– О чём ты хотел говорить со мной? – спросил Иисус.

– Так я и говорю уже, – ответил Бульдозер. – Но твой вопрос понял. До этого момента была, так сказать, вступительная часть. Теперь пора и о главном. Тебе, я думаю, уже наговорили обо мне и моих «подвигах», и процентов на девяносто всё так и есть. Я полковник Тарутин, глава местного РОВД, и меня здесь все боятся – от местного начальства до первоклашки…

– Как видишь, не все! – вставил Фёдор.

Бульдозер слегка поморщился.

– Почему меня все боятся, и как получилось, что я стал таким, которого нужно бояться, об этом я ещё расскажу. Но сначала мне хотелось бы знать… – он посмотрел на Иисуса. – Кто ты на самом деле?

– Я Иисус Христос, – сказал Иисус, не глядя на вопрошавшего.

– Вот только давай ты мне не будешь заливать, что ты тот самый Христос из Евангелия и тому подобное, ладно? Я не о этом. И, кстати, если бы ты был настоящий Христос, я б, наверное, не говорил с тобой так, всё-таки Бог есть Бог, а не кто-то ещё, меня бы, думаю, пробило до дна! Разве нет?

– А ты не расстраивайся, Иуду тоже ведь не пробило, – Фёдор продолжал сидеть со сложенными на груди руками, – и Пилата не пробило, и фарисеев, и много кого.

– Вот, что с ним делать?.. Хотя, может быть, он и прав, – признал Бульдозер. – По большому-то счёту, мне всё равно, Иисус ты или ещё кто-то, я имел в виду другое: кто ты по жизни – Пугачёв? Ленин? или Сергий Радонежский? Ты понял, о чём я? Вдруг ты и есть та самая труба до неба?!

– А если так, то что тебе в этом? – сказал Иисус.

– Тогда могу или выдать тебя, или…

Но не дал ему Фёдор договорить:

– Ты кого возомнил из себя, ты что, «Властелина колец»? может, «Крёстный отец»?! Думаешь, ты тут царь и бог? Думаешь, погоны и должность дают тебе право? Да ты сам, кто такой? Нуль без палочки, а туда же, «могу выдать, могу не выдать»! Ничего ты не можешь, понял?!..

– Неужели всё-таки Иисус? Удивительно, но, вижу, вполне возможно… – сказал Бульдозер, – и лучшее подтверждение тому – наш неразумный Фёдор. Это ж вопиющий факт! – он показал Иисусу на Фёдора. – Будь ты кем-то другим, он бы рта не посмел открыть на меня, ему бы такая глупость и в голову не пришла, правда, Федя? Я что-то раньше не слышал тебя, небось, готов был ветошью прикинуться, лишь бы мне на глаза не попасть? Но вот появляется Иисус, и о чудо! Что делается с нашим Федей! Его не узнать! Какой огонь! какие речи!.. Была душонка в мошонке, и вдруг воспарила!.. Вот я и прикидываю, если такое с одним приключилось, то, может, и с другими произойти. Или я не прав?..

Потемневшее озеро было по-прежнему гладко и неподвижно, словно огромное поле асфальта. Надломанной зубочисткой мелькнула чайка…

Фёдор, прикусивший губу, с налитым кровью лицом, казалось, то ли расплачется, то ли взорвётся.

– Тебе лучше выйти, Фёдор, – сказал ему Иисус.

Но он лишь мотнул головой.

– Я всегда ненавидел тебя, Бульдозер! – процедил он сквозь зубы, – ненавидел и презирал! Я даже свечу поставил Илье-пророку, чтобы он уничтожил тебя, чтобы сгнил ты заживо от собственного дерьма!..

– Не ты первый, не ты последний, – ответил Бульдозер. – Однако, как видишь, небесные силы не на твоей стороне…

– Ты хочешь сказать, что Бог не со мной, а с тобой?!

– Получается так. А ещё я хочу сказать, услышу хоть одно поганое слово, пеняй на себя.

– Ага, только шнурки поглажу! Привык всем рот затыкать, пуп земли… пуп глебовского района!.. – Фёдор прыснул злым смехом, расхохотался…

Хозяин дома пожал плечами:

– Он не даст нам поговорить, – и надавил сигнальную кнопку на поручне кресла.

Но Фёдор не увидел этого, он продолжал смеяться.

Прошло не больше минуты, к ним в комнату вошли двое охранников.

– Оформите по третьему варианту, – Бульдозер указал на Фёдора; тот уже не смеялся.

Опушкин вскочил с диванчика, но его умело и жёстко скрутили, защёлкнув на запястьях наручники.

– Я не боюсь тебя, держиморда! Я не уйду отсюда, я всегда буду с ним! Господи, помоги!.. – как мог, упирался Фёдор; его ударили по лицу и потащили к двери.

Иисус поднял руку.

– Стойте! – задержал охрану Бульдозер. – Если хочешь, я прикажу оставить его, но после каждого вмешательства в наш разговор, его будут бить по зубам до тех пор, пока до него не дойдёт, что молчание это воистину золото. Так оставить?

Иисус опустил руку. Бульдозер качнул подбородком:

– Уведите его.

– И ты молчишь?! – закричал Фёдор. – Молчишь на всё это?! Ты, Иисус, или как тебя там!.. Я верил, я поверил в тебя, я пошёл за тобой!.. О, я всё понял! – кричал он уже за дверью, – всё понял в тебе! Всё понятно!..

– Жить будет, – заверил Бульдозер.

* * *

Фёдора вывезут загород на старую выщербленную бетонку, проложенную через лесную зону; потом со знанием дела отработают по «клиенту» руками-ногами до потери его сознания; потом снимут наручники, и привалят к столбу у единственной остановки, где раз в сутки притормаживал поселковый автобус. Видимо, в этом и заключался упомянутый «третий вариант», но что представляли собой два предыдущих, можно было только догадываться…

Хозяин дома снова курил; он говорил, глядя на озеро:

– Бульдозером я стал не сразу, но, что называется, в один прекрасный день. Какое-то время я держался наивного представления, что система государственного управления, реализуемого, в том числе, через силовые структуры эМВэДэ, должна работать в интересах не только её создателей и тех, от кого зависит её непосредственное применение, но также, хотя бы отчасти, и общества. Довольно скоро, по мере расширения служебного кругозора и опыта, мои иллюзии развеялись окончательно. Система быстро дала понять, что любой входящий в неё винтик-шпунтик, любая её деталь, большая или малая, обязаны соответствовать её законам и принципам, в основе которых коррупция, циничная выгода, и круговая порука, в противном случае все, кто не вписывается в неё, будут неизбежно удалены из системы. Жадных там тоже не любят, от них избавляются, причём, иногда с публичной оглаской. Тогда я решил вписаться в неё, в эту систему, и когда вписался по полной, то почувствовал себя, как рыба в воде. Оставалось лишь стать рыбою покрупнее. Я добился и этого, благодаря своему, возможно наследственному, умению рисковать, точный расчёт и выбор момента, когда на кону солидный лакомый куш. Тот, кто умеет навязать свою силу, подавляя силу других, будь то в карьерной борьбе, или в приобретении благ у подвластного тебе населения, тот поднимается уже на иной уровень жизни.

– Поднимается? – спросил Иисус.

– По-крайней мере, в этом подлунном мире: ты видишь, что поднимаешься над ничтожным существованием, над любой материальной проблемой, над любой житейской нуждой и мелочной суетой, то есть, над тем, чем так озабочены обитатели нижнего, и даже среднего уровня. У тебя совсем другие запросы и другие возможности; с тобой считаются равные тебе по положению и по службе, с тобой ищут контактов, тебе делают выгодные предложения, и, наконец, определённая категория людей тебя просто боится. Самое блаженное, когда ты воздействуешь на других одним только чувством страха. Тебя боятся, и перед тобой уже нет преград.

– Боятся, значит, ненавидят, – сказал Иисус.

– Когда тебя любят, тебе многое могут простить, но когда тебя ненавидят из страха, тебе прощается всё. Не прощают тех, кто мог быть другим. Какой смысл обижаться на ураган, чуму, влетевший снаряд, или на бульдозер? Им уже всё прощено.

– Ты причисляешь себя к управляемой неразумной материи?

Бульдозер задумался.

– Я имел в виду нечто вроде: всё ему прощаю, ни в чём не виню, только пусть оставит меня в покое! Ну, а мёртвые не прощать, не способны.

– Ты это можешь доказать?

– Во всяком случае, простят или не простят меня мёртвые – мне от этого ни холодно, ни горячо, это я могу доказать хотя бы тем, что я жив и здоров, – возразил Бульдозер, – как жил, так я и живу без роковых несчастий и неприятностей.

– По-твоему, всё, что случается – безответно?

– В этом мире каждую секунду происходят миллиарды, триллионы случайностей, если бы все они имели последствия, то жизнь захлебнулась бы в этом убийственном хаосе и перестала существовать. Но мир, как мы понимаем, вполне устойчив, последователен, более-менее уравновешен.

– Каким же образом уравновешен? – спросил Иисус.

– Отсылка к школьной программе? Если где-то убывает, то в другом месте прибывает… Ты об этом?

– Об этом.

– У меня иное представление о равновесии. Один богатый, другой бедный, чем больше богатых, тем больше бедных, чем меньше богатых, тем меньше бедных. Один творит зло, другой – добро; один прощает, другой не прощает; пока тех и этих поровну – мир устойчив. Вот и всё. И хватит об этом! – отрезал хозяин дома. – Я хотел рассказать, как я стал «Бульдозером».

Он затушил окурок, и отодвинул в сторону массивную пепельницу.