалась настоящим подобием неба. Ночного. Полного ярких, неизведанных всполохов от далёких звёзд. Артур никогда их не видел, но отчего-то впервые не сомневался, что они должны выглядеть именно так – искрами на тёмном полотне мироздания. И когда Флор заговорила, он скорее почувствовал, чем услышал самые важные для них обоих слова:

– Мой долг – это ты. А ты – это мой Город.

И Артур не понял, в какой момент к ней потянулся. Как так вышло, что его рот накрыл уже знакомо потрескавшиеся губы, а пальцы сами запутались в коротких вьющихся волосах. Всё случилось как-то само, потому что казалось совершенно естественным чувствовать тепло её рта, ловить осторожные поцелуи и с каждым всё более нетерпеливым ударом своего сердца хотеть ещё. Всего этого – объятий, касаний, дыхания – было уже отчаянно мало. Но Флор чуть отстранилась, а потом доверчиво ткнулась прохладным лбом прямо туда, где в груди громко бухало сердце.

– Надо… обработать спину и… – Флор прервалась, когда осторожно коснулась пальцами уже почти отвалившейся с бока повязки. Ну а Артур, прикрыв глаза, медленно выдохнул.

Если честно, ему было на это плевать: на спину, на раны, на ещё тысячу таких неважных сейчас мелочей. Потому что единственным, что его действительно волновало, была Флор. Тёплая, удивительно нежная, она ласково скользила своими тонкими пальцами по ноющим ранкам, отчего становилось чуть легче, и пахла так сладко. Будто цветами. Артур вдохнул изумительно пряный воздух, в последний раз коснулся кудрявой макушки, прежде чем неимоверным усилием заставил себя расцепить руки. Флор выскользнула из объятий. Она обогнула его и осторожно надавила на плечи, вынудив усесться на край стола. Послышался шорох, а затем бока коснулся паутинчатый бинт.

– Мне придётся встретиться с Канцлером, – негромко проговорил Артур, когда Флор отвернулась, чтобы заняться его спиной и почувствовал, как правой лопатки сначала коснулись тёплые губы, а только потом в кожу вонзилась игла с обезболивающим.

– Я понимаю, – шепнула она. – Но теперь всё будет иначе. Каждый из вас выбрал сторону.

– И готов за неё умереть.

– Как Вард.

– И как Стивен, – произнёс Артур. – У него, в отличие от Канцлера, будет выбор. Умереть во имя своей глупой мести или остаться жить на благо Города. Это не убийство, Флор…

Но это было именно оно. И они оба всё понимали. Артур усмехнулся и посмотрел на свои руки.

– Мне… – Флор прервалась, и он оглянулся. – Вард. Я соболезную.

Артур видел, как она отвела взгляд, будто боялась, что он начнёт её обвинять. Господи, Флор! Будто всё это не было их собственным выбором! Варда, Льюиса, Джонса, его самого! И будто бы он вообще мог её обвинять! А потому Артур протянул руку и привлёк Флор к себе, прижимая так сильно, чтобы не осталось сомнений. Она не виновата. Ни в чём.

– У нас с Юджином были странные взаимоотношения. Ты, наверное, назвала бы их дружбой. Но он был отличным Карателем, хоть я и не одобрял многих его поступков, – шепнул он, покрывая поцелуями бледную руку, которой Флор цеплялась за его шею. Её дыхание казалось удивительно ровным и успокаивало шальные, нервные мысли.

– Ты сострадал, потому и считал его другом. И возможно, сострадал и он тоже.

– Быть может. – Артур остановился и поднял голову, чтобы вновь смотреть и смотреть в полные ночных звёзд глаза. Флор улыбалась. – Тогда жаль, что он об этом не знал.

Она отвела взгляд и вдохнула.

– Думаю, для него это к лучшему. Он умер без сожалений и каких-либо сомнений. Его жизнь была проста и спокойна. Наша же всегда будет наполнена неуверенностью и сожалением. Такова расплата за возможность что-то чувствовать.

Артур хмыкнул и, осторожно взяв Флор за подбородок, вынудил поднять голову. Её веки дрогнули, и с чувством невероятного, ошеломительного восторга он нырнул в синеву летнего неба.

– Я готов за это платить.

– Артур… – теперь пришёл её черёд отговаривать, но он не сомневался. Впервые в жизни уверенность была так абсолютна.

– Всё решилось ещё тогда, у фонтана. Помнишь? – пробормотал он и скользнул рукой по напряжённой спине, привлекая Флор ближе. Пальцы дрогнули, когда Артур ощутил тепло её тела, а губы поймали дыхание, что сорвалось, едва он шепнул в надежде на тот самый ответ: – Флор… ты всегда можешь сказать нет.

И в последовавший за этим миг тишины будто остановилось трудолюбивое сердце, прежде чем сорвалось в ошеломительный бег, когда Артур наконец-то услышал:

– Это последнее, чего я хочу.

Их новый поцелуй вышел совершенно иным. Совсем не осторожным, пожалуй, даже непростительно грубым, хотя Артур пытался сдержаться. Он честно старался не торопить и не спешить сам, но, кажется, проиграл, когда ощутил пальцы Флор в своих по-прежнему влажных прядях. Она перебирала их с такой изумительной нежностью, с таким благоговением, что Артур не выдержал. Схватив её руки, он хаотично, полуукусами теперь покрывал каждый кусочек открывшейся кожи, впивался так сильно в предплечья, что наверняка оставлял синяки. Он ловил венку на сгибе ладони, целовал каждый похожий на льдинку палец. В его огромной руке те казались такими неестественно тонкими, что их было страшно сломать… И хотя он понимал, что должен хоть ненадолго остановиться. Что должен дать шанс себе и ей запомнить этот момент. И что, конечно, ему стоило быть аккуратней… Но, скользнув ладонями под грубую ткань широкой рубашки, он одним резким движением сорвал её прочь. Сдёрнул, обнажив бледную кожу с тёмными ореолами съёжившихся от прикосновений сосков, что едва ощутимо горчили на языке.

В голове вдруг мелькнула мысль, что такой была вся его Флор – горько-сладкой. Настоящей. Самим совершенством, несмотря на угловатые плечи, торчащие рёбра и острые крылья ключиц. Артур покрывал их такими торопливыми поцелуями, что она задыхалась.

И он, конечно же, знал, что будет непросто, когда, подхватив Флор здоровой рукой, за пару шагов оказался рядом с широкой застеленной тёмной тканью доской. Та служила здесь вместо кровати и была невероятно убога. Но какое им было до этого дело? Наверное, никакого. Потому что ладони Флор слишком уж осторожно сжимали его широкие плечи, пока он сам покрывал чередой поцелуев её изуродованный грубым шрамом впалый живот.

Артур её изучал. Пробовал на вкус каждый сантиметр обнажавшейся перед ним кожи и старался быть нежным, хотя глупый инстинкт кричал совершенно иное. Хотелось почувствовать кожу кожей, тепло её тела своим, наконец, узнать какова вся Флор на вкус. Но Артур знал, что в этот раз всё будет вовсе не так, как он привык. А потому он воевал. Сражался со своей торопливостью, и с Флор, которая – Господи! Это ведь правда! – боялась сделать что-то не то. Её движения были столь осторожными, что ему отчаянно их не хватало. Хотелось больше касаний, укусов, неистовых поцелуев, когда дыхания не хватало, а тело само рвалось вперед. Но он ждал и медленно гладил едва ощутимо дрожавшую Флор, пока сам едва касался губами заострившихся скул, трепещущих век, лба и висков. Он ждал. И наконец-то дождался.