Казалось, ничто не могло испортить его приподнятого настроя, установившегося в эти дни, но вот как-то под вечер случилось ему проводить к Иисусу одного насквозь прокуренного старика-инвалида, приковылявшего к ним из почти безжизненного Голофеево (когда-то весёлой колхозной деревни славной яблоневыми садами). От него-то он и поймал эту фразу, вылетевшую из приоткрытой двери: «Опоздал ты, Господи, раньше надо было являться-то! Мы, русские, давно уж чужие друг дружке, нам наплевать на своих, да и на себя самих тоже. Была когда-то Россия, были русские, были и сплыли, только слова и остались…» – вот, что заставило Фёдора застыть, как вкопанному. Дед вышел из бани, закурил беломорину, и подался восвояси. А Фёдор смотрел ему в спину, пока он не стёрся в сумерках.

– Нет, старый… Врёшь ты! – сказал, и сплюнул. Но улыбка уже не играла.

* * *

Утром они были разбужены гудком полицейского джипа, урчавшего под окошком бани: оказалось, за Иисусом послана машина с сопровождающими по личному распоряжению начальника Глебовского ОВД. Наспех одевшийся Фёдор разговаривал с лейтенантом полиции, тучным губастым малым в чёрной форменной куртке. Сопровождающих было двое; другой, постарше, в звании капитана, поглядывал с переднего пассажирского сиденья джипа.

Фёдор в старательно вежливом тоне задавал уточняющие вопросы о причинах такого непонятного задержания человека, и чем более задавал, тем неотвратимей представлялось его практическое осуществление.

– Приказано доставить. Там всё скажут, – лейтенант был непробиваем.

Вопросы, «на каком основании?», «имеется ли у законное основание?» не проходили: «приказано доставить», и точка.

Фёдор заикнулся было о неповиновении, но вовремя перевёл на просьбу выделить им полчаса, чтобы принять решение, а то ведь, как обухом!.. Им милостиво предоставили ровно десять минут на сборы.

Иисус сидел за столом перед разложенными по тарелкам бутербродами к завтраку.

– Извини, что так долго, – вошёл расстроенный Фёдор. – Просто хотел всё выяснить.

– Ты садись, будешь есть и рассказывать, а то остынет, – сказал Иисус, разливая по кружкам из чайника.

– Тебя велено доставить по приказанию, знаешь, кого?! Хуже не бывает! Это не кто-нибудь приказал, это самолично «его превосходительство» Тарутин Роман Игоревич, начальник нашего Глебовского РОВД, вот кто!.. Сам Тарутин! – Фёдор подсел к столу. – Я тебе расскажу в двух словах, что он такое, этот Тарутин, ты поймёшь, что это очень серьёзно.

Иисус с вниманием отколупывал яичную скорлупу…

– Этот Тарутин… его тут все боятся, всех подмял под себя!.. Всех, это значит, всех, понимаешь? Все крупные собственники и фермеры, владельцы магазинов, торговых точек, все лакомые кусочки в районе – все его, все ему платят! А кто пытался сопротивляться – кого посадили, а кого и след простыл! – Фёдор отхлёбывал чай, не забывая про бутерброд. – Ты думаешь, чья здесь земля между лесом и кладбищем до самой реки? Его! А хутор Сороки – там самые крутые особняки с охраной? А в колхозе нашем бывшем галелеевском, который агрофирма теперь, кто главный акционер? Тоже он! Два года назад наших прежних владельцев, как ветром сдуло! С тех пор там всем заправляют его люди. Даже имя его стараются не поминать лишний раз. Знаешь, как его прозвали? «Бульдозер»!..

К сказанному Фёдором, остаётся добавить, что полковник МВД Тарутин Роман Игоревич, он же, Бульдозер, обладал достаточным влиянием и на областную администрацию. Губернатор, например, предпочитал с ним не связываться – себе дороже. Подобной тактики придерживался и областной прокурор, выдерживая линию не слишком обязывающих личных отношений. Среди его недругов и невольных друзей нашлись и такие, кто предпринимал различные подкопы с целью нащупать подлинную причину столь завидной самоуверенности Бульдозера, старались выйти на его покровителей, но ничего нарыть не удавалось, всё упиралось лишь в домыслы и туманные предположения без конкретных фамилий. Он был, что называется, «на хорошем счету», к тому же, неоднократно удостаивался наград, в том числе, и церковных.

– Я видел его всего два раза, – делился Фёдор. – Первый раз у святого источника, там, где сейчас купель в избушке устроили, а тогда просто ручей растекался из родника. Вижу, стоит в траве, ни дать, ни взять, этакий барин, совершенно голый, а его заботливо так поливают из кувшина водичкой – на головушку, на плечики, на животик… Стоит, похлопывает себя ладошкой: «Хорошо-о, хорошо-о!», приговаривает. Это всё при людях, при женщинах, при детях, которые поблизости черпают из родника, умываются, набирают воду в баклажки. Полили, сколько ему угодно, и укрывают безразмерным таким полотенцем, ну, прямо какой-нибудь римский патриций, не меньше; подносят ему чашечку горяченького чего-то из термоса… И только шёпот вокруг: «Бульдозер! Бульдозер!»

А второй раз видел его этим летом в Глебове, выхожу из маршрутки у сквера, а там, как в кино, куча полицейских машин с мигалками, менты снуют туда-сюда, таскают какого-то мужичонку… Короче, в личный «Гелендваген» Бульдозера влетел на повороте жёлтый поношенный «Жигуль» этого мужичонки; на бедняге уже лица нет, чувствует, что попал с концами! У «Гелендвагена» на заднице слабая вмятина и разбит фонарь. Его превосходительство сидит за рулём у открытой двери и кушает мороженное, причём, не без удовольствия. Так вот, я потом слышал, что с этого мужичонка три шкуры содрали, ему пришлось продать машину, гараж, влезть в долги, чтобы как-то возместить этому гаду материальный ущерб!.. Ты понимаешь теперь, кто на тебя глаз положил?

– Понимаю, – сказал Иисус, и поставил допитую кружку.

Фёдор посмотрел на свои часы.

– Между прочим, десять минут прошло. Надо им что-то ответить.

– К нему-то я и должен придти, – сказал Иисус. – К этому человеку.

– К человеку?! – вскинулся Фёдор. Это не человек, это бульдозер! Я-то думал, Христос идёт к тем, кого унижают, кого за людей не считают, кому искалечили жизнь, как тому мужичонке! Ты же сам говорил у церкви!..

– Ты хочешь сказать, что ты прав?

Это был вопрос наповал.

И Фёдор не смог ответить.

Иисус поднялся из-за стола, и тут же постучали в дверь.

– Можно я тоже с тобой? – Фёдор по-детски отвёл глаза.

– Пошли, – сказал Иисус.

В дверь продолжали стучать.

– Что им сказать? – спросил Фёдор.

– Скажи, чтобы меня связали по телефону с этим полковником.

Как ни странно, но лейтенант, услышав об этой просьбе, не выразил ни малейшего возражения, и после короткого совещания с капитаном, набрал по мобильному телефону номер своего шефа. Объяснил ситуацию, потом подошёл и протянул трубку, – Иисус поднёс её к уху и произнёс:

– Здравствуй.

– Кто это? Кто говорит? – донеслось из трубки.

– Иисус.

– Слушай, Иисус, садись в машину и езжай ко мне, пока я добрый.

– Я хочу встретиться с тобой, – сказал Иисус, – но я не поеду на вашей служебной машине, я доберусь своим ходом.

– Как это?.. Когда?

– Думаю, в течение часа буду у тебя.

Мобильный телефон, бубнящий начальственным голосом, вернули лейтенанту, он, выслушивая указания, отошёл к джипу, потом передал телефон старшему.

Фёдор напряжённо наблюдал за происходящим. В машине мелькнул листок бумаги в руках капитана…

– Что-то выписывают. Повестку, наверное, – прикидывал Фёдор.

Но на листке, полученным от капитана, была коряво нарисованная схема маршрута.

– По этому адресу, – пояснил лейтенант.

Когда «УАЗ-пэтриот» уехал, Фёдор сказал:

– «Вязники», я знаю это место, это наша местная «Рублёвка».

– Вязники-отвязники… – обронил Иисус.

– Как поедем? на такси или мне договориться с кем-нибудь? – спросил его Фёдор.

– Попроси Камаза.

Вскоре Фёдор подъехал с Камазом на его бывалой неприхотливой «Шевроле-Ниве» прямо к бане; Иисус уже ждал их. Договорились, что доедут до Глебова, до поворота на строительный рынок.

Ехали молча. Всю дорогу Андрей вопросительно посматривал на Фёдора, – было видно, как его распирало от любопытства, – и всё-таки не спросил, куда и зачем уходит тот, кого он уже не боялся называть Иисусом, Повернув на перекрёстке, он остановился, не выключая двигателя, на улице «Большая Садовая», хотя никаких садов по сторонам не просматривалось, зато тянулся до еле заметного вдалеке строительного рынка бетонный забор. Вылезшие из машины Иисус и Фёдор пожали руку Андрею Комоню, и перешли через дорогу. Вздохнув, им вслед, он лихо развернулся, и покатил в обратном направлении.

Иисус почему-то не сказал Камазу точного адреса, поэтому по совету Фёдора, они вышли, не доезжая до Вязников.

– Нам нужно на «Озёрную», дом номер двадцать один, – Фёдор повертел головой по сторонам, – вон по той тропинке…

Безлюдная извилистая тропинка уводила вглубь лесного массива, где за стволами породистых сосен скрывались, похожие на заморских купцов, крутые особняки.

Они прошли сквозь редеющую толпу корявых стариканов-вязов, и пошли под тихий шорох, сеявшей с неба снежной крупы, вдоль вычурных дорогих оград местной «Рублёвки»…

* * *

Начальник Глебовского РОВД, полковник полиции Роман Игоревич Тарутин относился к своему брутальному прозвищу, о котором прекрасно знал, скорее с симпатией, по-крайней мере, не отрицал в нём известных положительных качеств. «Кому-то и бульдозер – бог», – обмолвился он как-то вслух самому себе, глядя в зеркало.

Первому донесению об Иисусе он особого значения не придал. Но вторая информация, уже более обстоятельная, вплоть до пространных цитат из речи перед Ильинским храмом, произвела на него совсем другое воздействие, – Бульдозер даже забыл о чашке кофе, пробегая глазами распечатанный текст; он перечитал его ещё и ещё раз, встал и положил его в сейф, и после какое-то время сидел, задумавшись, будто внезапно столкнулся с тем, о чём уже и не думал дожить когда-нибудь…

Что из этого следовало? А следовало то, что проблему с «неким самозваным Иисусом», спустили пока что на уровень местного ОВД, причём, под личный контроль начальника, но в случае, если он не сумеет справиться, то этим неизбежно займутся вышестоящие органы, тем более, с учётом, по сути, стартовавшей президентской компании, и без того обещающей быть весьма скандальной. В главке уже состоялось несколько совещаний на тему «усиления контроля, и принятия дополнительных мер для поддержания максимально стабильной общественно-политической обстановки»: для областного начальства было категорически неприемлемо навлекать на тихую и в целом на «хорошем счету» подведомственную область какого-либо неудовольствия центральной власти, а посему любые эксцессы такого рода старались гасить в зародыше.

В епархиальных церковных структурах, включая митрополита, наверняка уже были извещены о том, что говорилось у церкви Ильи-пророка, не говоря уже о том, что информация такого рода должна поступать напрямую в Управление Московской патриархии.

Полковник Тарутин вспомнил о кофе, и сделал пару глотков.

Конечно, будь то какая-нибудь известная личность, да ещё со скандальным прошлым, с которой мороки не оберёшься, то можно было бы, хорошенько припугнув, «чтобы ноги твоей здесь не пахло», взять эту личность под белы ручки, вывезти куда-то подальше в соседнюю область, что не редко практиковалось в непростых полицейских буднях, и пусть с ним другие коллеги по профессии разбираются. Имелся, правда, ещё один проверенный способ по принципу: нет человека – нет проблемы, то есть, ликвидация объекта не вызывающая подозрений, например, автомобильная авария, но к этому прибегали в исключительных случаях и только после соответствующего условного сигнала сверху.

Впрочем, вряд ли Бульдозер рассматривал упомянутые варианты, хотя бы потому, что сидя один в своём кабинете под явным влиянием прочитанного донесения, он, как бы ни с того, ни с сего, сказал:

– Неужели в этом болоте появилось хоть что-то стоящее?..

И добавил:

– Мне нужно видеть его. Он должен быть у меня!

* * *

Иисус и Фёдор шли по хрустевшему под ногами мелкому гравию, приближаясь к синей овальной табличке: «Озерная 21».

Озёрная – потому, что где-то там за оградами, за особняками с ухоженными парками и лужайками, открывалось долгая озерная гладь, простиравшаяся до противоположной полосы лесного заказника.